Но это как мальчик на побегушках. Я должен сорок четыре тысячи долларов одному только Налоговому управлению США еще этот профсоюз, который требует, чтобы я сократил часы работы девочкам, потом эти конкуренты по соседству, они убивают меня своими любительскими шоу, и ко всему прочему эта девица из Нового Орлеана, из-за которой меня прикроют, потому что она срывает с себя трусы.
У Джека Карлински был невидимый смех. Этот смех слышно в горле, но на лице не появляется ни тени улыбки. Он сидел в спортивной куртке поверх водолазки и курил тонкую сигару. Джек оценил обувь и стрижку. Он признавал налево и направо, что жить ему – еще учиться и учиться.
– Я говорю своему адвокату устанавливать по восемь центов с доллара.
– Джек, они тебе сами скажут.
– Я знаю.
– Это предложение не из тех, что они жаждут принять.
– Так что я должен сам решать.
– Ты должен сам решать, кому хочешь быть должен эти деньги. Это же не фонд. Я договорился так, что не буду накручивать пять пунктов в неделю, как соседский ростовщик. Речь идет о ссуде в сорок тысяч долларов. О сумме порядка тысячи в неделю – и энергично.
– То есть за год всего девяносто две тысячи.
– Или плати в темпе и дальше.
– Пока яйца не отсохнут.
– Правильно, Джек.
– Кстати. А если я не заплачу неделю?
– Одну неделю они потерпят. По голове бить не будут. Потерпят, Джек.
– А две, три недели?
– Тогда тебе придется взять вторую ссуду. Не лучший выход, потому что ты будешь платить процент с одной суммы, тогда как на самом деле тебе дали меньше. Хочешь, дам совет?
– Ну?
– Если честно, не стоит брать эту ссуду. Ты не сможешь получать прибыль отдел, которые прокручиваешь здесь. Угодишь в глубокую яму.
– Это моя яма, Джек.
– Яма твоя, но деньги не твои.
– Что будет, если я, например, пропущу пять или шесть недель?
– Если ты выжат как лимон, они просто остановят часы. То есть заплати основную сумму и забудь о процентах. Иными словами, мы знаем этого человека и условимся на долю в его бизнесе плюс изначальную сумму. Они не станут разрушать здание.
– Но отберут мой бизнес.
– Таковы правила игры.
– А если я не заплачу основную сумму?
– Джек, я же тебе говорю. Поищи другие средства.
– В банке устроят проверку кредитоспособности. Мне и десяти центов не дадут.
– Может, друзья, родственники. Возьми партнера в дело.
– Я не могу работать с другими. У меня и так есть помощники. Сестра заправляет моим «Вегасом». Мы постоянно ссоримся.
– Мне кажется, ты не слишком разумно рассуждаешь. Ты не ухватил сути. Ты не бригада, Джек. Пойми, дело в связях.
В зале звучала барабанная дробь.
– Ладно. Скажи им вот что. Я согласен на пять сотен в неделю, на год, если к тому времени оживут съезды.
– Я заключил тут серьезную сделку.
– Джек, передай им все, ладно? И скажи, что я постоянно общаюсь с Тони Толкачом. Говорят, что он на короткой ноге с Кармине Латтой.
– Кармине не ростовщик, по большому счету.
– Ты главное скажи, что меня знает Тони Асторина.
Карлински посмотрел на него. Безмолвное ожидание. Затем пообещал передать все, что просил Джек. У него был глубокий мягкий размеренный голос, теперь прозвучавший глухо, и особняк с гигантским прожектором, и прекрасный бирюзовый бассейн, и четыре дочери с сыном, и Джек Руби подумал – наверное, этого достаточно, чтобы казаться непобедимым.
Они пожали друг другу руки, затем Карлински снова шагнул в кабинет, ненадолго, будто хотел поделиться великой тайной.
– Этот жакет – мохеровый. Гляди…
Они прошли к узкому лестничному пролету. Снова обменялись рукопожатием. Выл саксофон. В баре Джек запил стаканом воды таблетку «Прелюдина», чтобы будущее предстало в светлых тонах. Затем прошелся между столиками и смешался с толпой. Какой смысл держать клуб, если не получается?
Домашний ужин проходил тихо, в сопровождении концертов для клавесина и легкой беседы. Берил смотрела, как муж подносит к губам бокал вина. Ларри не пил вино. Он его смаковал. Наслаждался букетом – сухим или сладким. Так мы и строим цивилизацию, любил говорить он. Смакуем вино.
– У тебя печальный вид, – сказала Берил. – Ты давно не был довольным. Хочу, чтобы тебе снова стало хорошо. Скажи что-нибудь веселое.
– Это ты у нас веселая.
– Да, я у нас веселая, странная, маленькая. Хочется, чтобы ты взял на себя одну из этих неблагодарных ролей.
Какое-то время они ужинали молча.
– Помнишь тот ракетный люк? – спросил он. – Уже месяцев десять прошло с тех пор, как «У-2» сфотографировал боевые ракеты на Кубе. И знаешь что? Они придумали кое-что еще.
– И что же это такое?
– Советские геологи обнаружили крупное месторождение нефти. Причем именно в том месте, где я заключил контракт на бурение. На прошлой неделе я видел снимки, они такие подробные, что я узнал местность. Я там был. Стоял прямо там. Посещал месторождения. Мы проводили разведку нефти. За нами стояли большие деньги.
– Это твоя нефть. Твое месторождение.
– Наше. Пусть лучше наше, чем этих проклятых русских. Знаешь, что они сделают с островом? Высосут всю кровь из него.
– Не сомневаюсь. Но порой трудно жить с человеком, который никогда, никогда не расслабляется.
– Да, черт возьми, не расслабляюсь.
Они оставили эту тему на какое-то время. Берил встала и перевернула пластинку. Шел сильный дождь, и она краем глаза заметила, что кто-то бежит по улице.
– Давай расскажу тебе про одержимость, – произнес он.
– Уж пожалуйста.
– Опишу проблему в общих чертах.
– Ради бога.
– Проблему одержимости нации должна решать служба разведки. Куба – это идея-фикс. Больной вопрос, не такой, как Россия. Более неразрешимый. Более вредный для психики. А наша работа – устранять угрозу для психики, изучать Кастро, разгадывать его намерения, подрывать его организацию до такой степени, чтобы он потерял власть над нашими мыслями, над нашими снами.
– Я, наверное, не понимаю, почему именно Куба. Что я вообще знаю об этом острове? Вест-Индия, Испания, белые, черные, мулаты, Латинская Америка, креолы, китайцы. Почему мы решили, что он принадлежит нам?
– Вопрос не в принадлежности. Вопрос в том, как там все прекрасно работает, как частные инвестиции помогают стране подняться. На Кубе выросли экономика, производство, грамотность, социальное обслуживание, любой студент докажет, что с недостатками и крайностями режима Батисты можно было справиться и без революции, и тем более без перехода в коммунистический лагерь.
Они снова помолчали. Сила его чувств заставила ее задуматься. Не много на свете вещей, в которые он верит столь сильно. Внутри что-то сжалось, она ощутила знакомое желание молча уступить. Но о чем тут спорить? Она плохо знает предмет разговора. Она видела мир только в вырезках новостей и подписях к картинкам, мир, ставший причудливым, мир, который лучше всего видно в газетных полосках, рассылаемых друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
У Джека Карлински был невидимый смех. Этот смех слышно в горле, но на лице не появляется ни тени улыбки. Он сидел в спортивной куртке поверх водолазки и курил тонкую сигару. Джек оценил обувь и стрижку. Он признавал налево и направо, что жить ему – еще учиться и учиться.
– Я говорю своему адвокату устанавливать по восемь центов с доллара.
– Джек, они тебе сами скажут.
– Я знаю.
– Это предложение не из тех, что они жаждут принять.
– Так что я должен сам решать.
– Ты должен сам решать, кому хочешь быть должен эти деньги. Это же не фонд. Я договорился так, что не буду накручивать пять пунктов в неделю, как соседский ростовщик. Речь идет о ссуде в сорок тысяч долларов. О сумме порядка тысячи в неделю – и энергично.
– То есть за год всего девяносто две тысячи.
– Или плати в темпе и дальше.
– Пока яйца не отсохнут.
– Правильно, Джек.
– Кстати. А если я не заплачу неделю?
– Одну неделю они потерпят. По голове бить не будут. Потерпят, Джек.
– А две, три недели?
– Тогда тебе придется взять вторую ссуду. Не лучший выход, потому что ты будешь платить процент с одной суммы, тогда как на самом деле тебе дали меньше. Хочешь, дам совет?
– Ну?
– Если честно, не стоит брать эту ссуду. Ты не сможешь получать прибыль отдел, которые прокручиваешь здесь. Угодишь в глубокую яму.
– Это моя яма, Джек.
– Яма твоя, но деньги не твои.
– Что будет, если я, например, пропущу пять или шесть недель?
– Если ты выжат как лимон, они просто остановят часы. То есть заплати основную сумму и забудь о процентах. Иными словами, мы знаем этого человека и условимся на долю в его бизнесе плюс изначальную сумму. Они не станут разрушать здание.
– Но отберут мой бизнес.
– Таковы правила игры.
– А если я не заплачу основную сумму?
– Джек, я же тебе говорю. Поищи другие средства.
– В банке устроят проверку кредитоспособности. Мне и десяти центов не дадут.
– Может, друзья, родственники. Возьми партнера в дело.
– Я не могу работать с другими. У меня и так есть помощники. Сестра заправляет моим «Вегасом». Мы постоянно ссоримся.
– Мне кажется, ты не слишком разумно рассуждаешь. Ты не ухватил сути. Ты не бригада, Джек. Пойми, дело в связях.
В зале звучала барабанная дробь.
– Ладно. Скажи им вот что. Я согласен на пять сотен в неделю, на год, если к тому времени оживут съезды.
– Я заключил тут серьезную сделку.
– Джек, передай им все, ладно? И скажи, что я постоянно общаюсь с Тони Толкачом. Говорят, что он на короткой ноге с Кармине Латтой.
– Кармине не ростовщик, по большому счету.
– Ты главное скажи, что меня знает Тони Асторина.
Карлински посмотрел на него. Безмолвное ожидание. Затем пообещал передать все, что просил Джек. У него был глубокий мягкий размеренный голос, теперь прозвучавший глухо, и особняк с гигантским прожектором, и прекрасный бирюзовый бассейн, и четыре дочери с сыном, и Джек Руби подумал – наверное, этого достаточно, чтобы казаться непобедимым.
Они пожали друг другу руки, затем Карлински снова шагнул в кабинет, ненадолго, будто хотел поделиться великой тайной.
– Этот жакет – мохеровый. Гляди…
Они прошли к узкому лестничному пролету. Снова обменялись рукопожатием. Выл саксофон. В баре Джек запил стаканом воды таблетку «Прелюдина», чтобы будущее предстало в светлых тонах. Затем прошелся между столиками и смешался с толпой. Какой смысл держать клуб, если не получается?
Домашний ужин проходил тихо, в сопровождении концертов для клавесина и легкой беседы. Берил смотрела, как муж подносит к губам бокал вина. Ларри не пил вино. Он его смаковал. Наслаждался букетом – сухим или сладким. Так мы и строим цивилизацию, любил говорить он. Смакуем вино.
– У тебя печальный вид, – сказала Берил. – Ты давно не был довольным. Хочу, чтобы тебе снова стало хорошо. Скажи что-нибудь веселое.
– Это ты у нас веселая.
– Да, я у нас веселая, странная, маленькая. Хочется, чтобы ты взял на себя одну из этих неблагодарных ролей.
Какое-то время они ужинали молча.
– Помнишь тот ракетный люк? – спросил он. – Уже месяцев десять прошло с тех пор, как «У-2» сфотографировал боевые ракеты на Кубе. И знаешь что? Они придумали кое-что еще.
– И что же это такое?
– Советские геологи обнаружили крупное месторождение нефти. Причем именно в том месте, где я заключил контракт на бурение. На прошлой неделе я видел снимки, они такие подробные, что я узнал местность. Я там был. Стоял прямо там. Посещал месторождения. Мы проводили разведку нефти. За нами стояли большие деньги.
– Это твоя нефть. Твое месторождение.
– Наше. Пусть лучше наше, чем этих проклятых русских. Знаешь, что они сделают с островом? Высосут всю кровь из него.
– Не сомневаюсь. Но порой трудно жить с человеком, который никогда, никогда не расслабляется.
– Да, черт возьми, не расслабляюсь.
Они оставили эту тему на какое-то время. Берил встала и перевернула пластинку. Шел сильный дождь, и она краем глаза заметила, что кто-то бежит по улице.
– Давай расскажу тебе про одержимость, – произнес он.
– Уж пожалуйста.
– Опишу проблему в общих чертах.
– Ради бога.
– Проблему одержимости нации должна решать служба разведки. Куба – это идея-фикс. Больной вопрос, не такой, как Россия. Более неразрешимый. Более вредный для психики. А наша работа – устранять угрозу для психики, изучать Кастро, разгадывать его намерения, подрывать его организацию до такой степени, чтобы он потерял власть над нашими мыслями, над нашими снами.
– Я, наверное, не понимаю, почему именно Куба. Что я вообще знаю об этом острове? Вест-Индия, Испания, белые, черные, мулаты, Латинская Америка, креолы, китайцы. Почему мы решили, что он принадлежит нам?
– Вопрос не в принадлежности. Вопрос в том, как там все прекрасно работает, как частные инвестиции помогают стране подняться. На Кубе выросли экономика, производство, грамотность, социальное обслуживание, любой студент докажет, что с недостатками и крайностями режима Батисты можно было справиться и без революции, и тем более без перехода в коммунистический лагерь.
Они снова помолчали. Сила его чувств заставила ее задуматься. Не много на свете вещей, в которые он верит столь сильно. Внутри что-то сжалось, она ощутила знакомое желание молча уступить. Но о чем тут спорить? Она плохо знает предмет разговора. Она видела мир только в вырезках новостей и подписях к картинкам, мир, ставший причудливым, мир, который лучше всего видно в газетных полосках, рассылаемых друзьям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122