– От четырехугольной бастионной башни до круглых башен – шестнадцать сажен, – ответил Безбородко.
– Да! – подхватил бригадир Шереметьев. – И между круглыми – одиннадцать сажен. Я подсчитал: чтобы первый приступ был удачен, надобно две тысячи человек. Только лестницы подавай!
– Если гарнизон позволит, – сказал, раскуривая трубку Безбородко. – И флот турецкий с пушками под самым замком. А там ведь пятьдесят кораблей!
Османских судов больших и малых стояло под Хаджибеем по вчерашним сведениям тридцать семь. Но на преувеличение генерал-майора никто не обратил внимания. Флот – сила, на него гренадеров на приступ не пошлешь. Да и с Ильей Андреевичем приходилось считаться и Гудовичу: как никак – младший брат Александра Безбородко – первого докладчика императрицы.
– Осадные и полевые орудия Меркеля поставим на берегу. Авось флот отгоним, – сказал Гудович. – Да и адмирал Войнович вдруг нечаянно проснется и со своей эскадрой подойдет!
Многие засмеялись. Сухопутные генералы Войновича не любили по-прежнему.
Предвечерние сентябрьские отсветы зарниц сделали все вокруг нереальным. Хвостов и Рибас спускались из балки, держа строптивых скакунов-донцов на поводу. Вдали, в версте, зеленой слюдой необычно светилось море, особенно у берегов. Солнце уж упало за Куяльники, луны не было, сумерки сгущались.
– Что за черт! – воскликнул Хвостов, вглядываясь в светящийся морской окаем.
– В эту пору оно и в прошлом году светилось, – сказал Рибас.
– А мои троицкие крестятся и молебен требуют, – вздохнул Хвостов.
Кто-то шел им навстречу. Постепенно они различили на идущем красный кафтан с черными отворотами. Над кафтаном белело лунообразное лицо. Это был Меркель.
– Вам, майор, повеление, – сказал Рибас, когда они поравнялись. – Ведите свои осадные и полевые к нам.
– Куда именно?
– Отсюда к замку до первого холма. Вас встретят. Тут верст пять. Когда будете?
– Даст бог, часа за два. Собраться надо.
Сойдя из балки, они подтянули подпруги донцов, вскочили в седла и весело поскакали к чернеющему вдали холму. Из балок, оврагов и кустарника в сумерках начали появляться солдаты и их унтеры. Весь день они пролежали в укрытиях, а с темнотой поднялись. Костров не жгли. Сухарей пока было вволю. Слева все еще изумрудно светилось море, но небо неожиданно быстро затянуло тучами и пала тьма.
К палаткам в зарослях под холмом они выехали на свет свечи, предупредительно зажженной адъютантом Курдимановым. Прежнего Петра Канчиелова, бывшего адъютантом с Новоселицких времен, но заленившегося, Рибас отправил в полк. Курдиманов принял коней, сказал, что все спокойно, и Рибас с Хвостовым вошли в палатку.
Капитан Трубников и пехотный поручик Белян при свече играли в карты. Тотчас бросили.
– С чем сегодня? – улыбнулся Рибас Беляну.
– Куропатки, господин генерал.
Белян появился в их лагере вчера. Принес двух зайцев, которых ухитрился зажарить днем на костре без дыма. В его роте сержант-херсонец умело спроворивал зайцев силками. Капитан Трубников третьего дня задержал двух конных татар из прикрепостного селения Хан и привел их не к Гудовичу, а к Рибасу. Впрочем, генерал-майор отлично понимал, почему именно сегодня Белян и Трубников явились в расположение его лагеря – это был лагерь передового корпуса армии.
Курдиманов накрыл «стол» на расстеленной на полу палатки рогоже. Кто присел. Кто прилег. Выпили остатки итальянского «Розсолиса». Куропатки успели остыть, но все не ели с полудня, и мясо казалось особенно отменным, да и было таковым.
По палатке вдруг застучали сотни кадет-барабанщиков. Это внезапно начался дождь. Все слушали его, но никто не сказал ни слова, потому что дождь был не только некстати, но вовсе ни к чему. Замок Хаджибей стоял на высоких глинистых склонах. Только полковник Хвостов, раскуривая трубку, прислушиваясь к дробному стуку, нарушил молчание:
– Ничего. Там кустарник крепкий.
Рибас накинул на плечи плащ-епанчу, завязал тесемки у шеи. Белян и Трубников были готовы идти с ним.
– Вы, Белян, останьтесь, – сказал Рибас подпоручику, но увидев при свете свечки юное, совсем девичье лицо Беляна, добавил: – Знаете, где казаки расположились? Пойдите туда. Пусть к двенадцати ко мне на совет пожалуют. И донские, и черноморские.
Адъютант и майор Трубников вышли за ними в непроглядную темень. Втроем, оскальзываясь и чертыхаясь, шли почти наугад, пока не появилась возможность ориентироваться на морской прибой, едва слышный, но они шли на его шелест.
– Иди вперед, – сказал Рибас адъютанту.
– Да я помню. Я выведу, – сказал Курдиманов.
И верно – вывел точно к изгибу залива, в котором были видны редкие огни турецкого флота.
– Вот на этом перешейке орудия Меркеля поставим, – сказал Рибас. – Запоминайте, капитан.
Но вся эта никчемная скрытность начинала раздражать его. С десятого сентября он с тремя конными, тремя пешими полками черноморских казаков, с Троицким полком Хвостова и гренадерами Воейкова шел ночными маршами. Одного человека спрятать трудно, а уж целый корпус в безлесой местности провести к цели незаметно – дело немыслимое. Стоило пройти морем одному турецкому лансону – и все открыто. В замке и на османском флоте наверняка уже знают о всех передвижениях и держат ухо востро.
– Огни зажигать вон там, левее. – Он махнул в темноту рукой. – Три фонаря.
– Я дежур-капитанам показывал место, – сказал Курдиманов. – И для огней, и для орудий.
– То было днем. А если в темноте ошибетесь…
Он не договорил, потому что место для орудий Меркеля и для огней эскадре Войновича указал еще вчера, но оплошность была бы роковой.
Под непрекращающимся дождем вернулись в лагерь и, когда ливень усилился, вошли в палатку.
– Пропади все пропадом, – ругался Хвостов. – Недаром море светилось. Правы оказались солдаты: надо было молебен отслужить.
– Завтра отслужишь по тем, кто до утра не доживет, – сказал капитан Трубников.
Хвостов ушел в соседнюю офицерскую палатку. Оттуда доносились приглушенные голоса.
– Что там? – спросил Рибас.
– Игра идет, – ответил адъютант.
– Во что?
– Макао. Наши и два секунд-майора.
– Кто такие?
– Сандерс из Лифляндского егорского. И Осипов из Ряжского.
Рибас их не знал. Из офицерской палатки доносился смех.
– Это, верно, Люберх банк по две карты метает, – с усмешкой сказал адъютант. Капитан Люберх слыл недотепой.
«Пойти к ним и сесть в число понтеров? – раздумывал Рибас. – Нет, этим летом мне слишком не везло, чтобы испытывать судьбу и сегодня. Да к тому же кто-то подъехал…»
В палатку вошел Гудович. На шитом золотом мундире ни капли дождя – видно, приехал в карете.
– Что скажете, Осип Михайлович? Дождь-то какой. Как тут у вас?
Рибас доложил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170