Все более и более приближаясь, он становился громче и различимее. Из этого монотонного, напоминающего приближение грозы гула стали вырываться отдельные пронзительные крики, которые то и дело перекрывал раскатистый смех.
Веселящееся население Булони, стартовав на Сенешальской площади, проходило теперь по широкой аллее, идущей по крепостным валам вокруг города. Они шли мимо форта Гейоль с громкими криками, с пением, с грохотом барабана и воем труб, пьяные, разгоряченные и счастливые в высшей степени.
Сэр Перси, когда шум толпы достиг своего апогея, на мгновение оторвался от письма и, повернувшись к Шовелену, сказал:
– Уже заканчиваю.
Напряжение в сальном чаду комнаты становилось совершенно непереносимым, и по крайней мере у четверых сердца колотились в диком, тревожном ожидании. Глаза Маргариты не отрываясь следили за бесконечно любимым ею человеком. Она не понимала ни того, что он делает, ни того, о чем думает, но только чувствовала непреодолимое желание впитать в себя каждую черточку его лица, словно этим долгим пристальным взглядом навеки прощалась со всеми надеждами на земное счастье.
Старый священник даже перестал бормотать свои молитвы. Всем сердцем чувствуя происходящую на его глазах трагедию, он с отеческой мягкой заботой взял в свою руку оледеневшие пальцы Маргариты.
Сердца же Шовелена и его коллеги клокотали от невероятной близости свершения их надежд в ликующем триумфе, разливая по всему телу лихорадочное нервное напряжение, неизбежно сопутствующее кульминации длительного и страстного ожидания.
Но никто не мог даже представить себе, что творилось в сердце храброго и отчаянного авантюриста, уже повисшего над такой бездной унизительнейшего состояния, перенести которое человек вряд ли способен. Какие мысли скрывались за этим чистым лбом, склоненным над последними строчками злополучного письма?
Толпа находилась уже на площади Домон. Идущие впереди начинали подыматься по ступеням, ведущим к южному валу. Шум не прерывался ни на мгновение; Пьеро и Пьеретты, арлекины и коломбины буквально пьянели от собственного же возбуждения.
Поднявшись на ступени и увидев раскрытое окно едва ли не на уровне земли, они издали единый мощный вопль: «Ура!» – приветствуя отечески позаботившееся о них парижское правительство, которое так милостиво позволило им повеселиться. Они кричали о том, как превосходно устроен праздник, как великолепно шествие и горящие факелы, пока из толпы не донесся громкий, перекрывающий все голос:
– Allons! Покажите-ка нам этого проклятого англичанина!
– Дайте взглянуть на чертова Сапожка Принцессы!
– Да, да, покажите-ка, покажите, на что он похож! Они теперь орали, толкались и плясали прямо перед самым окном, громко требуя, чтобы им показали английского шпиона.
Мокрые от дождя и разгоряченные от возбуждения лица пытались заглянуть в распахнутое окно. Колло дал солдатам резкое распоряжение отогнать толпу и закрыть ставни, однако толпа не поддавалась. Ей очень не понравилось такое пренебрежение, и множество кулаков тут же вынесли из окна все стекла.
– Мне никак не закончить, я не в состоянии разобрать ваш жаргон в такой суматохе, – пожаловался сэр Перси Шовелену.
– Осталось совсем немного, сэр Перси, – попробовал с нервным нетерпением уговорить его Шовелен. – Давайте покончим с этим делом, и уходите из города.
– Тогда отгоните подальше проклятую толпу, – спокойно упорствовал сэр Перси.
– Они не хотят уходить… Они хотят видеть вас. Сэр Перси, сидя с пером в руке, погрузился на мгновение в глубокое раздумье.
– Они хотят меня видеть, – вдруг рассмеялся он. – Разрази их всех гром… А почему вы не хотите им этого позволить?
И, несколькими решительными росчерками закончив письмо, он старательно вывел со множеством завитков свою подпись, в то время как толпа продолжала все более и более неистово требовать показать ей Сапожка Принцессы.
Шовелен почувствовал, что сердце его готово разорваться от радости.
Сэр Перси, положив на письмо ладонь, встал, отодвинул стул и произнес приятным и громким голосом:
– Дьявольщина… Давайте позволим взглянуть на меня!
Говоря это, он схватил руками оба стоящие на столе подсвечника и, выпрямившись во весь свой огромный рост, поднял их над головой.
– Письмо… – прямо-таки прохрипел Шовелен.
Но только его дрожащая рука потянулась к лежащему на столе пергаменту, как Блейкни с неожиданным громким криком швырнул подсвечники. Они грохнулись со звоном на каменный пол, свечи погасли и разлетелись, и вся комната погрузилась в непроницаемую тьму.
По толпе прокатился вопль ужаса. Всего лишь мгновение назад они видели огромную фигуру, казавшуюся совсем неестественно высокой из-за вытянутых рук и причудливо мигающего освещения находящихся сверху сальных свечей, как вдруг все исчезло. Пьеро и Пьеретты, барабанщик и трубачи – все в суеверном ужасе бросились в разные стороны.
В комнате также произошло замешательство. Раздался крик:
– Окно! Окно!
Никто не понял, кто это крикнул, и даже кричавший впоследствии обо всем забыл. Возможно, что кричали несколько человек, инстинктивно стремясь не упустить пропавшего из виду врага, или, скорее всего, поддавшись суеверному ужасу толпы и желанию скрыться. Они быстро перемахнули через подоконник и, спрыгнув на вал, бросились в разные стороны, якобы в погоню.
После чего Шовелен яростно заорал:
– Письмо!!! Колло!! Мне! В его руке!.. Письмо!.. Это был отчаянный вопль, свидетельствовавший о происходящей во тьме схватке. После которого раздался ликующий крик Колло д'Эрбуа:
– Письмо у меня! В Париж!
– Победа! – эхом откликнулся Шовелен, не скрывая вожделенной радости. – Победа! К вечерне, дружище Эбер! Тащите попа, скорее!
Чутье хищника привело Колло д'Эрбуа прямо к двери; он грубо толкнул ее, и комната осветилась из коридора слабым светом. Его неуклюжая мужичья фигура четко вырисовалась в дверном проеме, он в восторге размахивал письмом, несущим бесчестье врагу Республики, подняв его высоко над головой.
– В Париж! – орал ему вслед Шовелен. – К Робеспьеру!.. Письмо!
После чего, едва не задохнувшись, грохнулся на ближайший стул.
Колло более не оглядывался, он уже свирепо командовал солдатами, которые должны были сопровождать его на пути в Париж. Это были отборные гвардейцы, доблестные ветераны старой муниципальной гвардии. Несмотря на всю окружающую суматоху, они ни на мгновение не сломали своих рядов и в строгом порядке вышли вслед за гражданином Колло из комнаты.
Со двора донеслись храп лошадей, стук подков, крики Колло, не прошло и пяти минут, как грохот копыт по мостовой растворился где-то вдали.
ГЛАВА XXXIV
ВЕЧЕРНЯ
На старый форт Гейоль опустилась тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Веселящееся население Булони, стартовав на Сенешальской площади, проходило теперь по широкой аллее, идущей по крепостным валам вокруг города. Они шли мимо форта Гейоль с громкими криками, с пением, с грохотом барабана и воем труб, пьяные, разгоряченные и счастливые в высшей степени.
Сэр Перси, когда шум толпы достиг своего апогея, на мгновение оторвался от письма и, повернувшись к Шовелену, сказал:
– Уже заканчиваю.
Напряжение в сальном чаду комнаты становилось совершенно непереносимым, и по крайней мере у четверых сердца колотились в диком, тревожном ожидании. Глаза Маргариты не отрываясь следили за бесконечно любимым ею человеком. Она не понимала ни того, что он делает, ни того, о чем думает, но только чувствовала непреодолимое желание впитать в себя каждую черточку его лица, словно этим долгим пристальным взглядом навеки прощалась со всеми надеждами на земное счастье.
Старый священник даже перестал бормотать свои молитвы. Всем сердцем чувствуя происходящую на его глазах трагедию, он с отеческой мягкой заботой взял в свою руку оледеневшие пальцы Маргариты.
Сердца же Шовелена и его коллеги клокотали от невероятной близости свершения их надежд в ликующем триумфе, разливая по всему телу лихорадочное нервное напряжение, неизбежно сопутствующее кульминации длительного и страстного ожидания.
Но никто не мог даже представить себе, что творилось в сердце храброго и отчаянного авантюриста, уже повисшего над такой бездной унизительнейшего состояния, перенести которое человек вряд ли способен. Какие мысли скрывались за этим чистым лбом, склоненным над последними строчками злополучного письма?
Толпа находилась уже на площади Домон. Идущие впереди начинали подыматься по ступеням, ведущим к южному валу. Шум не прерывался ни на мгновение; Пьеро и Пьеретты, арлекины и коломбины буквально пьянели от собственного же возбуждения.
Поднявшись на ступени и увидев раскрытое окно едва ли не на уровне земли, они издали единый мощный вопль: «Ура!» – приветствуя отечески позаботившееся о них парижское правительство, которое так милостиво позволило им повеселиться. Они кричали о том, как превосходно устроен праздник, как великолепно шествие и горящие факелы, пока из толпы не донесся громкий, перекрывающий все голос:
– Allons! Покажите-ка нам этого проклятого англичанина!
– Дайте взглянуть на чертова Сапожка Принцессы!
– Да, да, покажите-ка, покажите, на что он похож! Они теперь орали, толкались и плясали прямо перед самым окном, громко требуя, чтобы им показали английского шпиона.
Мокрые от дождя и разгоряченные от возбуждения лица пытались заглянуть в распахнутое окно. Колло дал солдатам резкое распоряжение отогнать толпу и закрыть ставни, однако толпа не поддавалась. Ей очень не понравилось такое пренебрежение, и множество кулаков тут же вынесли из окна все стекла.
– Мне никак не закончить, я не в состоянии разобрать ваш жаргон в такой суматохе, – пожаловался сэр Перси Шовелену.
– Осталось совсем немного, сэр Перси, – попробовал с нервным нетерпением уговорить его Шовелен. – Давайте покончим с этим делом, и уходите из города.
– Тогда отгоните подальше проклятую толпу, – спокойно упорствовал сэр Перси.
– Они не хотят уходить… Они хотят видеть вас. Сэр Перси, сидя с пером в руке, погрузился на мгновение в глубокое раздумье.
– Они хотят меня видеть, – вдруг рассмеялся он. – Разрази их всех гром… А почему вы не хотите им этого позволить?
И, несколькими решительными росчерками закончив письмо, он старательно вывел со множеством завитков свою подпись, в то время как толпа продолжала все более и более неистово требовать показать ей Сапожка Принцессы.
Шовелен почувствовал, что сердце его готово разорваться от радости.
Сэр Перси, положив на письмо ладонь, встал, отодвинул стул и произнес приятным и громким голосом:
– Дьявольщина… Давайте позволим взглянуть на меня!
Говоря это, он схватил руками оба стоящие на столе подсвечника и, выпрямившись во весь свой огромный рост, поднял их над головой.
– Письмо… – прямо-таки прохрипел Шовелен.
Но только его дрожащая рука потянулась к лежащему на столе пергаменту, как Блейкни с неожиданным громким криком швырнул подсвечники. Они грохнулись со звоном на каменный пол, свечи погасли и разлетелись, и вся комната погрузилась в непроницаемую тьму.
По толпе прокатился вопль ужаса. Всего лишь мгновение назад они видели огромную фигуру, казавшуюся совсем неестественно высокой из-за вытянутых рук и причудливо мигающего освещения находящихся сверху сальных свечей, как вдруг все исчезло. Пьеро и Пьеретты, барабанщик и трубачи – все в суеверном ужасе бросились в разные стороны.
В комнате также произошло замешательство. Раздался крик:
– Окно! Окно!
Никто не понял, кто это крикнул, и даже кричавший впоследствии обо всем забыл. Возможно, что кричали несколько человек, инстинктивно стремясь не упустить пропавшего из виду врага, или, скорее всего, поддавшись суеверному ужасу толпы и желанию скрыться. Они быстро перемахнули через подоконник и, спрыгнув на вал, бросились в разные стороны, якобы в погоню.
После чего Шовелен яростно заорал:
– Письмо!!! Колло!! Мне! В его руке!.. Письмо!.. Это был отчаянный вопль, свидетельствовавший о происходящей во тьме схватке. После которого раздался ликующий крик Колло д'Эрбуа:
– Письмо у меня! В Париж!
– Победа! – эхом откликнулся Шовелен, не скрывая вожделенной радости. – Победа! К вечерне, дружище Эбер! Тащите попа, скорее!
Чутье хищника привело Колло д'Эрбуа прямо к двери; он грубо толкнул ее, и комната осветилась из коридора слабым светом. Его неуклюжая мужичья фигура четко вырисовалась в дверном проеме, он в восторге размахивал письмом, несущим бесчестье врагу Республики, подняв его высоко над головой.
– В Париж! – орал ему вслед Шовелен. – К Робеспьеру!.. Письмо!
После чего, едва не задохнувшись, грохнулся на ближайший стул.
Колло более не оглядывался, он уже свирепо командовал солдатами, которые должны были сопровождать его на пути в Париж. Это были отборные гвардейцы, доблестные ветераны старой муниципальной гвардии. Несмотря на всю окружающую суматоху, они ни на мгновение не сломали своих рядов и в строгом порядке вышли вслед за гражданином Колло из комнаты.
Со двора донеслись храп лошадей, стук подков, крики Колло, не прошло и пяти минут, как грохот копыт по мостовой растворился где-то вдали.
ГЛАВА XXXIV
ВЕЧЕРНЯ
На старый форт Гейоль опустилась тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68