Это была мысль о том, что Блейкни, отмахнувшись от десятков невинных жизней, поставленных на карту, позабыв обо всем, рискнет тотчас же спасти свою жену.
Но только одно мгновение Шовелен чувствовал, что жизнь его в опасности, что Сапожок Принцессы и в самом деле может вдруг сделать отчаянную попытку спасти жену и себя. Это чувство покинуло его почти сразу же. Он ясно увидел, что Маргарита никогда не воспользуется таким спасением, – она связана! связана! связана! И в этом заключались его торжество и его триумф!
Едва лишь Маргарита вышла из комнаты, сэр Перси, не сделавший ни малейшего движения вслед за ней, сразу же повернулся к своему противнику.
– Так вы говорите, месье?.. – спросил он.
– О, мне больше нечего добавить, сэр Перси. Мои условия вам ясны… или я ошибаюсь? Вы и леди Блейкни будете немедленно освобождены, как только напишете мне вашей собственной рукой письмо и подпишете его здесь же, в этой комнате, в моем присутствии и в присутствии еще некоторых персон, которых я сейчас не вижу необходимости называть. И, кроме того, вы возьмете из моих рук деньги, настоящие и хорошие деньги. В противном случае – длительное, чудовищно унизительное для вашей жены пребывание в тюрьме Темпль, медленный, насколько только возможно растянутый суд и под конец счастливое избавление – гильотина… Я мог бы то же самое рассказать и о вас, но знаю, что вас это мало обеспокоит.
– О, какое великое заблуждение, месье… Я даже очень обеспокоен… глубоко обеспокоен, уверяю вас… И весьма протестую против окончания своей жизни на вашей чертовой гильотине… Мерзейшая, я бы сказал, отвратительнейшая вещь… Мне говорили, что у вас там стрижет волосы какой-то совсем неопытный парикмахер… бррр… Хотя идея национального празднества мне нравится… И хорошенькая шлюшка Кондей в костюме богини, ммм… А пушечные выстрелы при амнистии… Вы ведь начнете палить из пушек, не так ли, месье, начнете?.. От них дьявольский шум, но иногда они даже очень эффектны, или вы со мной не согласны, месье?
– Конечно же, безусловно, очень даже эффектны, сэр Перси, – ухмыльнулся в ответ Шовелен. – И мы непременно начнем палить с каждого форта, если это доставит вам удовольствие…
– К которому часу, месье, должно быть готово мое письмо?
– Боже мой, да когда вам будет угодно, сэр Перси.
– «Полуденный сон» может сняться с якоря в восемь… За час до этого вас устроит?
– Вне всяких сомнений, сэр Перси… Удостоите ли вы меня чести воспользоваться моим гостеприимством в этих не слишком комфортных апартаментах до завтрашнего вечера?
– Благодарю вас, месье…
– В таком случае, я полагаю, сэр Перси, что… Громкий и звонкий смех Блейкни прервал его:
– Что я иду на эту сделку с тобой, мужик!.. Черт побери! Слышишь, ты… иду!.. Все напишу, все подпишу… А ты чтобы к этому времени подготовил нам ксивы… Так завтра в семь, говоришь? Что ты на меня так уставился, мужлан?.. Письмо, подпись, деньги, свидетели твои… все готовь… Я принимаю, говорю тебе… Только теперь, ради всех дьяволов преисподней, дай мне поесть чего-нибудь и приготовь постель. Клянусь… чертовски устал.
И сэр Перси без лишних слов вновь позвонил в колокольчик с громким и диким хохотом. После чего его смех вдруг растворился в мощном зевке, и отчаянный заговорщик, рухнув на стул и вытянув свои длинные ноги, приготовился тут же тихо и мирно заснуть.
ГЛАВА XXVIII
НОЧНОЙ ДОЗОР
Многое выпало на долю Булони, этого сонного провинциального городка, тянувшего свое вялое существование даже в те дни, когда Великая французская революция сотрясала до самых основ другие города Франции.
Первое время ему удавалось еще оставаться в тени своего замкнутого отдаленного уединения; когда бурлили и восставали Лион и Тур, когда открывали свои порты англичанам Тулон и Марсель и был готов сдаться коалиционным войскам Дюнкерк, Булонь лишь слегка приоткрывала сонные глаза, после чего вновь погружалась в свой монотонный быт.
Жители Булони ловили рыбу, вязали сети, строили лодки и выпускали ружья с мерным и терпеливым удовольствием, в то время как остальная Франция убивала своего короля и вырезала своих граждан.
Поначалу шум Великой революции лишь едва долетал на крыльях южного бриза со стороны Парижа в этот маленький припортовый городок на севере Франции, большую часть всей своей силы и значимости теряя в этой прогулке по воздуху. Рыбаки были слишком бедны для того, чтобы их волновала участь свергнутого короля; ежедневная необходимость бороться за свое существование, опасности морского рыболовства полностью поглощали их силы.
Что же касается купцов и буржуа, то они поначалу вполне довольствовались чтением «Де трибуно» и «Газетт де Пари», случайно залетавших к ним с путешественниками, проезжавшими через город по пути в гавань. Статьи газет даже вызывали у них живой интерес, хотя временами они и ужасались творящимся в Париже вещам, всем этим повозкам трупов и экзекуциям, но в целом ничего не имели против идеи, что страной будут управлять народные представители. Им казалось, это лучше, чем королевский деспотизм, и они с удовольствием смотрели на трехцветный флаг, водруженный на старой сторожевой башне, там, где еще совсем недавно развевался белоснежный штандарт Бурбонов, переливаясь золотыми лилиями в лучах яркого полуденного солнца.
И все добропорядочные буржуа Булони были вполне готовы кричать: «Да здравствует Республика!» – с не меньшим жаром и с тем же привычным грубым нормандским акцентом, с каким еще совсем недавно кричали: «Боже, храни короля!»
Первое серьезное пробуждение городка было связано с сооружением уже упомянутого навеса на пристани. В городской ратуше появились чиновники в ободранной поношенной форме, с трехцветными кокардами и шарфами, которые ежедневно дежурили под этим грубым навесом в окружении множества солдат городского гарнизона. Очень скоро стало известно, что они тщательнейшим образом проверяли паспорта всех желающих покинуть Булонь или попасть в нее. Жившие в городке рыбаки, которые так же, как их отцы, деды и прадеды, всегда свободно выходили в море когда и куда им заблагорассудится, теперь постоянно вынуждены были задерживаться на берегу и подробно отчитываться перед прикатившими из Парижа чиновниками.
Воистину, было ужасно смешно видеть, как они расспрашивают какого-нибудь Жана Мари, или Пьера, или Франсуа, кто он такой, и чем занимается, и откуда идет, в то время как они уже десятилетиями раскидывали сети на этих берегах.
Кроме того, всем рыбакам было строго-настрого приказано нацепить на шапки трехцветные кокарды. Те, в свою очередь, никаких отрицательных эмоций по поводу этих кокард не испытывали, но и не видели в них никакой необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Но только одно мгновение Шовелен чувствовал, что жизнь его в опасности, что Сапожок Принцессы и в самом деле может вдруг сделать отчаянную попытку спасти жену и себя. Это чувство покинуло его почти сразу же. Он ясно увидел, что Маргарита никогда не воспользуется таким спасением, – она связана! связана! связана! И в этом заключались его торжество и его триумф!
Едва лишь Маргарита вышла из комнаты, сэр Перси, не сделавший ни малейшего движения вслед за ней, сразу же повернулся к своему противнику.
– Так вы говорите, месье?.. – спросил он.
– О, мне больше нечего добавить, сэр Перси. Мои условия вам ясны… или я ошибаюсь? Вы и леди Блейкни будете немедленно освобождены, как только напишете мне вашей собственной рукой письмо и подпишете его здесь же, в этой комнате, в моем присутствии и в присутствии еще некоторых персон, которых я сейчас не вижу необходимости называть. И, кроме того, вы возьмете из моих рук деньги, настоящие и хорошие деньги. В противном случае – длительное, чудовищно унизительное для вашей жены пребывание в тюрьме Темпль, медленный, насколько только возможно растянутый суд и под конец счастливое избавление – гильотина… Я мог бы то же самое рассказать и о вас, но знаю, что вас это мало обеспокоит.
– О, какое великое заблуждение, месье… Я даже очень обеспокоен… глубоко обеспокоен, уверяю вас… И весьма протестую против окончания своей жизни на вашей чертовой гильотине… Мерзейшая, я бы сказал, отвратительнейшая вещь… Мне говорили, что у вас там стрижет волосы какой-то совсем неопытный парикмахер… бррр… Хотя идея национального празднества мне нравится… И хорошенькая шлюшка Кондей в костюме богини, ммм… А пушечные выстрелы при амнистии… Вы ведь начнете палить из пушек, не так ли, месье, начнете?.. От них дьявольский шум, но иногда они даже очень эффектны, или вы со мной не согласны, месье?
– Конечно же, безусловно, очень даже эффектны, сэр Перси, – ухмыльнулся в ответ Шовелен. – И мы непременно начнем палить с каждого форта, если это доставит вам удовольствие…
– К которому часу, месье, должно быть готово мое письмо?
– Боже мой, да когда вам будет угодно, сэр Перси.
– «Полуденный сон» может сняться с якоря в восемь… За час до этого вас устроит?
– Вне всяких сомнений, сэр Перси… Удостоите ли вы меня чести воспользоваться моим гостеприимством в этих не слишком комфортных апартаментах до завтрашнего вечера?
– Благодарю вас, месье…
– В таком случае, я полагаю, сэр Перси, что… Громкий и звонкий смех Блейкни прервал его:
– Что я иду на эту сделку с тобой, мужик!.. Черт побери! Слышишь, ты… иду!.. Все напишу, все подпишу… А ты чтобы к этому времени подготовил нам ксивы… Так завтра в семь, говоришь? Что ты на меня так уставился, мужлан?.. Письмо, подпись, деньги, свидетели твои… все готовь… Я принимаю, говорю тебе… Только теперь, ради всех дьяволов преисподней, дай мне поесть чего-нибудь и приготовь постель. Клянусь… чертовски устал.
И сэр Перси без лишних слов вновь позвонил в колокольчик с громким и диким хохотом. После чего его смех вдруг растворился в мощном зевке, и отчаянный заговорщик, рухнув на стул и вытянув свои длинные ноги, приготовился тут же тихо и мирно заснуть.
ГЛАВА XXVIII
НОЧНОЙ ДОЗОР
Многое выпало на долю Булони, этого сонного провинциального городка, тянувшего свое вялое существование даже в те дни, когда Великая французская революция сотрясала до самых основ другие города Франции.
Первое время ему удавалось еще оставаться в тени своего замкнутого отдаленного уединения; когда бурлили и восставали Лион и Тур, когда открывали свои порты англичанам Тулон и Марсель и был готов сдаться коалиционным войскам Дюнкерк, Булонь лишь слегка приоткрывала сонные глаза, после чего вновь погружалась в свой монотонный быт.
Жители Булони ловили рыбу, вязали сети, строили лодки и выпускали ружья с мерным и терпеливым удовольствием, в то время как остальная Франция убивала своего короля и вырезала своих граждан.
Поначалу шум Великой революции лишь едва долетал на крыльях южного бриза со стороны Парижа в этот маленький припортовый городок на севере Франции, большую часть всей своей силы и значимости теряя в этой прогулке по воздуху. Рыбаки были слишком бедны для того, чтобы их волновала участь свергнутого короля; ежедневная необходимость бороться за свое существование, опасности морского рыболовства полностью поглощали их силы.
Что же касается купцов и буржуа, то они поначалу вполне довольствовались чтением «Де трибуно» и «Газетт де Пари», случайно залетавших к ним с путешественниками, проезжавшими через город по пути в гавань. Статьи газет даже вызывали у них живой интерес, хотя временами они и ужасались творящимся в Париже вещам, всем этим повозкам трупов и экзекуциям, но в целом ничего не имели против идеи, что страной будут управлять народные представители. Им казалось, это лучше, чем королевский деспотизм, и они с удовольствием смотрели на трехцветный флаг, водруженный на старой сторожевой башне, там, где еще совсем недавно развевался белоснежный штандарт Бурбонов, переливаясь золотыми лилиями в лучах яркого полуденного солнца.
И все добропорядочные буржуа Булони были вполне готовы кричать: «Да здравствует Республика!» – с не меньшим жаром и с тем же привычным грубым нормандским акцентом, с каким еще совсем недавно кричали: «Боже, храни короля!»
Первое серьезное пробуждение городка было связано с сооружением уже упомянутого навеса на пристани. В городской ратуше появились чиновники в ободранной поношенной форме, с трехцветными кокардами и шарфами, которые ежедневно дежурили под этим грубым навесом в окружении множества солдат городского гарнизона. Очень скоро стало известно, что они тщательнейшим образом проверяли паспорта всех желающих покинуть Булонь или попасть в нее. Жившие в городке рыбаки, которые так же, как их отцы, деды и прадеды, всегда свободно выходили в море когда и куда им заблагорассудится, теперь постоянно вынуждены были задерживаться на берегу и подробно отчитываться перед прикатившими из Парижа чиновниками.
Воистину, было ужасно смешно видеть, как они расспрашивают какого-нибудь Жана Мари, или Пьера, или Франсуа, кто он такой, и чем занимается, и откуда идет, в то время как они уже десятилетиями раскидывали сети на этих берегах.
Кроме того, всем рыбакам было строго-настрого приказано нацепить на шапки трехцветные кокарды. Те, в свою очередь, никаких отрицательных эмоций по поводу этих кокард не испытывали, но и не видели в них никакой необходимости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68