Аннотация
Избранные стихи из сборника "Стихи духовные".
"Стихи духовные" - парадоксальный комментарий к научным произведениям С.С. Аверинцева. Тут говорится о том, что неизбежно оставалось "за скобками" монографии или статьи. Это не поэзия ученного, и никак не "ученая поэзия", а особенный тип и опыт исповедального слова: "Вот я весь..."
Само название первого поэтического сборника Сергія Аверинцева, в который вошли стихи, разные за формой и за временем написания, отсылает к традиции фольклорных духовных песнопений, которые отличаются исключительной откровенностью и трезвостью переживаний sacrum. Однако, в придерживании канонов духовного стиха автор не последователь, а скорее ученик. В конце концов, само понятие "автор" тут не очень точное; анонимность в этом случае - не в сокрытии имени, а в преодолении "поэтического одиночества самости", в стремлении отойти от переживания - к событию, от факта - к сущности, от себя - к Другому. Среди разнообразия явных и скрытых цитат, контекстов в "Стихах духовных" перед вдумчивым читателем встает вся мировая культура. Но она не самоцель, за ней раскрывается более важная реальность, в которой на "немощность без меры" есть только один ответ - такая же безмерная и неограниченная милость.
Сергей Аверинцев
Из духовных стихов
* * *

Неотразимым острием меча,
Отточенного для последней битвы,
Да будет слово краткое молитвы
И ясным знаком — тихая свеча.
Да будут взоры к ней устремлены
В тот недалекий, строгий час возмездья,
Когда померкнут в небесах созвездья
И свет уйдет из солнца и луны.

Стих об уверении Фомы

Глубину Твоих ран открой мне,
покажи пронзенные руки —
сквозные раны ладоней,
просветы любви и боли.
Я поверю до пролития крови,
но Ты утверди мою слабость:
блаженны, кто верует, не видев,
но меня Ты должен приготовить.
Дай коснуться отверстого Сердца,
дай осязать Твою тайну,
открой муку Твоего Сердца,
сердце Твоего Сердца.
Ты был мертв и вот жив вовеки,
в руке Твоей ключи ада и смерти;
блаженны, кто верует, не видев,
но я ни с кем не поменяюсь.
Что я видел, то видел,
и что осязал, то знаю:
копье проходит до Сердца
и отверзает Сердце.
Кровь за кровь и тело за тело,
и мы будем пить от чаши;
блаженны свидетели правды,
но меня Ты должен приготовить.
В чуждой земле Индийской,
которой отцы мои не знали,
в чуждой земле Индийской,
далеко от родимого дома,
в чуждой земле Индийской
копье войдет в мое тело,
копье пройдет мое тело,
копье растерзает мне сердце.
Ты назвал нас Твоими друзьями,
и мы будем пить от чаши,
и путь мой на восход солнца,
к чуждой земле Индийской,—
и все, что смогу я припомнить
в немощи последней муки:
сквозные — раны — ладоней
и бессмертно — пронзенное — его навеки.

* * *
Он сказал им: довольно.
Лука. 22:38

Что нам делать, Раввуни, что нам делать?
Пять тысяч взалкавших в пустыне —
а у нас только две рыбы,
а у нас только пять хлебов?
Но Ты говоришь: довольно —
Что нам делать в час посещенья,
где престол для Тебя, где пурпур?
Только ослица с осленком
да отроки, поющие славу.
Но Ты говоришь: довольно —
Иерей, Иерей наш великий,
где же храм, где злато и ладан?
У нас только горница готова
и хлеб на столе, и чаша.
Но Ты говоришь: довольно —
Что нам делать, Раввуни, что нам делать?
На Тебя выходят с мечами,
а у нас два меча, не боле,
и поспешное Петрово рвенье.
Но Ты говоришь: довольно —
А у нас — маета, и морок,
и порывы, никнущие втуне,
и сознанье вины неключимой,
и лица, что стыд занавесил,
и немощь без меры, без предела.
Вот что мы приносим, и дарим,
и в Твои полагаем руки.
Но Ты говоришь: довольно —

Стих о святой Варваре.

Диоскор говорит к Варваре,
к дочери обращает слово:
— Варвара, дочь моя, Варвара,
я велю рабам выстроить башню.
У самого берега моря
башню для твоего девства.
Рабы мои выстроят башню
по мысли своего господина.
Два окна они в башне устроят,
одно — на сушу и одно — на море:
одно — во славу богов суши,
одно — во славу богов моря.
Таков приказ господина,
смерть — кара за ослушанье.
— Диоскор, Диоскор, отец мой,
что увижу я в окна башни?
— В окно ты увидишь сушу,
в другое увидишь море.
Косны устои суши,
буйны пучины моря.
Род приходит, и род проходит,
но земля и море — вовеки;
что было, то и будет вечно,
и нет нового под солнцем.
— Диоскор, Диоскор, отец мой,
что увижу я в окна башни?
— Большие звери терзают малых
на суше и в пучине моря;
кривого прямым не сделать,
и человек — злее зверя.
Сердца людей — жесткие камни,
и слава Кесаря — над миром.
Рука его легла на сушу,
другая рука — на море.
— Диоскор, Диоскор, отец мой,
что услышу я в окна башни?
— Услышишь, как поют на свадьбе
услышишь, как воют над гробом.
Богатый и бодрый пляшет,
убогий и хворый плачет.
Голос сильного — грозен,
голос слабого — робок.
Голос Кесаря — над миром,
и никто ему не прекословит. —
Диоскор уехал из дома,
в доме — дочь его Варвара.
Рабы отца моего Диоскора,
примите от меня ласку.
Я накормлю вас досыта
и сама послужу вам на пире,
я сама вам ноги омою
и вынесу отборные яства;
после отпущу вас на волю
на четыре стороны света.
Только сотворите мне милость,
три окна мне устройте в башне,
во имя Отца и Сына
и Господа Святого Духа. —
Диоскор в дом свой вернулся
и на третье окно дивится:
— Варвара, дочь моя, Варвара,
что в третье окно ты видишь?
— Я вижу в рубище славу
и свет — в темнице непроглядной.
Рабы ликуют в оковах,
и дитя смеется под розгой.
До крови, до кости, до боли,
до конца и без конца — радость.
И земля, и море проходит,
но любовь пребывает вовеки.
— Варвара, дочь моя, Варвара,
что в третье окно ты видишь?
— Я вижу лицо Друга
за сквозными просветами ставней:
на челе Его — кровавые росы,
и в кудрях Его — влага ночи.
Голова Его клонится тяжко,
и нет ей на земле покоя.
Я отворила Ему сердце,
я вкусила от ломимого хлеба.
— Варвара, дочь моя, Варвара,
что в третье окно ты слышишь?
— Я слышу, как поет дева
в руках мучителей, в темнице:
отнята ее земная надежда,
и Жених ее с нею навеки.
И никто не научится песни,
что поют перед престолом Агнца;
кто однажды ее услышал,
пойдет за нею навеки.
— Варвара, дочь моя, Варвара,
меч мой творит Кесаря волю.
Моею отцовскою рукою
сотворю я Кесаря волю.
— Да будет воля Отца и Сына
и Господа Святого Духа!

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Вода, отстаиваясь, отдает
осадок дну, и глубина яснеет.
Меж голых, дочиста отмытых стен,
где глинян пол и низок свод; в затворе
меж четырех углов, где отстоялась
такая тишина, что каждой вещи
возвращена существенность:
1 2 3