– Мне думается, что молодость наша и чистота.
– Чистота... это в смысле незараженности излишней мудростью, что ли? – осторожно переспросил Иван Матвеич.
– Нет... а в смысле бескорыстия поставленных нами целей. Словом, целей наших чистота... но на худой конец что-нибудь и похлеще найдется. Так один мой товарищ школьный говорил, он тоже на войне теперь... но все равно: это и мои мысли! – Поля исподлобья взглянула на отца. – А что же еще требуется, по-вашему?
Ей не понравилось его затянувшееся молчание. Наверно, ее отец слишком много знал о жизни, чтобы подняться в ту Родионову, огневетренную высь над ней.
– Нет, Поля, я не запугать тебя хотел... – заговорил Иван Матвеич легко, как с листа, читая ее мысли. – Да это и не важно. Родители видят свой долг в том, чтобы запихнуть в походную сумку любимца побольше ветоши, которую тот все равно без сожаления выкидывает на полдороге. Хе-хе, эти чудаки способны придумать ему крылья на вате, во избежание простуды, таким образом!
Было слышно, как на кухне стучала посудой воротившаяся из очереди Таиска. Вполне своевременно она внесла на подносике блюдце карамели, чайник и тарелку холодной, нарезанной дольками свеклы. Огорченная чем-то или же не смея вмешаться в ученую беседу, она молча присела в стороне. Только спросила глазами у брата, договорились ли, и тот сделал ей успокоительный жест в знак того, что, дескать, не совсем еще, но налаживается. Внезапно с глухим вздохом раскрылась дверца буфетика, и, вспомнив рассказы матери, Поля улыбнулась; все это чуть посгладило неловкость намечавшейся размолвки.
– Вот, опробуй, Поля, от теткиных трудов, – как бы извиняясь за скромность угощенья, пригласил Иван Матвеич, – сама в палисаднике выращивает. От деликатесов в пожилом возрасте следует воздерживаться, а вот углеводы и нашему брату в любом количестве не повредят. Обрати внимание: исключительной вкусовой гаммы свекла... не находишь?
– Спасибо, я ведь прямо из столовой к вам прикатила! – И, смягчившись его боязнью снова потерять ее надолго, погладила руку отца. – Я все понимаю, папа... но, пожалуйста, не бойтесь за меня: еду я всего лишь санитаркой... к тому же говорят, на самый тихий участок фронта. Какая там Горгона!
Единственно чтоб не обидеть старуху, она взяла ломтик, согласилась, что свекла – редкой сахаристости, и посмотрела под рукав на часики, те самые, что Иван Матвеич подарил жене вскоре после переезда из лесничества в Москву. Военная одежда надежно охраняла Полю от упрашиваний погостить денек-другой.
Иван Матвеич мельком взглянул на фотографию в золоченой рамке.
– Когда ты видела маму в последний раз?.. и вообще, как она там?
– Мы виделись накануне отъезда... Но я приехала сюда еще в июне. С тех пор было только два письма от нее, потом все оборвалось.
– Да, мне рассказала сестра. Пожалуйста, опиши мне ее последний день перед твоим отъездом. – И прикрыл глаза, чтоб лучше видеть то, что ему хотелось.
– Да нечего и описывать-то... Ну, сделала обход больных, как положено фельдшерице. После смерти Егора Севастьяныча молодого врача к нам прислали, неопытного: вся больница на маму легла. Вечером принимала своих избирателей: у нее как раз по субботам депутатский прием. Только домой вернулась, усталая, тут ей хозяйственные отчеты какие-то принесли. Да, на счастье, свет погас: у нас там электричество пока неважное, часто портится. С полчасика посидели мы с ней в потемках, обнявшись... потом поехали на станцию.
– Это хорошо. При мне электричества вовсе не было, – сказал в задумчивости Иван Матвеич. – Не замечала, не зябнет она теперь?
Поля не поняла вопроса: видимо, эта главнейшая подробность Таискина рассказа о Елене Ивановне не удержалась в Полиной памяти.
– Да не с чего зябнуть-то: дрова свои, на Енге живем.
Иван Матвеич постарался в пределах возможного уточнить вопрос:
– Я в том смысле спросил, что... не скучно ли ей там, одной.Ты ведь главным образом в Лошкареве жила. Так вот, не тоскует ли... без близких-то?
И опять Поля не поняла его ревнивого вопроса.
– Она на людях весь день, так что тосковать вроде и некогда. Разве теперь только... Очень это плохо, что весь месяц ни слуху ни духу от нее. И что она сейчас, в данную минуту, делает, уже не знаю, не вижу...
– Разве разглядишь сквозь пороховой-то дым, – в качестве утешения вставила Таиска.
– Ну, такая мама, как у меня, уж нашла бы способ весточку о себе подать!
Темнело рано, по-зимнему. Поля стала прощаться. После неизбежных напутствий, советов беречь здоровье и приглашений заходить до отъезда старики вышли проводить ее в прихожую. Поля позволила отцу застегнуть деревянные пуговицы на ее ватнике: он делал это неумело, просто стремился оттянуть разлуку.
– Не забывай нас, Поленька... Напиши нам при случае, защитница ты наша! – сказала Таиска и как-то особенно истово поклонилась уходящей в пояс.
Она была такая сдержанная, рассеянная в тот вечер, что брат не узнал ее: даже не предложила присесть перед отъездом, по русскому обычаю, как это всегда велось в их доме, – даже не заметила, что, придя со свертком, гостья уходила с пустыми руками. Но вот уж и дверь была распахнута, а Поля почему-то медлила с уходом.
– Если тебе что-нибудь нужно, Поля, ты прямо скажи, – предложил Иван Матвеич. – Конечно, у солдата харчи и мундир готовые... но имей в виду: здесь до последнего гвоздя все твое... пополам с Сережей.
– По глазам видать, и хочется ей чего-то, а сказать боится, – подтвердила Таиска. – Может, деньги или из теплого что возьмешь? в самую стужу отправляешься! Ты не стесняйся, Поленька, нам для тебя ничего не жалко.
И действительно, такая готовность на любую жертву читалась в их лицах, что Поля решилась.
– Видишь ли, папа, – подкупающим голоском и сама не приметив перемены в обращенье начала она, – у меня довольно много имеется маминых карточек... даже из местной газеты вырезала одну, после выборов в районный Совет. Но везде она такая озабоченная, словно и на фотографии спешит куда-то. И никогда я ее не видела такой веселой, как у тебя в золотой рамочке. Ты не рассердишься, если... словом, подари мне ту, твою,со стола. Можно?
Она была уверена в успехе, потому что это была ее первая личная просьба к отцу.
– Ах, таким образом? – замялся Иван Матвеич. – О, я очень охотно сделаю это, но... правду сказать, просьба твоя застает меня несколько врасплох... Давай... вернемся на минутку и сообща придумаем что-нибудь...
– И я не стала бы просить ее, – говорила Поля, возвращаясь следом в кабинетик и не примечая смущенного Таискина лица, – но все равно ведь стоит у тебя без дела... а мне она так пригодилась бы в дороге. Правда, я никогда не видала маму и расстроенной, но зато мне никогда не удавалось и рассмешить ее.
– Ты не оправдывайся, я отлично понимаю тебя, Поля, – многословно соглашался Иван Матвеич, топчась на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237
– Чистота... это в смысле незараженности излишней мудростью, что ли? – осторожно переспросил Иван Матвеич.
– Нет... а в смысле бескорыстия поставленных нами целей. Словом, целей наших чистота... но на худой конец что-нибудь и похлеще найдется. Так один мой товарищ школьный говорил, он тоже на войне теперь... но все равно: это и мои мысли! – Поля исподлобья взглянула на отца. – А что же еще требуется, по-вашему?
Ей не понравилось его затянувшееся молчание. Наверно, ее отец слишком много знал о жизни, чтобы подняться в ту Родионову, огневетренную высь над ней.
– Нет, Поля, я не запугать тебя хотел... – заговорил Иван Матвеич легко, как с листа, читая ее мысли. – Да это и не важно. Родители видят свой долг в том, чтобы запихнуть в походную сумку любимца побольше ветоши, которую тот все равно без сожаления выкидывает на полдороге. Хе-хе, эти чудаки способны придумать ему крылья на вате, во избежание простуды, таким образом!
Было слышно, как на кухне стучала посудой воротившаяся из очереди Таиска. Вполне своевременно она внесла на подносике блюдце карамели, чайник и тарелку холодной, нарезанной дольками свеклы. Огорченная чем-то или же не смея вмешаться в ученую беседу, она молча присела в стороне. Только спросила глазами у брата, договорились ли, и тот сделал ей успокоительный жест в знак того, что, дескать, не совсем еще, но налаживается. Внезапно с глухим вздохом раскрылась дверца буфетика, и, вспомнив рассказы матери, Поля улыбнулась; все это чуть посгладило неловкость намечавшейся размолвки.
– Вот, опробуй, Поля, от теткиных трудов, – как бы извиняясь за скромность угощенья, пригласил Иван Матвеич, – сама в палисаднике выращивает. От деликатесов в пожилом возрасте следует воздерживаться, а вот углеводы и нашему брату в любом количестве не повредят. Обрати внимание: исключительной вкусовой гаммы свекла... не находишь?
– Спасибо, я ведь прямо из столовой к вам прикатила! – И, смягчившись его боязнью снова потерять ее надолго, погладила руку отца. – Я все понимаю, папа... но, пожалуйста, не бойтесь за меня: еду я всего лишь санитаркой... к тому же говорят, на самый тихий участок фронта. Какая там Горгона!
Единственно чтоб не обидеть старуху, она взяла ломтик, согласилась, что свекла – редкой сахаристости, и посмотрела под рукав на часики, те самые, что Иван Матвеич подарил жене вскоре после переезда из лесничества в Москву. Военная одежда надежно охраняла Полю от упрашиваний погостить денек-другой.
Иван Матвеич мельком взглянул на фотографию в золоченой рамке.
– Когда ты видела маму в последний раз?.. и вообще, как она там?
– Мы виделись накануне отъезда... Но я приехала сюда еще в июне. С тех пор было только два письма от нее, потом все оборвалось.
– Да, мне рассказала сестра. Пожалуйста, опиши мне ее последний день перед твоим отъездом. – И прикрыл глаза, чтоб лучше видеть то, что ему хотелось.
– Да нечего и описывать-то... Ну, сделала обход больных, как положено фельдшерице. После смерти Егора Севастьяныча молодого врача к нам прислали, неопытного: вся больница на маму легла. Вечером принимала своих избирателей: у нее как раз по субботам депутатский прием. Только домой вернулась, усталая, тут ей хозяйственные отчеты какие-то принесли. Да, на счастье, свет погас: у нас там электричество пока неважное, часто портится. С полчасика посидели мы с ней в потемках, обнявшись... потом поехали на станцию.
– Это хорошо. При мне электричества вовсе не было, – сказал в задумчивости Иван Матвеич. – Не замечала, не зябнет она теперь?
Поля не поняла вопроса: видимо, эта главнейшая подробность Таискина рассказа о Елене Ивановне не удержалась в Полиной памяти.
– Да не с чего зябнуть-то: дрова свои, на Енге живем.
Иван Матвеич постарался в пределах возможного уточнить вопрос:
– Я в том смысле спросил, что... не скучно ли ей там, одной.Ты ведь главным образом в Лошкареве жила. Так вот, не тоскует ли... без близких-то?
И опять Поля не поняла его ревнивого вопроса.
– Она на людях весь день, так что тосковать вроде и некогда. Разве теперь только... Очень это плохо, что весь месяц ни слуху ни духу от нее. И что она сейчас, в данную минуту, делает, уже не знаю, не вижу...
– Разве разглядишь сквозь пороховой-то дым, – в качестве утешения вставила Таиска.
– Ну, такая мама, как у меня, уж нашла бы способ весточку о себе подать!
Темнело рано, по-зимнему. Поля стала прощаться. После неизбежных напутствий, советов беречь здоровье и приглашений заходить до отъезда старики вышли проводить ее в прихожую. Поля позволила отцу застегнуть деревянные пуговицы на ее ватнике: он делал это неумело, просто стремился оттянуть разлуку.
– Не забывай нас, Поленька... Напиши нам при случае, защитница ты наша! – сказала Таиска и как-то особенно истово поклонилась уходящей в пояс.
Она была такая сдержанная, рассеянная в тот вечер, что брат не узнал ее: даже не предложила присесть перед отъездом, по русскому обычаю, как это всегда велось в их доме, – даже не заметила, что, придя со свертком, гостья уходила с пустыми руками. Но вот уж и дверь была распахнута, а Поля почему-то медлила с уходом.
– Если тебе что-нибудь нужно, Поля, ты прямо скажи, – предложил Иван Матвеич. – Конечно, у солдата харчи и мундир готовые... но имей в виду: здесь до последнего гвоздя все твое... пополам с Сережей.
– По глазам видать, и хочется ей чего-то, а сказать боится, – подтвердила Таиска. – Может, деньги или из теплого что возьмешь? в самую стужу отправляешься! Ты не стесняйся, Поленька, нам для тебя ничего не жалко.
И действительно, такая готовность на любую жертву читалась в их лицах, что Поля решилась.
– Видишь ли, папа, – подкупающим голоском и сама не приметив перемены в обращенье начала она, – у меня довольно много имеется маминых карточек... даже из местной газеты вырезала одну, после выборов в районный Совет. Но везде она такая озабоченная, словно и на фотографии спешит куда-то. И никогда я ее не видела такой веселой, как у тебя в золотой рамочке. Ты не рассердишься, если... словом, подари мне ту, твою,со стола. Можно?
Она была уверена в успехе, потому что это была ее первая личная просьба к отцу.
– Ах, таким образом? – замялся Иван Матвеич. – О, я очень охотно сделаю это, но... правду сказать, просьба твоя застает меня несколько врасплох... Давай... вернемся на минутку и сообща придумаем что-нибудь...
– И я не стала бы просить ее, – говорила Поля, возвращаясь следом в кабинетик и не примечая смущенного Таискина лица, – но все равно ведь стоит у тебя без дела... а мне она так пригодилась бы в дороге. Правда, я никогда не видала маму и расстроенной, но зато мне никогда не удавалось и рассмешить ее.
– Ты не оправдывайся, я отлично понимаю тебя, Поля, – многословно соглашался Иван Матвеич, топчась на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237