Воздействие-самого Сатурна, массы его колец и ближайших
спутников - все это, вместе взятое, создает поле тяготения, в котором
невозможно одновременно учесть всю сумму возмущений. Вдобавок у нас был
еще боковой момент со стороны зонда. При этих обстоятельствах мы двигались
по траектории, которая была результатом воздействия множества сил: и
собственной тяги корабля, и притяжения распределенных в пространстве масс.
Так вот, чем большую тягу мы имели, тем меньше становилось влияние
возмущающих факторов, потому что их величина была постоянной, а величина
нашей скорости росла. Увеличивая быстроту движения. Кальдер делал нашу
траекторию менее чувствительной к внешним возмущающим факторам. Я убежден,
что проход ему удался бы, если б не это внезапно возникшее боковое
вращение.
- Вы считаете, что для полностью исправного корабля прохождение через
щель было возможно?
- Ну, конечно. Это вполне возможный маневр, хоть его и запрещают все
учебники космолоции. Щель Кассини имеет ширину три с половиной тысячи
километров; на обочинах ее полным-полно крупной ледяной и метеоритной
пыли, которую визуально заметить, правда, нельзя, но в которой корабль,
идущий на гиперболической, сгорит наверняка. Более или менее чистое
пространство, через которое можно пройти, имеет километров
пятьсот-шестьсот в ширину. На малых скоростях войти в такой коридор
нетрудно, но при больших появляется гравитационный дрейф; поэтому Кальдер
сначала тщательно нацелился носом в щель, а уж потом дал большую тягу.
Если бы зонд не повернулся, все сошло бы гладко. По крайней мере, я так
думаю. Конечно, был определенный риск - примерно один шанс из тридцати, -
что мы врежемся в какой-нибудь одиночный обломок. Но тут начались эти
продольные обороты. Кальдер пытался их погасить, но это ему не удалось. Он
очень упорно боролся. Это я должен признать.
- Кальдер не мог ликвидировать вращение корабля? Вы можете объяснить
почему?
- Уже раньше, наблюдая за Кальдером во время вахт, я убедился, что он
феноменальный вычислитель. Он очень полагался на свои способности делать
молниеносные расчеты без помощи калькулятора. На гиперболической при этих
наших обстоятельствах нам предстояло протиснуться сквозь игольное ушко.
Индикаторы тяги были бесполезны - они ведь показывали только тягу
"Голиафа" и не могли дать величину тяги зонда. Кальдер смотрел только на
гравиметры и вел корабль исключительно по их показаниям. Это были
прямо-таки математические состязания - между мозгом Кальдера и
стремительно изменявшимися условиями полета. О способностях Кальдера можно
судить по тому, что я едва успевал прочесть показания индикаторов, а он в
то же время производил в уме вычисления, составляя дифференциальные
уравнения четвертого порядка. Хоть я и считал предшествующее поведение
Кальдера возмутительным, так как был уверен, что он услышал приказ
командира и умышленно им пренебрег, но все же я им восхищался.
- Вы не ответили на вопрос трибунала.
- Я как раз приступал к ответу. Расчеты Кальдера, хоть он и делал их
за доли секунды, могли быть только приближенными. Они не были идеально
точными и не могли такими быть, даже если б на месте Кальдера была лучшая
в мире вычислительная машина. Размер ошибки, которую он не мог учесть,
возрастал - и мы продолжали вращаться. Некоторое время мне казалось, что
Кальдер все-таки справится; но он раньше меня понял, что проиграл, и
выключил всю тягу. Мы вошли в полную невесомость.
- Зачем он выключил тягу?
- Он хотел пройти сквозь щель почти по прямой, но не мог погасить
продольных оборотов корабля. "Голиаф" кружился как волчок и вел себя как
волчок: сопротивлялся тяговой силе, которая стремилась установить его
вдоль оси. Мы попали в прецессию: чем больше возрастала наша скорость, тем
сильнее раскачивалась корма. В результате мы шли по сильно вытянутой
винтовой, корабль раскачивало с боку на бок, а каждый из таких витков имел
добрую сотню километров в диаметре. С такой траекторией мы могли запросто
угодить в край кольца, а не в центр щели. Кальдер уже не мог ничего
поделать. Он сел в воронку.
- Что это значит?
- Мы обычно так называем необратимые ситуации, в которые легко
попасть, но из которых нет выхода. Дальнейший наш полет был уже совершенно
непредсказуемым. Когда Кальдер выключил двигатели, я думал, что он просто
отдается на волю случая. Цифры так и мигали в окошках индикаторов, но
вычислять было уже нечего. Кольца сверкали так, что больно было смотреть,
- они ведь состоят из ледяных глыб. Они кружились перед нами, как
карусель, вместе со щелью, которая походила на черную трещину. В таких
случаях время замедляется неимоверно. Сколько я ни взглядывал на стрелки
секундомера, мне все казалось, что они стоят на месте. Кальдер начал
стремительно отстегивать ремни. Я стал делать то же самое, так как
догадался, что он хочет сорвать главный предохранитель перегрузок,
расположенный на пульте, а в ремнях не может до него дотянуться. Имея в
своем распоряжении полную мощность, он еще мог бы затормозить и уйти в
пространство, только бы ему набрать эти самые сто g. Мы-то лопнули бы, как
воздушные шарики, но он бы спас корабль - ну, и себя. Вообще-то я должен
был уже раньше догадаться, что он не человек - ведь ни один человек не мог
вычислять так, как он... но я лишь в тот момент это осознал. Я хотел его
задержать, пока он не подошел к пульту, но он действовал быстрее меня. Он
и должен был действовать быстрее. "Не отстегивайся!" - крикнул мне
командир. А Кальдеру он крикнул: "Не трогай предохранитель!" Кальдер на
это не обратил внимания, он уже встал. "Полный вперед!" - крикнул
командир, и я выполнил приказ: ведь у меня был второй штурвал. Я не сразу
ударил всей мощностью, а пошел на пять g, потому что не хотел убивать
Кальдера - я только хотел рывком отбросить его от предохранителей, но он
устоял на ногах. Это выглядело жутко: ведь ни один человек не устоит при
пяти g". Он устоял, только схватился за пульт, кожу с ладоней у него
сорвало, а он все держался, потому что под этой кожей была сталь. Тогда я
дал сразу максимум. На четырнадцати g он оторвался, полетел назад с
чудовищным грохотом, будто цельная глыба металла, промчался между нашими
креслами, трахнулся о переборку так, что она затряслась и секурит
вдребезги раскололся, а Кальдер издал совершенно ни на что не похожий
крик, и я слышал за спиной, как он сзади катается, сокрушает переборки,
как разрушает все, за что ни ухватится, но уже не обращал на это внимания,
потому что щель раскрывалась перед нами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
спутников - все это, вместе взятое, создает поле тяготения, в котором
невозможно одновременно учесть всю сумму возмущений. Вдобавок у нас был
еще боковой момент со стороны зонда. При этих обстоятельствах мы двигались
по траектории, которая была результатом воздействия множества сил: и
собственной тяги корабля, и притяжения распределенных в пространстве масс.
Так вот, чем большую тягу мы имели, тем меньше становилось влияние
возмущающих факторов, потому что их величина была постоянной, а величина
нашей скорости росла. Увеличивая быстроту движения. Кальдер делал нашу
траекторию менее чувствительной к внешним возмущающим факторам. Я убежден,
что проход ему удался бы, если б не это внезапно возникшее боковое
вращение.
- Вы считаете, что для полностью исправного корабля прохождение через
щель было возможно?
- Ну, конечно. Это вполне возможный маневр, хоть его и запрещают все
учебники космолоции. Щель Кассини имеет ширину три с половиной тысячи
километров; на обочинах ее полным-полно крупной ледяной и метеоритной
пыли, которую визуально заметить, правда, нельзя, но в которой корабль,
идущий на гиперболической, сгорит наверняка. Более или менее чистое
пространство, через которое можно пройти, имеет километров
пятьсот-шестьсот в ширину. На малых скоростях войти в такой коридор
нетрудно, но при больших появляется гравитационный дрейф; поэтому Кальдер
сначала тщательно нацелился носом в щель, а уж потом дал большую тягу.
Если бы зонд не повернулся, все сошло бы гладко. По крайней мере, я так
думаю. Конечно, был определенный риск - примерно один шанс из тридцати, -
что мы врежемся в какой-нибудь одиночный обломок. Но тут начались эти
продольные обороты. Кальдер пытался их погасить, но это ему не удалось. Он
очень упорно боролся. Это я должен признать.
- Кальдер не мог ликвидировать вращение корабля? Вы можете объяснить
почему?
- Уже раньше, наблюдая за Кальдером во время вахт, я убедился, что он
феноменальный вычислитель. Он очень полагался на свои способности делать
молниеносные расчеты без помощи калькулятора. На гиперболической при этих
наших обстоятельствах нам предстояло протиснуться сквозь игольное ушко.
Индикаторы тяги были бесполезны - они ведь показывали только тягу
"Голиафа" и не могли дать величину тяги зонда. Кальдер смотрел только на
гравиметры и вел корабль исключительно по их показаниям. Это были
прямо-таки математические состязания - между мозгом Кальдера и
стремительно изменявшимися условиями полета. О способностях Кальдера можно
судить по тому, что я едва успевал прочесть показания индикаторов, а он в
то же время производил в уме вычисления, составляя дифференциальные
уравнения четвертого порядка. Хоть я и считал предшествующее поведение
Кальдера возмутительным, так как был уверен, что он услышал приказ
командира и умышленно им пренебрег, но все же я им восхищался.
- Вы не ответили на вопрос трибунала.
- Я как раз приступал к ответу. Расчеты Кальдера, хоть он и делал их
за доли секунды, могли быть только приближенными. Они не были идеально
точными и не могли такими быть, даже если б на месте Кальдера была лучшая
в мире вычислительная машина. Размер ошибки, которую он не мог учесть,
возрастал - и мы продолжали вращаться. Некоторое время мне казалось, что
Кальдер все-таки справится; но он раньше меня понял, что проиграл, и
выключил всю тягу. Мы вошли в полную невесомость.
- Зачем он выключил тягу?
- Он хотел пройти сквозь щель почти по прямой, но не мог погасить
продольных оборотов корабля. "Голиаф" кружился как волчок и вел себя как
волчок: сопротивлялся тяговой силе, которая стремилась установить его
вдоль оси. Мы попали в прецессию: чем больше возрастала наша скорость, тем
сильнее раскачивалась корма. В результате мы шли по сильно вытянутой
винтовой, корабль раскачивало с боку на бок, а каждый из таких витков имел
добрую сотню километров в диаметре. С такой траекторией мы могли запросто
угодить в край кольца, а не в центр щели. Кальдер уже не мог ничего
поделать. Он сел в воронку.
- Что это значит?
- Мы обычно так называем необратимые ситуации, в которые легко
попасть, но из которых нет выхода. Дальнейший наш полет был уже совершенно
непредсказуемым. Когда Кальдер выключил двигатели, я думал, что он просто
отдается на волю случая. Цифры так и мигали в окошках индикаторов, но
вычислять было уже нечего. Кольца сверкали так, что больно было смотреть,
- они ведь состоят из ледяных глыб. Они кружились перед нами, как
карусель, вместе со щелью, которая походила на черную трещину. В таких
случаях время замедляется неимоверно. Сколько я ни взглядывал на стрелки
секундомера, мне все казалось, что они стоят на месте. Кальдер начал
стремительно отстегивать ремни. Я стал делать то же самое, так как
догадался, что он хочет сорвать главный предохранитель перегрузок,
расположенный на пульте, а в ремнях не может до него дотянуться. Имея в
своем распоряжении полную мощность, он еще мог бы затормозить и уйти в
пространство, только бы ему набрать эти самые сто g. Мы-то лопнули бы, как
воздушные шарики, но он бы спас корабль - ну, и себя. Вообще-то я должен
был уже раньше догадаться, что он не человек - ведь ни один человек не мог
вычислять так, как он... но я лишь в тот момент это осознал. Я хотел его
задержать, пока он не подошел к пульту, но он действовал быстрее меня. Он
и должен был действовать быстрее. "Не отстегивайся!" - крикнул мне
командир. А Кальдеру он крикнул: "Не трогай предохранитель!" Кальдер на
это не обратил внимания, он уже встал. "Полный вперед!" - крикнул
командир, и я выполнил приказ: ведь у меня был второй штурвал. Я не сразу
ударил всей мощностью, а пошел на пять g, потому что не хотел убивать
Кальдера - я только хотел рывком отбросить его от предохранителей, но он
устоял на ногах. Это выглядело жутко: ведь ни один человек не устоит при
пяти g". Он устоял, только схватился за пульт, кожу с ладоней у него
сорвало, а он все держался, потому что под этой кожей была сталь. Тогда я
дал сразу максимум. На четырнадцати g он оторвался, полетел назад с
чудовищным грохотом, будто цельная глыба металла, промчался между нашими
креслами, трахнулся о переборку так, что она затряслась и секурит
вдребезги раскололся, а Кальдер издал совершенно ни на что не похожий
крик, и я слышал за спиной, как он сзади катается, сокрушает переборки,
как разрушает все, за что ни ухватится, но уже не обращал на это внимания,
потому что щель раскрывалась перед нами;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25