Огастес Карб побледнел и, глядя в глаза старшего Падреле, промолвил медленно, нерешительно, каждую секунду готовый к отступлению:
— Прошу прощения, сударь, но мне не известно, о какой встрече этот господин говорит. Я его вижу впервые в жизни.
Он впился глазами в неподвижное лицо старшего Падреле, но не смог заметить в нем ничего, что подсказало бы ему дальнейшую линию поведения.
Зато у Аврелия кровь отлила от лица.
— Что за чертовщина! — воскликнул он неожиданно тонким голосом. — Я говорю о нашей субботней встрече в ресторане «Кортец»!..
Огастес Карб удивленно поднял свои аккуратные белобрысые бровки.
— Весьма сожалею, сударь, но мои средства не позволяют мне посещать такие дорогие рестораны… Я был в «Кортеце» один-единственный раз, прошлой зимой, сопровождая моего патрона. Мне неудобно хвалить себя, сударь, но моя прирожденная порядочность и глубокая преданность интересам фирмы…
Не мог же, в самом деле, Карб забыть о совсем недавней встрече! И он был вполне трезв. Аврелий Падреле пытался понять, что заставило его секретаря вести себя так нагло, и меньше всего ему могли прийти в голову истинные мотивы неожиданного поведения Огастеса Карба.
— Не валяйте дурака, Огастес! — сказал Аврелий. — Чего это вам взбрело в голову отказываться от меня? Надоело у меня работать?
— Господин Примо! — воскликнул плаксивым голосом Огастес Карб. — Прошу вас, защитите меня от грубостей этого совершенно неизвестного мне лица!
— Вы абсолютно правы, Огастес, — ответил ему глава фирмы. — Я призываю этого господина к порядку.
— Мне очень больно, сударь! — сказал Огастес. — Я попросил бы вашего разрешения удалиться.
— Видите ли, дитя мое, — мягко ответил ему глава фирмы, — этот господин в подтверждение своих удивительных притязаний…
«Удивительных притязаний»!.. «Этот господин»! — возликовал в душе Огастес Карб. — Значит, я угадал!.."
— Мне не о чем с ним разговаривать, — устало заявил Аврелий. — Пусть он уйдет. И, ради бога, поскорей!
— Вы мне еще потребуетесь, — сказал глава фирмы, когда преданный секретарь был уже в дверях. — Загляните ко мне минут через двадцать. А теперь, — обратился он к Аврелию, — я хотел бы сказать вам несколько слов перед тем, как мы с вами расстанемся. По совести говоря, явись вы ко мне месяца три тому назад, я бы, ни минуты не колеблясь, отправил вас в тюрьму. Но после этой фантастической истории, приключившейся с Томазо Магарафом, я не нахожу в себе сил для того, чтобы позвонить в полицию. Конечно, девятьсот девяносто девять шансов из тысячи за то, что вы не особенно умелый аферист, хотя, по-видимому, и незаурядный актер. Но один шанс, один шанс из тысячи!.. Я пытаюсь себя убедить, что есть этот один шанс на тысячу. Теперь поставьте себя, друг мой, на мое место. К вам является совершенно неизвестный молодой человек, абсолютно ничем — ни ростом, ни голосом, ни лицом — не похожий на вашего брата, и заявляет, что он — ваш младший брат. Какие же доказательства он предъявляет? Сомнительного происхождения особые приметы и кое-какие сведения, которые он мог получить у любого нашего лакея… или у того же Карба, с которым вы так нелюбезно обошлись. Согласитесь, что если бы даже Карб подтвердил ваши притязания, я все же имел все основания не верить. Я уже немолод, друг мой, я знаю, какую власть имеют деньги над совестью бедных людей, особенно если они честолюбивы. Но Огастес Карб оказался честным, преданным и прямодушным молодым человеком…
— Он мерзавец! — воскликнул Аврелий, задрожав от возмущения. — Боже мой, как ты ошибаешься, Примо! Этот Карб неслыханный мерзавец!
— …Прямодушным и честным молодым человеком, — ласково, но настойчиво повторил Примо Падреле, — и я очень рад, что не ошибся в нем. Покорнейше прошу вас, не перебивайте, — чуть заметно повысил он голос, увидев, что Аврелий снова собирается заговорить. — Мой брат в отъезде вот уже седьмую неделю. От него не было за это время ни одного письма. Правда, он никогда не баловал меня письмами с пути, хотя я ни на минуту не сомневался и не сомневаюсь в его горячей любви ко мне. Итак, шестинедельное отсутствие — и ни одного письма. И вдруг является молодой человек, заявляющий, что он и есть мой брат. Первой моей мыслью было, что вы убили Аврелия или каким-нибудь другим способом навсегда устранили его со своего пути. Но теперь я усомнился. Я верю в провидение, которое не захочет оставить меня на склоне моих лет без единственного, горячо любимого брата. Что-то говорит мне, что вы не убийца, — не перебивайте меня, — нет, вы не убийца. Я верю голосу сердца, — он меня очень редко обманывает, — вы впервые пошли по пути преступления и порока. Я добрый христианин, и мне не хочется делать вас несчастным на всю жизнь. Одумайтесь, друг мой! Хлеб, добытый преступной рукой, горек и не насыщает. Сегодня, в день моего рождения, я во имя моего несчастного брата говорю вам: опомнитесь! Уходите с миром, и пусть рука господня поведет вас по стезе труда и чистой, праведной жизни!
Примо Падреле кротко вздохнул, давая тем самым понять, что даже самые неприятные разговоры приходят к концу и что Аврелию пора покинуть кабинет.
Но Аврелий Падреле все еще не понимал, в каком безнадежном положении он оказался. Его удручало сознание, что он не может немедленно, сию же минуту, доказать любящему и любимому брату, что он не самозванец. Было очень обидно, что ему не удастся участвовать в сегодняшнем семейном торжестве. Его выводило из себя, что Примо Падреле своей недоверчивостью сам себя лишал приятнейшего из сюрпризов, которые ему когда бы то ни было преподносились ко дню рождения. Но ему и в голову не приходило, что Примо Падреле решил во что бы то ни стало и ни при каких условиях не признавать в нем своего брата.
Неумный и самовлюбленный, Аврелий все же сознавал, что после всего происшедшего между ним и Попфом по меньшей мере неприлично обращаться в Бакбук за помощью. Но теперь он видел, что без этого не обойтись. Он сказал:
— И все же я в самые ближайшие дни представлю тебе самые бесспорные доказательства.
Падреле-старший поморщился:
— Вы все-таки настаиваете на своем?
— Я представлю тебе письменное подтверждение доктора Попфа и фотографии. Он снимал меня каждый день.
— Бог свидетель, как много я отдал бы за то, чтобы ваши слова подтвердились! — кротко промолвил Падреле-старший. — Но, увы, я слишком долго прожил на свете, чтобы верить в возможность чуда.
Он встал. На фоне закатных лучей, струившихся сквозь высокое, просторное окно, его редковатые, мягкие волосы светились, как нимб святого.
Аврелий тоже встал. Он мешкал. Он никак не мог себя заставить покинуть кабинет. Ему не верилось, что он так и уйдет из родного дома, не приняв участия в традиционном семейном торжестве, которое вот-вот уже должно было начаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90