Однажды утром, продолжал Хейнс, Фостера заметили копающим могилу в том месте, где церковный шпиль отбрасывает тень в полдень. Он трудился до тех пор, пока солнце не зашло за горы и погрузило всю деревню в сумерки. Позже церковный колокол, молчавший много месяцев, торжественно пробил полчаса. И на закате наблюдавшие с расстояния за Фостером увидели, что он выкатил на тачке из дома священника гроб, после короткой церемонии опустил его в могилу и засыпал ее землей.

Церковный сторож пришел в деревню на следующее утро, в соответствии со своим традиционным еженедельным распорядком, и в гораздо лучше расположении духа, нежели обычно. Казалось, ему хочется поговорить, так что он поведал о том, что Вандерхооф накануне умер, и он похоронил его тело за могилой пастора Слотта возле церковной стены. Периодически он улыбался и потирал руки с неподходящим времени и обстановке весельем. Было заметно, что он находит в смерти Вандерхоофа ненормальное, дьявольское удовольствие. Деревенские жители ощутили в нем нарастающее безумие и постарались как можно скорее покинуть его. После смерти Вандерхоофа они чувствовали себя в еще большей опасности, поскольку старый церковный сторож теперь полностью освободился в своем намерении подчинить злым чарам всю деревню, расположенную у церкви за вересковой пустошью. Время от времени бормоча что-то на языке, которого никто не мог понять, Фостер поплелся обратно по дороге через болото.
Затем именно Марк Хейнс вспомнил, что слышал, как пастор Вандерхооф говорил обо мне как о своем племяннике. Поэтому Хейнс решил написать мне в надежде, что я могу знать что-либо, проясняющее тайну последних лет жизни моего дядюшки. Однако я заверил своего собеседника в том, что ничего не знаю о своем дядюшке и его прошлом, кроме того, что моя мать упоминала о нем как о человеке огромной физической силы, но слабовольном и склонном к зависимости.
Выслушав рассказ Хейнса, я опустил передние ножки моего кресла на пол и посмотрел на часы. Было уже позднее полудня.
"Как далеко отсюда церковь? - поинтересовался я. - Как вы полагаете, доберусь я до нее до заката?"
"Нет, парень, ты не должен ходить туда ночью! Только не в то место!" - старик заметно дрожал каждым своим членом и наполовину привстал из кресла, простирая худые изможденные руки. - "Зачем, это же совершенная глупость!"
Я посмеялся над его опасениями и сказал, что определенно намерен увидеть старого церковного сторожа нынешним вечером и выяснить все это дело как можно скорее. Я не собирался принимать близко к сердцу суеверия невежественных обитателей деревни, поскольку был уверен в том, что все, что я слышал, было просто цепочкой событий, которые чрезмерное воображение жителей Даальбергена связало с их несчастьями. У меня не было ни тени ощущения страха и ужаса.
Убедившись в том, что я твердо хочу добраться до дома моего дядюшки до наступления ночи, Хейнс проводил меня из своего офиса и неохотно дал мне некоторые необходимые указания, то ид дело уговаривая меня отказаться от своего намерения. Когда я покидал его, он пожал мне руку с таким видом, словно уже не ожидал меня увидеть вновь.
"Остерегайтесь этого старого дьявола Фостера, не связывайтесь с ним! - снова и снова увещевал он. - Я даже не думаю о том, чтобы оказаться рядом с ним в темноте - ни добровольно, ни за деньги. Ни за что!"

Он заново открыл свой магазинчик, печально покачивая головой, пока я направлялся по дороге к окраине деревни.
Уже через две минуты я увидел вересковую пустошь, о которой говорил Хейнс. Дорога, окаймленная побеленным известью забором, шла через большое торфяное болото, которое заросло густым кустарником, погруженным в сырую вязкую тину. В воздухе витал запах смерти и разложения, и даже в солнечный полдень были видны мелкие клочки тумана, восходящие из этого вредоносного места.
На противоположной стороне вересковой пустоши я, согласно указаниям, резко повернул налево и сошел с главной дороги. Поодаль было видно несколько домов, выглядевших как жалкие лачуги, демонстрирующие крайнюю бедность их владельцев. Здесь дорога шла под свисающими ветвями странных ив, которые почти заслоняли солнечные лучи. Миазмы болота по-прежнему касались моих ноздрей; воздух был сырым и прохладным. Я ускорил шаг с тем, чтобы как можно скорее покинуть этот мрачный тоннель.
Через некоторое время я снова вышел на светлое место. Солнце, зависшее красным шаром над гребнем гор, начало медленно тускнеть, и вскоре передо мной на некотором расстоянии показалась отливающая кровавым блеском одинокая церковь. Понемногу я стал ощущать боязнь, о которой упоминал Хейнс - чувство страха, которое вынуждало всех жителей Даальбергена остерегаться этого места. Приземистое каменное здание церкви с прямым шпилем было похоже на идола, которому поклоняются и почитают окружающие его могилы. Каждая могила имела аркообразную верхушку, словно плечи коленопреклоненного человека, в то время как над всеми ими подобно призраку парил темный серый дом приходского священника.
Увидев эту картину, я невольно замедлил шаг. Солнце быстро исчезало за горами, и влажный воздух неприятно холодил меня. Обернув воротник моего плаща вокруг шеи, я потащился вперед. Вскоре что-то промелькнуло в поле моего зрения. В тени церковной стены находилось нечто белое - существо, которое, казалось, не имело определенной формы. Напрягая зрение по мере того, как я приближался, я увидел, что это был новый деревянный крест, возвышающийся на холмике свежевскопанной земли. От этого открытия на меня повеяло еще большим холодом. Я подумал, что это, должно быть, могила дядюшки, но что-то подсказывало мне, что она чем-то отличалась от прочих захоронений, окружающих ее. Каким-то неуловимым образом она казалась живой, если могилу вообще можно назвать живой. Совсем близко от нее, как я заметил, подойдя ближе, располагалась другая могила - старый холм, увенчанный искрошившимся камнем. Это и есть гробница священника Слотта, подумал я, вспоминая рассказ Хейнса.
В этом месте не было ни признака жизни. В сумерках я забрался на низкий бугор, на котором стоял дом священника, и постучал молотком в дверь. Ответа не последовало. Я обошел вокруг дома и несколько раз заглядывал в окна. Казалось, здесь никого нет.

Вдруг, в течение буквально минуты, солнце совершенно скрылось за низкими горами, и наступила ночь. Я едва ли мог видеть в нескольких футах перед собой. Осторожно нащупывая путь, я обогнул угол дома и остановился, размышляя, что же теперь предпринять.
Повсюду царило спокойствие. Не было ни дыхания ветра, ни обычных звуков, издаваемых животными в их ночной жизнедеятельности.
1 2 3 4 5