– Как долго вы у нас работаете, мисс Резерфорд?
– Почти десять лет.
Он улыбнулся. Его улыбка выглядела какой-то неестественной, словно приклеенной.
– Вы могли бы заметить, дорогая, что за эти десять лет Лондон значительно изменился.
– О да, он изменился!
Но должен обратить ваше внимание, что не все перемены к лучшему. Многие, очень многие разделяют эту точку зрения. И основу этого вечно меняющегося города составляют фундаментальные, незыблемые ценности, которые должны таковыми и остаться. Это основа, вокруг которой вращаются бурный поток и хаос. «Пирсон и Пирсон» – неотъемлемая часть этой основы. Потому-то мы и в состоянии удерживать клиентов, как и Бейкер, и не бояться никаких конкурентов.
– Сэр, из уважения...
– Уважение – да, это часть нашей политики, мисс Резерфорд. Вы считаете, что проявляете уважение к служащим и клиентам, когда приходите в офис с опозданием на час и явно в каком-то затуманенном состоянии? Или когда вы курите сигареты и обмениваетесь шутками на рабочем месте? Вы считаете, что подаете хороший пример машинисткам и секретаршам?
– Но другие машинистки делают то же самое. И никто, кажется, не возражает.
Снова приклеенная улыбка.
– Вы умная девушка. Неужели я должен вам объяснять? Какой бес вас попутал? Зачем вы появились на этой проклятой фотографии? Стэнли Бейкер будет смеяться всю дорогу к Бенсону, если я покажу ему этот снимок!
Секретарша принесла аспирин и стакан воды, поставила на стол и удалилась. Повисла неловкая тишина.
– Так что же, мне подавать заявление об уходе? – спросила Грейс.
Смешок.
– Ну зачем драматизировать! Вы не из слабых, это видно. Идите и подумайте. У вас правильные представления о женщинах, становящихся предметом насмешек. Но так не пойдет. Может быть, вы придумаете что-нибудь более... домашнее. А остальное...
– Да, сэр, я понимаю.
Десять минут спустя Грейс, сидя в своем крошечном кабинете, сняла телефонную трубку и попросила соединить ее с Ричардом Седжвиком, редактором газеты «Пиккадилли геральд».
– Дики, я хочу сегодня вечером с тобой пообедать.
– Грейс? Это ты?
– Конечно я. В семь часов? Называй место.
– Извини, старушка, но сегодня я занят. Грейс нетерпеливо постучала ногтями по столу.
– Чем же ты занят? Срочная работа?
Из трубки донеслось что-то, похожее на вздох, но, может быть, это просто была помеха на линии.
– Я не уверен, что это...
– Значит, девушка. Случайно, не эта ли ужасная Пэтси? Это же не она, правда, Дики?
– Грейс! Ты знаешь, как я тебя люблю, но...
– Лепечет она ненатурально, неужели ты не понял? И морщит носик – строит из себя маленькую девочку. Разве я не права, Дики?
– Сегодня вечером я встречаюсь не с Пэтси.
– Тогда с кем же?
Заметив непривычное молчание машинисток за дверью комнаты, Грейс резко захлопнула ногой дверь.
– Я должен пойти и посмотреть этот немецкий фильм. Знаешь... который стоит целого состояния. В павильоне.
– Ах, это... Никто не пойдет на «Метрополис», Дики. Он депрессивен и абсурден. Жестокие машины и девственницы – неужели тебе это интересно? Безумие, настоящее безумие.
– Спасибо за твое просвещенное мнение, дорогая.
– Не за что. – Грейс вынула из ящика стола сигарету и принялась искать коробок спичек. – Что, если нам поесть в «Тур Эффель»? Ты знаешь, как мне там не нравится, но ради тебя, дорогой, я бы туда пошла.
– Ах ты господи, как мы великодушны!
– А потом мы могли бы провести ночь с небольшой компанией, в которую приглашена Дайамонд.
– Значит, потом мы пойдем танцевать?
Грейс нашла спички и закурила, прижав трубку ухом к плечу.
– Серьезно, Дики! Мне надо кое о чем с тобой потолковать!
Полчаса спустя, подходя к Тоттенхэм-Корт-роуд, Грейс попала под апрельский ливень. Зонта у нее с собой не было. Ни такси, ни даже автобусов поблизости не наблюдалось, поэтому ей пришлось лавировать в разношерстной толпе, шлепая по лужам и чувствуя, как промокают туфли, а крупные капли дождя оставляют на ее одежде грязные следы. Запах влажной строительной пыли проникал ей в ноздри. Она молча проклинала свою вечную занятость, заставлявшую ее постоянно опаздывать на полчаса, и работодателей, которые разместили свои офисы на Пиккадилли, а не на Перси-стрит, недалеко от «Тур Эффель». Доставалось и погоде, но кто в Лондоне время от времени не проклинает погоду? Не были забыты и Господь Бог, в которого она не верила, и Дики Седжвик за то, что согласился встретиться с ней, и за то, что любит «Тур Эффель».
К тому времени, когда она подходила к ресторану, дождь усилился. Подбегая с нагнутой головой к двери, Грейс столкнулась, да так, что у нее клацнули зубы, с очень крупным мужчиной. Его рука сжала ей плечо, и она подняла взгляд на светло-голубые, широко расставленные глаза на скуластом лице. Губы улыбались, или это были губы, форма которых всегда напоминает улыбку.
– Вы замужем? – спросил он с легким американским акцентом.
– Нет.
Это слово вырвалось у нее раньше, чем она успела его удержать.
Рука все еще сжимала ее плечо.
– Хорошо. – Казалось, говоря, он смотрел мимо нее.
Грейс заметила такси с работающим мотором, припаркованное неподалеку. Этот мужчина, наверное, только что вылез из него. А водитель, похоже, наблюдает.
– Простите. – Она высвободилась и, надменно вскинув подбородок, направилась в ресторан.
– Вам, наверное, года тридцать два. – Его улыбка, отражающаяся в стекле, была искаженной, неровной. – В вас есть пикантность.
Он поискал в кармане мелочь, отошел и расплатился с водителем.
– Вы светлая и красивая.
– Вообще-то мне тридцать. Но вряд ли вас это касается.
– Еще год-другой – и от всего этого не останется и следа, – изрек мужчина. – Так бывает всегда.
До войны «Тур Эффель» был излюбленным местом встреч авангардных художников и писателей. Здесь бывали Огастес Джон, Уиндем Льюис, Эзра Паунд. Позднее в книге посетителей прибавились имена Чарльза Чаплина, Рональда Фербенка и Джорджа Гершвина, и ресторан стал любимым местом наиболее изысканной светской публики.
К 1927 году он превратился в памятник самому себе, и цены вполне этому соответствовали. Картины и гравюры различного качества, висящие на стенах, напоминали Грейс надгробия, хоть и выдержанные в самых невероятных стилях, но надгробия. Это заведение извлекало выгоду из своего богемного прошлого. Вероятно, в ресторане можно было заказать на закуску вареные воспоминания, а потом как основное блюдо тушеную ностальгию. Дики Седжвик, безусловно, чувствовал здесь себя как дома.
– Пунктуальна, как всегда! – Дики встал и поцеловал ее в щеку. – Грейс, дорогая, да ты совсем промокла!
– Ничего, высохну! – Грейс опустилась в кресло с резной ореховой спинкой. – А пока можешь полюбоваться исходящими от меня облаками пара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73