Также меня беспокоило, что тема охраны окружающей среды – безусловный конек Джерарда. Далась ей эта газета! По-моему, женщины должны читать взахлеб только романы по сюжету мыльных опер. Мужчинам, естественно, требуется чтение полегче.
Любопытно: даже в самолете, уносящем нас на родину романтической любви, я по-прежнему не знал, что нужно Элис. Уму непостижимо, неужели я могу так и не переспать с нею за целые выходные? Поцелуи – шаг в верном направлении, но, будучи, я надеюсь, одним из пятидесяти ее мужчин, я не мог не чувствовать, что в ее случае для длительных отношений этого маловато. Учитывая боевое настроение Джерарда, соитие принимало форму не физического наслаждения, но законной необходимости. Одна ночь вместе – еще не гарантия того, что Элис согласится считать меня своим другом, а всего лишь приближение к официальной декларации о намерениях. Похоже на покупку дома: стороны собираются обменяться договорами, но купчая еще не подписана.
Пролетая над Доломитами – это такие горы, а не свалка старых автомобилей, – я предложил Элис свой стаканчик с пудингом и пристально посмотрел на нее. С самого взлета она не сказала и двух слов.
Неожиданно пришла в голову мысль – для нас, возможно, будет трудно просто быть вместе. В тот первый вечер мы все старались побольше узнать друг о друге, что для меня необычно, поскольку все мои предыдущие романы начинались с моих же рассказов о себе, так что, можно считать, начало было хорошее. Но теперь, оказывается, меня ждало труднейшее для любых отношений испытание: молчание.
Легко наладить контакт, если разговаривать, а как быть, когда этого не сделаешь?
Молчание бывает разным, как поцелуи, но, пока не узнаешь человека по-настоящему, его молчание намного труднее истолковать. Легко ли, например, понять, действительно девушка поглощена чтением или обиделась на ваше невнимание?
Как почувствовать разницу между восторженной, робкой немотой и невысказанным желанием, чтобы вы поскорее ушли? Ладно, допустим, в моем случае можно догадаться, но вообще-то сами понимаете. Разобраться можно, только это потребует громадных умственных усилий. Исходя из собственного опыта, скажу – намного проще обрушиться на девушку с упреками или начать разговор так:
– Все в порядке?
– Угу, – отвечает девушка.
– Интересная книжка?
– Угу.
– Хорошо.
Девушка молчит.
– Так ты на меня не сердишься?
Девушка тем временем с головой ушла в страдания героини, подло брошенной героем.
– Нет, – бормочет она.
– А мне показалось, что да.
В этот момент ни один суд не вынес бы девушке приговора по обвинению в непреднамеренном убийстве, а парень тем не менее убеждается в том, что она дуется на него, и всю последующую ссору объясняет ее изначально дурным настроением.
Для меня, как правило, молчание не проблема. В обычных условиях я могу заполнить паузу любой длины собственной непрерывной болтовней. Девушке за все выходные придется вымолвить не более двух слов, и то по необходимости: озвучить свой выбор по меню, предупредить, что идет в туалет, взмолиться, не пора ли нам перестать пьянствовать и идти спать. Остальное время я займу искрометными монологами о своей юности, драках, в которых участвовал, сумасшедших родственниках и тому подобном.
Но с Элис все было иначе. С нею вместе мне хотелось быть долго, а значит, следовало проявлять живой интерес к тому, что скажет она. Кроме того, мне не давала покоя жажда самоутверждения. Я хотел, чтобы Элис говорила со мной, тем самым показывая, что я ей небезразличен. Поэтому надо было заставить ее сказать хоть что-нибудь.
– Все в порядке? – спросил я.
– Угу, – промычала она, не отрываясь от захватывающего рассказа об утилизации промышленных отходов.
– Интересная статья?
– Угу. – Она перевернула страницу с жадностью ребенка, разворачивающего большой рождественский подарок.
– Хорошо.
Элис не ответила.
– Что для тебя сделать?
Она улыбнулась, подняла глаза.
– Только быть рядом.
И легко, еле коснувшись губами, поцеловала меня в щеку. Видите ли, в том и прелесть первых недель романа. Если бы мы встречались уже года два, стюардам и стюардессам пришлось бы меня держать, чтобы после таких слов я не использовал пластмассовые нож и вилку не по назначению.
Для приезжих Венеция, как, впрочем, и любовь, кажется немыслимой. Дома возникают из моря так же нежданно, как страсть между двумя незнакомыми людьми, будто волнам наскучила эфемерная красота брызг и пены, и они решили создать нечто более существенное. Говорят, Венеция медленно погружается на дно залива, но мне она все равно видится устремленной ввысь. Она вздымается над морской гладью, как дар пучины, изящная и причудливая, как коралл. Это вдохновило Джерарда повезти сюда Элис, а меня – опередить его.
Все мы уже много раз бывали здесь – в фильмах, на открытках, в книгах и кинозарисовках, поэтому приезжаем будто бы в знакомое место, но знакомое не по яви, а по повторяющимся снам. В бликах солнца и пятнах тени у кромки воды все кажется зыбким и непрочным. Этот город ведет свою историю с обмана, когда в девятом веке купцы тайком вывезли из Александрии тело святого Марка и провозгласили Венецию независимой. Очень правильный город для начала романа.
Водные такси и гондолы, семьи в крохотных лодочках создают впечатление, будто Венеция существует по особым законам. Она не утратила ни капли своей прелести, несмотря на то, что я видел ее не впервые. Она была столь изящна и, вопреки обилию туристов, столь отстраненна, что казалось, будто это и есть мир, каким он задуман, а те, кто вне его, живут странно и неправильно.
Поэт Шелли вдохновенно сравнивал Венецию с зачарованными чертогами Амфитриты, лабиринтом стен, твореньем Океана.
Мой отец, бывший здесь проездом во время путешествия по Ломбардии, выразился иначе:
– Трущоба, как есть трущоба, и вся в строительных лесах.
Отчасти я понимаю, что он имел в виду. Город кишит туристами, цены сумасшедшие, и в центре все время что-нибудь реставрируют. Но по существу это ничего не меняет – не то что, например, в Вифлееме, похожем на любой другой курортный городок, – а, наоборот, заставляет его лучиться изнутри, вопреки туристской толчее, сувенирным лавкам, серой повседневности, вопреки… ну… ладно, что-то я увлекся.
Единственное, что понравилось моему папе в Венеции, – здесь прекрасный общественный транспорт. По тому, какой в городе общественный транспорт, можно судить о многом. В Бирмингеме это автобус, в Блэкпуле трамвай, в Лондоне – метро; все названия короткие, в самый раз для машин, способных вместить как можно больше людей и грузов, – а заодно ругани, холода, разбитых надежд на пунктуальность, ядреного запаха пота. В Венеции речной трамвай, как назвали бы это средство передвижения в любой англо-саксонской стране, именуется вапоретто .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Любопытно: даже в самолете, уносящем нас на родину романтической любви, я по-прежнему не знал, что нужно Элис. Уму непостижимо, неужели я могу так и не переспать с нею за целые выходные? Поцелуи – шаг в верном направлении, но, будучи, я надеюсь, одним из пятидесяти ее мужчин, я не мог не чувствовать, что в ее случае для длительных отношений этого маловато. Учитывая боевое настроение Джерарда, соитие принимало форму не физического наслаждения, но законной необходимости. Одна ночь вместе – еще не гарантия того, что Элис согласится считать меня своим другом, а всего лишь приближение к официальной декларации о намерениях. Похоже на покупку дома: стороны собираются обменяться договорами, но купчая еще не подписана.
Пролетая над Доломитами – это такие горы, а не свалка старых автомобилей, – я предложил Элис свой стаканчик с пудингом и пристально посмотрел на нее. С самого взлета она не сказала и двух слов.
Неожиданно пришла в голову мысль – для нас, возможно, будет трудно просто быть вместе. В тот первый вечер мы все старались побольше узнать друг о друге, что для меня необычно, поскольку все мои предыдущие романы начинались с моих же рассказов о себе, так что, можно считать, начало было хорошее. Но теперь, оказывается, меня ждало труднейшее для любых отношений испытание: молчание.
Легко наладить контакт, если разговаривать, а как быть, когда этого не сделаешь?
Молчание бывает разным, как поцелуи, но, пока не узнаешь человека по-настоящему, его молчание намного труднее истолковать. Легко ли, например, понять, действительно девушка поглощена чтением или обиделась на ваше невнимание?
Как почувствовать разницу между восторженной, робкой немотой и невысказанным желанием, чтобы вы поскорее ушли? Ладно, допустим, в моем случае можно догадаться, но вообще-то сами понимаете. Разобраться можно, только это потребует громадных умственных усилий. Исходя из собственного опыта, скажу – намного проще обрушиться на девушку с упреками или начать разговор так:
– Все в порядке?
– Угу, – отвечает девушка.
– Интересная книжка?
– Угу.
– Хорошо.
Девушка молчит.
– Так ты на меня не сердишься?
Девушка тем временем с головой ушла в страдания героини, подло брошенной героем.
– Нет, – бормочет она.
– А мне показалось, что да.
В этот момент ни один суд не вынес бы девушке приговора по обвинению в непреднамеренном убийстве, а парень тем не менее убеждается в том, что она дуется на него, и всю последующую ссору объясняет ее изначально дурным настроением.
Для меня, как правило, молчание не проблема. В обычных условиях я могу заполнить паузу любой длины собственной непрерывной болтовней. Девушке за все выходные придется вымолвить не более двух слов, и то по необходимости: озвучить свой выбор по меню, предупредить, что идет в туалет, взмолиться, не пора ли нам перестать пьянствовать и идти спать. Остальное время я займу искрометными монологами о своей юности, драках, в которых участвовал, сумасшедших родственниках и тому подобном.
Но с Элис все было иначе. С нею вместе мне хотелось быть долго, а значит, следовало проявлять живой интерес к тому, что скажет она. Кроме того, мне не давала покоя жажда самоутверждения. Я хотел, чтобы Элис говорила со мной, тем самым показывая, что я ей небезразличен. Поэтому надо было заставить ее сказать хоть что-нибудь.
– Все в порядке? – спросил я.
– Угу, – промычала она, не отрываясь от захватывающего рассказа об утилизации промышленных отходов.
– Интересная статья?
– Угу. – Она перевернула страницу с жадностью ребенка, разворачивающего большой рождественский подарок.
– Хорошо.
Элис не ответила.
– Что для тебя сделать?
Она улыбнулась, подняла глаза.
– Только быть рядом.
И легко, еле коснувшись губами, поцеловала меня в щеку. Видите ли, в том и прелесть первых недель романа. Если бы мы встречались уже года два, стюардам и стюардессам пришлось бы меня держать, чтобы после таких слов я не использовал пластмассовые нож и вилку не по назначению.
Для приезжих Венеция, как, впрочем, и любовь, кажется немыслимой. Дома возникают из моря так же нежданно, как страсть между двумя незнакомыми людьми, будто волнам наскучила эфемерная красота брызг и пены, и они решили создать нечто более существенное. Говорят, Венеция медленно погружается на дно залива, но мне она все равно видится устремленной ввысь. Она вздымается над морской гладью, как дар пучины, изящная и причудливая, как коралл. Это вдохновило Джерарда повезти сюда Элис, а меня – опередить его.
Все мы уже много раз бывали здесь – в фильмах, на открытках, в книгах и кинозарисовках, поэтому приезжаем будто бы в знакомое место, но знакомое не по яви, а по повторяющимся снам. В бликах солнца и пятнах тени у кромки воды все кажется зыбким и непрочным. Этот город ведет свою историю с обмана, когда в девятом веке купцы тайком вывезли из Александрии тело святого Марка и провозгласили Венецию независимой. Очень правильный город для начала романа.
Водные такси и гондолы, семьи в крохотных лодочках создают впечатление, будто Венеция существует по особым законам. Она не утратила ни капли своей прелести, несмотря на то, что я видел ее не впервые. Она была столь изящна и, вопреки обилию туристов, столь отстраненна, что казалось, будто это и есть мир, каким он задуман, а те, кто вне его, живут странно и неправильно.
Поэт Шелли вдохновенно сравнивал Венецию с зачарованными чертогами Амфитриты, лабиринтом стен, твореньем Океана.
Мой отец, бывший здесь проездом во время путешествия по Ломбардии, выразился иначе:
– Трущоба, как есть трущоба, и вся в строительных лесах.
Отчасти я понимаю, что он имел в виду. Город кишит туристами, цены сумасшедшие, и в центре все время что-нибудь реставрируют. Но по существу это ничего не меняет – не то что, например, в Вифлееме, похожем на любой другой курортный городок, – а, наоборот, заставляет его лучиться изнутри, вопреки туристской толчее, сувенирным лавкам, серой повседневности, вопреки… ну… ладно, что-то я увлекся.
Единственное, что понравилось моему папе в Венеции, – здесь прекрасный общественный транспорт. По тому, какой в городе общественный транспорт, можно судить о многом. В Бирмингеме это автобус, в Блэкпуле трамвай, в Лондоне – метро; все названия короткие, в самый раз для машин, способных вместить как можно больше людей и грузов, – а заодно ругани, холода, разбитых надежд на пунктуальность, ядреного запаха пота. В Венеции речной трамвай, как назвали бы это средство передвижения в любой англо-саксонской стране, именуется вапоретто .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113