Я спросил, как это – «по их мнению», если пол человека определить довольно просто.
– Когда погибают в море, иногда бывает сложно, – объяснила она. – Если отсутствуют половые органы, а мягкие ткани объедены рыбами или, например, попали в турбину лодочного мотора, остается мало возможностей отличить мужчину от женщины. Выяснить, нравится ли им звук собственного голоса, и то едва удается.
И от души рассмеялась.
«Какие все-таки разные бывают женщины, – подумал я, вспомнив секретаршу Лидии. – Интересно, как выглядит эта?»
– Тела я не видела, но, возможно, оно в очень плохом состоянии – без лица, распухшее от воды. Их вылавливают рыболовной сетью. Одного такого мы смогли вычислить только по серийному номеру на калоприемнике. В голове не укладывается, что можно потерять собственные яйца, но сохранить мешок для кала. Оказывается, можно. Забавная штука жизнь.
Я напомнил себе, что работа этой дамы – сообщать печальные новости, не травмируя собеседника. Потом задумался о непредсказуемости человеческой натуры. Любопытно: может быть, зверские избиения, через которые проходили мои друзья, оказываясь в руках закона в восьмидесятые годы, объяснялись всего лишь попытками полицейских войти в контакт? Боюсь, что так.
– Но вряд ли рыбы много успеют, если прошло не больше двенадцати часов?
Я рассчитал, что Фарли мог провести в воде самое большее полдня. Как выяснилось позже, предположение было ошибочным. Звонил он в пятницу, я прослушал сообщение только в понедельник, но столь характерный для всех Чеширов острый, как бритва, ум в подобных обстоятельствах иногда оказывается недостаточно отточенным. Женщина-полицейский довольно зловещим тоном повторила: «не больше двенадцати часов» и задала мне несколько стандартных вопросов, по которым я выходил чуть ли не близким родственником Фарли.
– Он еще сказал, что включил меня в завещание, – услужливо добавил я.
Детектив Эрроусмит замолчала, будто задумавшись над моими ответами. Затем сухо спросила мой адрес, адрес Фарли и есть ли у меня ключ. Я объяснил, что ключ, как сказал Фарли по телефону, выслан мне почтой. Дама строго наказала не дотрагиваться до ключа и хранить его как зеницу ока до встречи со следователями из Корнуолла.
Затем попросила номер и код автоответчика, чтобы самой прослушать сообщение Фарли. Я сообщил, когда меня можно застать на неделе, и она сказала, что мне позвонят из полиции и назначат встречу. И тут, впервые в жизни, мне стало неуютно оттого, что делать нечего. Абсолютно нечего. Кроме того, по моему природному недоверию к полиции, меня охватил легкий озноб, несколько усилившийся при воспоминании о многозначительной паузе следователя Эрроусмит после моих слов о завещании Фарли. Мелькнула даже мысль: не поработать ли еще, но мне было все-таки не до такой степени плохо.
3
ПРИЛИЧНЫЙ СРОК ТРАУРА
Позвонить Джерарду я не мог, потому что он фельдшер на «Скорой помощи» – выбор необъяснимый для человека с университетским образованием, – и, пока он на работе, связаться с ним невозможно из-за его моральной и физической неприязни к мобильным телефонам. Джерард питает отвращение ко всему, что делает жизнь проще, от фенов (пустая трата электроэнергии) до автомобилей (вечно они не заводятся). Его отношение к мобильным телефонам меня поражает: он смотрит на них как на дорогие игрушки для пижонов. До него не доходит, как удобна возможность связаться с кем угодно в любой момент времени, а равно и то, что теперь мобильный телефон есть у каждого подростка. В представлении Джерарда такой телефон – дань моде, следовательно, не нужен. Вероятно, он обзаведется им, когда мобильная связь станет не менее привычной, чем почтовые марки. Хотя, если уж на то пошло, «слишком броских» почтовых марок он тоже не одобряет. Автоответчики, с помощью которых можно не снимать трубку, узнав, кто звонит, тоже приводят его в бешенство, вкупе с автомобильной сигнализацией, любыми известными торговыми марками, галстуками шире ботиночного шнурка и тысячей других вещей, но об этом как-нибудь потом.
Тем не менее на всякий случай я оставил ему сообщение с просьбой позвонить мне при первой возможности.
Единственное достоинство моей работы в том, что я ни перед кем не должен отчитываться, где нахожусь в данный момент. Стоит сказать, что я «иду разбираться с жалобщиками», и Адриан отпустит меня без лишних вопросов. Вот если бы я отпрашивался, потому что у меня умер друг, это было бы совсем другое дело. Во время личных неурядиц неудачники от телевидения особенно любят показывать, как преданы своему делу, так что Адриан непременно вынудил бы меня сидеть на работе, причем дольше, чем в обычные дни. Поэтому я пробормотал что-то насчет ковра, который «рассыпался в клочья через неделю после покупки», и спокойно отправился домой.
– Сделай их, тигр, – напутствовал меня Адриан.
Пока я бежал к эскалатору на станции метро «Ковент-Гарден», мне в голову, безусловно, приходила мысль: а зачем так спешить? Я ведь ничего сделать не могу.
Я тоже считаю метро отличным видом транспорта, непревзойденным в своей способности мгновенно переносить вас из конца в конец города – при условии, что вы не очень спешите. А если очень спешите, идите лучше пешком.
Большинство лондонцев к подземке привычны. Утрамбовываться в вагоны, как сельди в бочку, изматывать себе нервы тысячами минутных задержек для них составляет часть жизни. Кто действительно страдает, так это приезжие. Туристы истерически смеются над тем, как ужасно набиты вагоны, хотя еще день и до часа пик далеко. Не понимают они, что поезд метро не заполнен под завязку, если можно шевелить пальцами. Самое забавное, когда вдруг голос с американским акцентом начинает вопить: «Дальше нам не пройти», в то время как несколько тучных молодцов локтями пробивают себе дорогу в середину вагона. Такие у нас, окаянных, развлечения.
Итак, поскольку я никуда не спешил, до «Фулхэм-бродвей» метро домчало меня в мгновение ока, хотя в данном случае я предпочел бы, чтобы оно расстроило мои планы на вторую половину дня.
Когда я пришел домой, ключи в ярком пакете с рекламой проката парусных досок («Смешные цены, море удовольствия!») ждали меня у входа в общий коридор. Удивляться долго мне не пришлось: взяв пакет, я увидел на его обратной стороне только наш адрес, без марки. Рядом с ключами лежала записка на фирменном бланке Королевской почты: «Вас не было. Пожалуйста, оставьте здесь завтра 1 фунт 20 пенсов для почтальона Дэйва».
«Почтальон Дэйв, – подумал я. – Прямо как в деревне». Не могу сказать, что мне это понравилось.
Я машинально покормил собаку, как делаю всегда, когда возвращаюсь домой первым – сегодня на добрых четыре часа раньше обычного, так что пусть хоть собака порадуется, – и решил полчасика посмотреть телевизор, прежде чем приступать к мытью посуды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Когда погибают в море, иногда бывает сложно, – объяснила она. – Если отсутствуют половые органы, а мягкие ткани объедены рыбами или, например, попали в турбину лодочного мотора, остается мало возможностей отличить мужчину от женщины. Выяснить, нравится ли им звук собственного голоса, и то едва удается.
И от души рассмеялась.
«Какие все-таки разные бывают женщины, – подумал я, вспомнив секретаршу Лидии. – Интересно, как выглядит эта?»
– Тела я не видела, но, возможно, оно в очень плохом состоянии – без лица, распухшее от воды. Их вылавливают рыболовной сетью. Одного такого мы смогли вычислить только по серийному номеру на калоприемнике. В голове не укладывается, что можно потерять собственные яйца, но сохранить мешок для кала. Оказывается, можно. Забавная штука жизнь.
Я напомнил себе, что работа этой дамы – сообщать печальные новости, не травмируя собеседника. Потом задумался о непредсказуемости человеческой натуры. Любопытно: может быть, зверские избиения, через которые проходили мои друзья, оказываясь в руках закона в восьмидесятые годы, объяснялись всего лишь попытками полицейских войти в контакт? Боюсь, что так.
– Но вряд ли рыбы много успеют, если прошло не больше двенадцати часов?
Я рассчитал, что Фарли мог провести в воде самое большее полдня. Как выяснилось позже, предположение было ошибочным. Звонил он в пятницу, я прослушал сообщение только в понедельник, но столь характерный для всех Чеширов острый, как бритва, ум в подобных обстоятельствах иногда оказывается недостаточно отточенным. Женщина-полицейский довольно зловещим тоном повторила: «не больше двенадцати часов» и задала мне несколько стандартных вопросов, по которым я выходил чуть ли не близким родственником Фарли.
– Он еще сказал, что включил меня в завещание, – услужливо добавил я.
Детектив Эрроусмит замолчала, будто задумавшись над моими ответами. Затем сухо спросила мой адрес, адрес Фарли и есть ли у меня ключ. Я объяснил, что ключ, как сказал Фарли по телефону, выслан мне почтой. Дама строго наказала не дотрагиваться до ключа и хранить его как зеницу ока до встречи со следователями из Корнуолла.
Затем попросила номер и код автоответчика, чтобы самой прослушать сообщение Фарли. Я сообщил, когда меня можно застать на неделе, и она сказала, что мне позвонят из полиции и назначат встречу. И тут, впервые в жизни, мне стало неуютно оттого, что делать нечего. Абсолютно нечего. Кроме того, по моему природному недоверию к полиции, меня охватил легкий озноб, несколько усилившийся при воспоминании о многозначительной паузе следователя Эрроусмит после моих слов о завещании Фарли. Мелькнула даже мысль: не поработать ли еще, но мне было все-таки не до такой степени плохо.
3
ПРИЛИЧНЫЙ СРОК ТРАУРА
Позвонить Джерарду я не мог, потому что он фельдшер на «Скорой помощи» – выбор необъяснимый для человека с университетским образованием, – и, пока он на работе, связаться с ним невозможно из-за его моральной и физической неприязни к мобильным телефонам. Джерард питает отвращение ко всему, что делает жизнь проще, от фенов (пустая трата электроэнергии) до автомобилей (вечно они не заводятся). Его отношение к мобильным телефонам меня поражает: он смотрит на них как на дорогие игрушки для пижонов. До него не доходит, как удобна возможность связаться с кем угодно в любой момент времени, а равно и то, что теперь мобильный телефон есть у каждого подростка. В представлении Джерарда такой телефон – дань моде, следовательно, не нужен. Вероятно, он обзаведется им, когда мобильная связь станет не менее привычной, чем почтовые марки. Хотя, если уж на то пошло, «слишком броских» почтовых марок он тоже не одобряет. Автоответчики, с помощью которых можно не снимать трубку, узнав, кто звонит, тоже приводят его в бешенство, вкупе с автомобильной сигнализацией, любыми известными торговыми марками, галстуками шире ботиночного шнурка и тысячей других вещей, но об этом как-нибудь потом.
Тем не менее на всякий случай я оставил ему сообщение с просьбой позвонить мне при первой возможности.
Единственное достоинство моей работы в том, что я ни перед кем не должен отчитываться, где нахожусь в данный момент. Стоит сказать, что я «иду разбираться с жалобщиками», и Адриан отпустит меня без лишних вопросов. Вот если бы я отпрашивался, потому что у меня умер друг, это было бы совсем другое дело. Во время личных неурядиц неудачники от телевидения особенно любят показывать, как преданы своему делу, так что Адриан непременно вынудил бы меня сидеть на работе, причем дольше, чем в обычные дни. Поэтому я пробормотал что-то насчет ковра, который «рассыпался в клочья через неделю после покупки», и спокойно отправился домой.
– Сделай их, тигр, – напутствовал меня Адриан.
Пока я бежал к эскалатору на станции метро «Ковент-Гарден», мне в голову, безусловно, приходила мысль: а зачем так спешить? Я ведь ничего сделать не могу.
Я тоже считаю метро отличным видом транспорта, непревзойденным в своей способности мгновенно переносить вас из конца в конец города – при условии, что вы не очень спешите. А если очень спешите, идите лучше пешком.
Большинство лондонцев к подземке привычны. Утрамбовываться в вагоны, как сельди в бочку, изматывать себе нервы тысячами минутных задержек для них составляет часть жизни. Кто действительно страдает, так это приезжие. Туристы истерически смеются над тем, как ужасно набиты вагоны, хотя еще день и до часа пик далеко. Не понимают они, что поезд метро не заполнен под завязку, если можно шевелить пальцами. Самое забавное, когда вдруг голос с американским акцентом начинает вопить: «Дальше нам не пройти», в то время как несколько тучных молодцов локтями пробивают себе дорогу в середину вагона. Такие у нас, окаянных, развлечения.
Итак, поскольку я никуда не спешил, до «Фулхэм-бродвей» метро домчало меня в мгновение ока, хотя в данном случае я предпочел бы, чтобы оно расстроило мои планы на вторую половину дня.
Когда я пришел домой, ключи в ярком пакете с рекламой проката парусных досок («Смешные цены, море удовольствия!») ждали меня у входа в общий коридор. Удивляться долго мне не пришлось: взяв пакет, я увидел на его обратной стороне только наш адрес, без марки. Рядом с ключами лежала записка на фирменном бланке Королевской почты: «Вас не было. Пожалуйста, оставьте здесь завтра 1 фунт 20 пенсов для почтальона Дэйва».
«Почтальон Дэйв, – подумал я. – Прямо как в деревне». Не могу сказать, что мне это понравилось.
Я машинально покормил собаку, как делаю всегда, когда возвращаюсь домой первым – сегодня на добрых четыре часа раньше обычного, так что пусть хоть собака порадуется, – и решил полчасика посмотреть телевизор, прежде чем приступать к мытью посуды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113