С коней прыгнули двое. Стахор вскочил на ноги и, нагнув голову, одного боднул так, что тот покатился на траву, обхватив живот и застонав. Другой навалился Стахору на плечи, хлопец резко присел и сильным рывком перебросил его через голову.
– От чертяка! – захохотал черноусый. – Здоровый, як бугай…
И потянул намотанный на руку конец аркана.
Стахор пошатнулся, но устоял. Первый, сбитый им гусар поднялся и, нещадно по-русски ругаясь, выхватил саблю.
– Гей! Гей! – закричали обозные казаки, доспевая и размахивая над головами клинками.
Гусары могли еще ускакать, бросив пленника или зарубив его одним ударом, но вместо этого черноусый поднялся на стременах и крикнул так, что, верно, слышно было в обозе:
– Стой! Матэри вашей ковынька, своих нэ пизналы?!
– Тю-у, – разочарованно протянул старший из прискакавших, – то ты, Юхим?
– А вже ж, – проворчал черноусый, – лэтышь, як скаженный.
– Так чего ж вы хлопца нашего полоните?
– Перэмет! – с презрением махнул на Стахора черноусый. – До реки бежав, а нас за панов признав. Дуже к панам спишался, аж голосыв…
– Да не перэмет, – засмеялись обозные, – то батьки Савулы сынок. Мабуть, жэрэбец понес. Так, хлопче?
Стахор молчал. Как он мог объяснить, что с ним было?
Черноусый скручивал аркан, продолжал ворчать:
– Жэрэбец не жэрэбец, а к реке зараз казаку путь зааминен!
– Що так?
– Ляхи за Сулой, – тихо сказал один из переодетых казаков.
– Не брешэшь?
– Вот те христ! – самого пана Струся бачив.
Так Стахор первый раз попал в плен… К Надейке.
ПОСЛЕДНИЙ ТАБОР
Дурную весть принесли лазутчики, проникшие в лагерь противника.
Польский полковник Струсь с большим отрядом наемников переправился через реку Сулу и начал заходить в тыл огромному, растянувшемуся по степи обозу казаков. Едва только передовые казацкие сотни подошли к Лубкам, как от городских окраин и стоящего на высокой горе замка Вишневецкого лавиной обрушились на них гусары. Поляки с боем захватили мост через реку, и разбитые казачьи сотни вынуждены были отойти от города верст на семь, в урочище Солонице.
Лобода словно только этого ждал. По его приказу стали стягивать в урочище обозы, и пока скакали гонцы, подгоняя отставших, пока собирали разбредшиеся сторожевые отряды и арбы с женами и детьми, коронное войско отрезало все пути отступления. Первых вскочивших в урочище польских гусар отбросили и под редким огнем ленивой перестрелки начали окапываться. Дальше идти было некуда. Решили обороняться.
Отаборились четырьмя рядами возов. Старики, жены и дети помогали казакам. Собирали камни, заваливали ими телеги, носили землю, копали. За полдня и следующую ночь вокруг табора вырос земляной вал, а перед валом глубокий ров. Несколько узких ворот с трех сторон прорезали земляной вал, и против каждых из них, отступя к середине, воздвигались деревянные срубы из неошкуренных бревен.
Батька Савула подгонял плотников, засучив рукава, сам рубил венцы и весело отшучивался, замахиваясь топором на жужжащих свинцовых шмелей. Срубы заполняли землей и на вершины их поднимали легкие пушки.
Утром, еще только солнце взошло, протрубили войсковой сбор. Усталые землекопы отложили лопаты, плотники опустили топоры, и на минуту в таборе наступила тишина.
Тогда услышали люди, как по ту сторону вала гудела степь. Подобно большой, медленно текущей реке, глухо роптало и растекалось по степи коронное войско. Оно все прибывало и прибывало, обходя табор полукольцом, заполняя лощины и ярики, наполняя утреннюю тишину конским топотом и лязгом оружия. Люди слушали шум наплывавшего живого потока, затаив дыхание, не шевелясь…
Еще длилась эта минута, когда Стахор увидел Надейку.
Вчера днем и ночью, в часы напряженной работы, он не замечал, да, пожалуй, и не думал о ней, теперь она как бы сама напомнила о себе, оказавшись почти рядом. Лицо и платье девушки были покрыты пылью, запачканы землей, растрепавшиеся косы, без лент, упали на утомленные плечи, модные городские сапожки измазаны липкой глиной. Надейка стояла, опершись на лопату, и, улыбаясь, смотрела на Стахора.
Вдруг она стала проще и ближе, стало легче хлопцу встретиться взглядом. И не отвести в сторону глаз.
Стахор тихонько поманил пальцем Надейку, и та послушно придвинулась к нему. Он шепнул ей что-то на ухо, Надейка согласно наклонила голову.
Еще раз заиграли военные трубы. Казаки зашумели, разбирая оружие, становясь по местам.
Стахор с Надейкой, никем не замеченные, юркнули в щель большого сруба у главных ворот. Поднявшись по шаткой лесенке, они вышли на верхнюю площадку, где стояла укрепленная пушка и возле нее два пушкаря-казака. Пушкари были так захвачены зрелищем, представшим перед ними, что не заметили, как Стахор и Надейка остановились за их спинами.
Никогда еще не была так красива, оживлена и пестра цветущая степь. Облитые мягким солнечным светом, колыхались на длинных пиках боевые хоругви полков, вымпелы сотских драгун. Гарцевали конники в дорогих одеждах, с большими, поднимающимися от седел крыльями из розноцветных перьев. Сверкали серебряные трубы музыкантов, по неслышной команде стройно и согласно перемещались шеренги новоприбывших. Двигались тяжелые пушечные наряды. Пыль, взбитая тысячами конских копыт, и дым костров клубились в золотистых лучах еще низкого солнца.
Степной горизонт закрывали шатры и растянувшиеся войсковые обозы.
Казалось, не было конца и краю съехавшимся на кровавый базар. В гигантской подкове, сжимавшей казацкий табор, не видно было ни одного прохода, ни малейшего лаза, по которому мог бы проскочить человек, пожелавший вырваться на волю. Сплошная стена и прямо, и вправо, и влево. А позади болото. Тяжелое, гнилое болото, поросшее предательской нежно-зеленой ряской. Поднимаясь с вязкого дна, пятна буро-кровавой железистой окиси окрашивали воду, напоминая легенды о затонувших когда-то селениях. Над болотом кружилась стайка вечно тоскующих чибисов.
– Пи-и-ить… Пи-и-ить…
Стахор попробовал сосчитать стоявших сотнями польских гусар, да сбился на четвертом десятке. Сотни смешивались и снова разделялись, уже в новом порядке. К ним подходили воины королевской пехоты, состоящей из разноязычных наемников. Надейка потянула Стахора за рукав и указала на середину подковы. Там, за лесом поднятых пик, конных и пеших жолнеров, возле большого шатра водружали бело-золотистый штандарт.
– Приехав-таки, трясця яго батькови, сам гетьман Жолкевский, – негромко проговорил пожилой пушкарь.
– Скоро почнут… – решил другой.
– Ни, ни одразу, – ответил пожилой, – пан Лобода послал до его Панчоху-сотника да писаря своего. Може, домовятся миром нас пропустить.
– Дэ там домизиться, – вздохнул второй, – бач, яка сыла…
Возле штандарта строился гетманский полк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29