Летти обернулась и посмотрела назад. Дэвид включил зажигание и, не глядя на нее, медленно поехал прочь, в другую часть Лондона, в другой мир, который не хотел принимать ее. И никогда не примет. Она вдруг почувствовала себя обманутой. Все эти годы она обманывала себя.
С преувеличенной осторожностью Летти закрыла дверь и услышала голос отца:
– Это ты, Летиция?
И машинально ответила:
– Да.
Кто еще, он думает, это мог быть?
Она поднялась по лестнице и вдруг услышала внутри себя голос: «Ты увидишь его… на следующей неделе или через неделю, но ты увидишь его. Обязательно увидишь!»
– Это ты, Летиция? – снова донесся из гостиной голос отца. Она слышала, что он набивает трубку.
Но она сейчас не могла с ним разговаривать. Лучше завтра, когда она придет в себя.
– Я иду спать, папа, – сказала она, проходя мимо гостиной. Ее голос звучал так, словно ей сдавили горло. – Я устала.
– Так устала, что не можешь войти сюда, когда я столько ждал тебя?
– Да, папа, извини!
Ей было все равно, что он подумает. Ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Закрывая дверь в спальню, она слышала его бормотание, слышала, как он подошел к ее двери.
Она уткнулась головой в подушку. Слезы душили ее. Она слышала, как он пошел в свою комнату, его ворчание, что ей совершенно наплевать на его чувства.
Отец тихо закрыл свою дверь, и слезы хлынули из ее глаз, образуя мокрые пятна там, где глаза касались наволочки. Никогда в жизни еще не было, чтобы слезы не могли облегчить ее боль. Все было кончено. Дэвид ушел. Он сказал, что напишет ей и известит о субботе. Но она знала, что он не напишет. Он бросил ее и будет строить свою жизнь, в которой ей не найдется места.
Казалось невероятным, что шесть лет могли окончиться так внезапно. Она все еще не могла в это поверить, старалась убедить себя, что это не так, и знала, что так.
И это была ее вина. Нет, это была вина отца. Она ненавидела отца всем своим существом за то, что он причинил ей, за его эгоизм. Но еще больше она ненавидела любовь, которую испытывала к Дэвиду и которая только усилилась от предстоящей разлуки, заставив ее сердце болеть так, что ничто не могло облегчить эту боль.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дополнительный выходной в понедельник был особенно приятен после душного августовского уик-энда.
Летти сидела дома и уныло думала о том, как они с Дэвидом могли бы провести эти дни. Сияющее на лазурном небе солнце светило, казалось, специально, чтобы подразнить ее.
Погруженная в свои несчастья, Летти не задумывалась, что оно дразнит и всех вокруг. Люди семьями отправлялись на берег моря, увешанные корзинами и сумками, полными сэндвичей и пива. Однако на вокзалах они обнаруживали, что поезда отменены, а сами вокзалы заполнены моряками и резервистами.
Но Летти думала лишь о Дэвиде и о том, как замечательно они могли бы провести эти выходные: смешаться с пестро одетой толпой гуляющих в парке или пойти в зоосад.
Они могли посетить музей восковых фигур мадам Тюссо, где были выставлены король Георг и королева Мария, пройтись к Букингемскому дворцу и посмотреть смену караула, надеясь случайно увидеть Их Величества, или отправиться в Уайт-Сити на шоу. Вместо этого Летти вынуждена была сидеть дома, когда весь Лондон, казалось, вышел на улицу. Везде было людно, но в воздухе ощущалось ожидание чего-то неопределенного, и каждый чувствовал это.
Несколько дней назад конфликт на Балканах принял серьезный оборот. В Европе росла напряженность, и это выливалось на страницы газет.
– Вы читали? – В гостиную со свежим номером «Ивнинг Стандарт» в руках вошла миссис Холл и уселась на диван. – Эти австрийцы объявили войну Сербии из-за своего эрцгерцога. Вот тебе и Балканы! Вечно ссорятся то из-за одного, то из-за другого.
Благодаря миссис Холл газеты можно было не читать. Она пересказывала им каждое слово с тех пор, как молодой серб убил австрийского эрцгерцога Фердинанда во время его визита в Боснию.
– «Черная рука», – мрачно сказала миссис Холл. – Так они сами себя называют – эти сербы, которые убили эрцгерцога и его жену, вот бедняжка!
Миссис Холл недавно наняли сидеть с отцом и читать ему вечерние газеты.
Она устала от своего одиночества, как и он от своего. Он внимательно слушал ее, стараясь вникнуть в мельчайшие детали происшедшей трагедии.
Убийства и ограбления отошли на второй план. Все интересовались политикой. Говорили, что министр иностранных дел Австро-Венгрии подозревает Сербию в причастности к убийству и просит у Германии поддержки, настаивая на участии австрийских официальных лиц в расследовании убийства, а Франция и Россия поддерживают Сербию, которая отклонила эти требования.
– Это все равно, что пустить лису в курятник, – со знанием дела заявила миссис Холл.
В тот же день она снова пришла к ним и расположилась в деревянном кресле, в котором обычно сидел отец. Плоская шляпка была пришпилена к ее растрепанным седеющим волосам. Она щурилась, поднося газету к лампе, и читала почти по складам:
– Здесь пишут, что Австро-Вен-грия отклонила пред-ложение сэра Эдварда Грея собрать кон-ферен-цию, чтобы об… обсудить… Я вижу, они хотят вовлечь в эти неприятности как можно больше народу, – добавила она от себя.
В отличие от миссис Холл, Летти, как и многие другие, скептически относилась к конфликту на Балканах. В газетах писали, что Россия начала мобилизацию, а Германия требует прекратить военные приготовления на границе, но Летти это не волновало. Это было слишком далеко от ее дома.
Ее также не волновало, что Германия поспешно объявила войну России, требуя от Франции заявить о своем нейтралитете. Ее мысли были заняты другим.
Дэвид не давал о себе знать уже три недели, с тех пор как они ездили к Винни. С тяжелым сердцем она ждала следующего воскресенья. И когда он снова не появился, ее охватила паника. В понедельник она занялась магазином и старалась не думать о нем. Но в следующие выходные это чувство вернулось, стало почти невыносимым, гораздо более сильным, чем неделю назад, словно вобрало в себя все, что накопилось за предыдущие недели.
Любое сказанное ей слово вызывало у нее слезы. Она все же ухитрялась не плакать при отце. У нее была своя гордость. Она была резка с ним и затевала ссоры почти не из-за чего, оставляя его растерянным и смущенным.
Ее гордость также не позволяла ей зайти к мистеру Соломону, жившему рядом, и попросить разрешение воспользоваться его телефоном, который он недавно поставил. Гордость! Как можно уступить первой и попросить Дэвида приехать?! Но она нуждается в Дэвиде больше, чем в своей гордости. Она чуть не попросила совета у миссис Холл, но в последний момент решила не делать этого. Решение надо принимать самой.
Отец не спрашивал, почему Дэвид не приезжает уже два воскресенья подряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91