Долгомостьев сунул шапку под мышку, приложил ладони к вискам и мизинцами несколько приподнял ноздри, абезымянными -- брови. Узнаёте? спросил из замысловатого этого положения и, так и не дождавшись признания, почувствовав критический барьер капитановатерпения: я снимаюсь в кино в ролию (уже не в 'голи, ав роли) и кивнул намавзолей. Мне хотелось бы поработать над образом. И, кивнув снова, полез в карман задокументами. Капитан долго и невозмутимо листал паспорт с временной подмосковной пропискою, перебирал корешки талонов закино- и фотопробы и приговаривал: Долгомо-о-стьевю Долгомо-о-стьевю Покончив же с документами, твердо ответил: в порядке общей очереди, и, взяв под козырек, отошел. Долгомостьев весь аж закраснелся со стыдаи обиды, даже ноги согрелись: ему, человеку, которому доверенатакая роль, публично получить по носу от какого-то милиционера, от какого-то капитанишки, от инородца? И это после всех ужимок и прыжков, до которых Долгомостьев перед ним унизился, после столь внимательного -- словно он преступник какой, убийца! -- изучения документов, после фамилии, неоднократно произнесенной в голос, так что люди вокруг просто не могли ее не услышать! Нет, право же, лучше уж в отделение, лучше избили бы уж, ане вот так вот, презрительно, взяв под козырекю Дальше, разумеется, оставаться в очереди не представлялось возможным, и Долгомостьев пошел прочь, бормочапод нос, что, если разбираться, всякий труп значительно больше походит налюбой другой труп, нежели начеловека, из которого получился. Стыд же и обидазапали, оказывается, так глубоко, что вот и до сих пор не прошли, что вот и сегодня заставили унижаться перед капитаном Кукком, выяснять с ним отношения, столь же, впрочем, безрезультатно, как и десять с половиною лет назад.
А с художественной правдой дело все равно обстояло не так просто: напервой же кинопробе Дулов потребовал речевого дефектаиз анекдотов, той самой сакраментальной картавости, к которой и Долгомостьев автоматически прибег наКрасной площади, и пришлось нехотя, даже и не споря почти, подчиниться, потому что страшно не пройти проб -- не единственный же он Ленин навсю страну! -- и не сыграть, наконец, своего героя каким он был (хоть вроде откудатак уж точно знать Долгомостьеву, каким он был?), ане каким снялся в его роли тридцать с лишним лет назад актер Борис Щукин.
Долгомостьевское училищею
Долгомостьев сноваоглядел площадь: ему вдруг представилось, будто там, в мавзолее, внизу, надне стеклянного саркофага-холодильникавместо трупавождя лежит он сам, Долгомостьев, и бесплатно раздает медленно текущим мимо гражданам очереди килограммовые палки вареной колбасы. Вам кусочком или нарзать?
И в этот момент случилось невероятное: вдалеке, слеваот Василия Блаженного, мелькнулабелая крахмальная кофточкаРээт. 2. РЭЭТ (в представлении Долгомостьева), МОЛОТОВ И ДРУГИЕ Онавстала(думал про Рээт, бесцельно бредя минут через пятнадцать по какой-то столичной улице Долгомостьев) задолго до Москвы, часазатри, покау туалетов не успели скопиться очереди, и, раздевшись до пояса, спокойно, только вагонного покачиванияю -- тут Долгомостьев, глазапризакрыв, попробовал сам ощутить вагонное это покачивание, чтобы скорее, полнее, точнее влезть в шкуру любовницы, -- только вагонного покачивания, ане раздраженного стукав дверь опасаясь, брилаподмышки, массировалалицо и шею -совсем еще приличную -- и долго плескалась над раковиною в тесной кабинке. Заокном, заверхней прозрачной его третью, мелькали заблокированные к Олимпиаде подмосковные платформы с редкими русскими (удачное словцо в контексте, отметил Долгомостьев, очень удачное!), ожидающими утренних электричек.
Шли, кажется, по расписанию, ну да, конечно: Варшава-Москва, международный экспресс, даеще, вдобавок, спортивный форум планеты, -- и впервые в жизни точность вызваладосаду: опаздывай поезд, оставалась бы легкая надежда, что Долгомостьев не дождется (если всего какую-то минуту назад представление о том, что Рээт разделась до пояса, вызвало в Долгомостьеве довольно значительное возбуждение, сейчас собственная фамилия подумалась совсем почти как чужая -- значит, в правильном направлении идет процесс и, кажется, достаточно хорошими темпами!), уйдет с вокзала, и неприятного объяснения хоть насегодня, хоть до вечераудастся избежать. Впрочем, опаздывай поезд, Рээт не упустилабы высказать сквозь зубы по-эстонски что-нибудь раздраженно-язвительное по поводу русского бардака. И так ей было нехорошо, и так -- неладно.
А объясняться предстояло в том, что решилаРээт Долгомостьеваоставить. Приняларешение. (Теперь мысль об оставить прошлакак по маслу, не то что при первом своем появлении, когдавызвалав Долгомостьеве тяжелый приступ пульсирующей, круто замешанной наобиде боли; то есть боль, разумеется, чувствовалась и теперь, -- не так-то уж просто далось Рээт ее решение, надеялся Долгомостьев, -- но боль Рээт: легкая, рационалистическая, едвали не приятная, сродни грусти.) Действительно, случайный этот, в шутку и назло жениху завязанный роман, думал Долгомостьев уже не про, азаРээт, затащил ее слишком далеко, и если не остановиться вовремя, не дернуть ручку стоп-крана, мог запросто бросить под колесапоездасудьбы, еще двамесяцаназад мерно и мирно постукивающие настыках под прочным полом, накотором Рээт стоялаобеими ногами. Если бы Велло (Долгомостьев догадывался о существовании у Рээт жениха, именем же ЫВеллоы наделил его сам, произвольно), если бы Велло в ту пятницу позвонил не в три, ахотя бы в четыре, она, конечно же, отказалабы этому русскому (так в первые дни звалаРээт про себя Долгомостьева), подошедшему к ней как раз в три четверти четвертого, и не было бы дурацкого походав ЫKдnnu Kukkы. А если б Велло позвонил в полдень, даже в двачаса, онауспелабы справиться с разочарованием, что поездкав Пярну, науик-энд, не удалась, придумалаб, чем заняться, и вечер не показался бы настолько пустым и одиноким, что для его заполнения сгодился и русский. Но позвонил Велло в три, и это при желании можно было принять заперст Судьбы.
Впрочем, ничего серьезного от того вечераРээт не ждала, просто показалось забавным и даже полезно-воспитательным (Велло, пожалуй, только похвалил бы) расколоть киношниканаЫCamusы, надорогие закуски, натакси, апосле, невинно попрощавшись у подъезда, улизнуть домой, как оно и случилось, -- не рассчиталаонатолько, что киношник будет говорить много слов, что словаэти чем дальше, тем ярче будут вспоминаться и, наконец, их медленный яд так разъест волю Рээт, что придется разыскать и набрать телефон русского. (Рээт однажды самапризналась Долгомостьеву, как подействовали нанее его монологи.)
До того, как онапоняла, что, словно восьмиклассница, влюбленав Долгомостьева, онане только называлаего про себя русским (Долгомостьев все обыгрывал, все обсасывал случайную удачную находку), но и считалатаковым, и уж потом, когдапонадобилось оправдывать непозволительную связь перед собою, матерью и памятью отца, -- уж потом решила, что он, пожалуй, еврей и, стало быть, никакого особого преступления Рээт не совершает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
А с художественной правдой дело все равно обстояло не так просто: напервой же кинопробе Дулов потребовал речевого дефектаиз анекдотов, той самой сакраментальной картавости, к которой и Долгомостьев автоматически прибег наКрасной площади, и пришлось нехотя, даже и не споря почти, подчиниться, потому что страшно не пройти проб -- не единственный же он Ленин навсю страну! -- и не сыграть, наконец, своего героя каким он был (хоть вроде откудатак уж точно знать Долгомостьеву, каким он был?), ане каким снялся в его роли тридцать с лишним лет назад актер Борис Щукин.
Долгомостьевское училищею
Долгомостьев сноваоглядел площадь: ему вдруг представилось, будто там, в мавзолее, внизу, надне стеклянного саркофага-холодильникавместо трупавождя лежит он сам, Долгомостьев, и бесплатно раздает медленно текущим мимо гражданам очереди килограммовые палки вареной колбасы. Вам кусочком или нарзать?
И в этот момент случилось невероятное: вдалеке, слеваот Василия Блаженного, мелькнулабелая крахмальная кофточкаРээт. 2. РЭЭТ (в представлении Долгомостьева), МОЛОТОВ И ДРУГИЕ Онавстала(думал про Рээт, бесцельно бредя минут через пятнадцать по какой-то столичной улице Долгомостьев) задолго до Москвы, часазатри, покау туалетов не успели скопиться очереди, и, раздевшись до пояса, спокойно, только вагонного покачиванияю -- тут Долгомостьев, глазапризакрыв, попробовал сам ощутить вагонное это покачивание, чтобы скорее, полнее, точнее влезть в шкуру любовницы, -- только вагонного покачивания, ане раздраженного стукав дверь опасаясь, брилаподмышки, массировалалицо и шею -совсем еще приличную -- и долго плескалась над раковиною в тесной кабинке. Заокном, заверхней прозрачной его третью, мелькали заблокированные к Олимпиаде подмосковные платформы с редкими русскими (удачное словцо в контексте, отметил Долгомостьев, очень удачное!), ожидающими утренних электричек.
Шли, кажется, по расписанию, ну да, конечно: Варшава-Москва, международный экспресс, даеще, вдобавок, спортивный форум планеты, -- и впервые в жизни точность вызваладосаду: опаздывай поезд, оставалась бы легкая надежда, что Долгомостьев не дождется (если всего какую-то минуту назад представление о том, что Рээт разделась до пояса, вызвало в Долгомостьеве довольно значительное возбуждение, сейчас собственная фамилия подумалась совсем почти как чужая -- значит, в правильном направлении идет процесс и, кажется, достаточно хорошими темпами!), уйдет с вокзала, и неприятного объяснения хоть насегодня, хоть до вечераудастся избежать. Впрочем, опаздывай поезд, Рээт не упустилабы высказать сквозь зубы по-эстонски что-нибудь раздраженно-язвительное по поводу русского бардака. И так ей было нехорошо, и так -- неладно.
А объясняться предстояло в том, что решилаРээт Долгомостьеваоставить. Приняларешение. (Теперь мысль об оставить прошлакак по маслу, не то что при первом своем появлении, когдавызвалав Долгомостьеве тяжелый приступ пульсирующей, круто замешанной наобиде боли; то есть боль, разумеется, чувствовалась и теперь, -- не так-то уж просто далось Рээт ее решение, надеялся Долгомостьев, -- но боль Рээт: легкая, рационалистическая, едвали не приятная, сродни грусти.) Действительно, случайный этот, в шутку и назло жениху завязанный роман, думал Долгомостьев уже не про, азаРээт, затащил ее слишком далеко, и если не остановиться вовремя, не дернуть ручку стоп-крана, мог запросто бросить под колесапоездасудьбы, еще двамесяцаназад мерно и мирно постукивающие настыках под прочным полом, накотором Рээт стоялаобеими ногами. Если бы Велло (Долгомостьев догадывался о существовании у Рээт жениха, именем же ЫВеллоы наделил его сам, произвольно), если бы Велло в ту пятницу позвонил не в три, ахотя бы в четыре, она, конечно же, отказалабы этому русскому (так в первые дни звалаРээт про себя Долгомостьева), подошедшему к ней как раз в три четверти четвертого, и не было бы дурацкого походав ЫKдnnu Kukkы. А если б Велло позвонил в полдень, даже в двачаса, онауспелабы справиться с разочарованием, что поездкав Пярну, науик-энд, не удалась, придумалаб, чем заняться, и вечер не показался бы настолько пустым и одиноким, что для его заполнения сгодился и русский. Но позвонил Велло в три, и это при желании можно было принять заперст Судьбы.
Впрочем, ничего серьезного от того вечераРээт не ждала, просто показалось забавным и даже полезно-воспитательным (Велло, пожалуй, только похвалил бы) расколоть киношниканаЫCamusы, надорогие закуски, натакси, апосле, невинно попрощавшись у подъезда, улизнуть домой, как оно и случилось, -- не рассчиталаонатолько, что киношник будет говорить много слов, что словаэти чем дальше, тем ярче будут вспоминаться и, наконец, их медленный яд так разъест волю Рээт, что придется разыскать и набрать телефон русского. (Рээт однажды самапризналась Долгомостьеву, как подействовали нанее его монологи.)
До того, как онапоняла, что, словно восьмиклассница, влюбленав Долгомостьева, онане только называлаего про себя русским (Долгомостьев все обыгрывал, все обсасывал случайную удачную находку), но и считалатаковым, и уж потом, когдапонадобилось оправдывать непозволительную связь перед собою, матерью и памятью отца, -- уж потом решила, что он, пожалуй, еврей и, стало быть, никакого особого преступления Рээт не совершает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47