Адье! Адье!..— и только пани Германция небрежно кивнула головой и, помахав рукой, опять обратилась к своему бледному спутнику.
В купе вошел кондуктор проверять билеты.
— Вы, милостивый государь, в деревню, на дачу? — обратился он к папу Дудковскому.
— Да, к себе в усадьбу,— ответил пан Дудковский, мешкая с предъявлением билета.— Куда я его дел? — проговорил он, шаря по карманам.— Тут все позабудешь, столько хлопот... В Варшаве у меня дом, да еще я купил усадьбу с великолепным садом... Вот билет! — продолжал он, доставая билет из жилетного кармана.— Интересно, каково-то у меня пойдет хозяйство в деревне?..
Кондуктор обратился к другому пассажиру, проверил его билет и, дотронувшись рукой до козырька фуражки, вышел из купе.
Некоторое время слышно было только постукивание и громыхание вагонов. Второй пассажир, человек мрачного вида, забился в дальний угол дивана, а пан Дудковский вертелся и откашливался, намереваясь начать рааговор. Наконец он спросил:
— А вы далеко едете, милостивый государь?
— В Брест.
— Я на четвертую станцию... Недавно я купил себе там усадебку. Великолепная местность!.. Удобный домик, фруктовый сад, пять моргов земли. Третьего дня послал туда кухарку прибрать квартиру, а сегодня еду сам на все лето и осень... Вы, милостивый государь, кажется мне, тоже землевладелец?
— Нет,— небрежно буркнул пассажир.
— Ага! Так, вероятно, у вас дом в Варшаве?..
— Нет.
— У меня,— продолжал пан Дудковский,— есть еще дом в Варшаве. Двадцать пять окон по фасаду, четыре этажа и три флигеля, совсем рядом с трамвайной остановкой. Двадцать лет тому назад я дал за него тридцать тысяч, а теперь он стоит уже сто двадцать. Но зато и повозился же я с ним!.. Я обходил ежедневно все этажи и ежемесячно сам получал плату с каждого жильца. У меня нет больших квартир, все маленькие — в две и три комнаты. Такие приносят больше дохода, особенно если сдавать их помесячно...
— Скажите, вы не играете в карты? — неожиданно спросил его пассажир.
— Нет,— поспешно ответил пан Дудковский и подумал: «Черт возьми! Уж не шулер ли он? Из тех, что обыгрывают пассажиров на железных дорогах».
— У вас, может, нет при себе карт? — продолжал пассажир.
— Я никогда не вожу с собой карты,— ответил паи Дудковский.
Пассажир задумался.
— Вы не умеете играть или не хотите? — опять спросил он.
— Нет, нет, нет... Я не умею!
— Жаль! Ну, если так, надо ложиться спать,— заключил пассажир, засовывая руку под сиденье.
Достав оттуда пузатую флягу, он выпил часть ее содержимого, пробормотал: «Знаменито!» — и, вытянувшись на узком диванчике, захрапел, как астматик.
Столь необычное поведение пассажира несколько встревожило пана Дудковского, которому пришло в голову, что незнакомец, потеряв надежду обыграть его в карты, захочет усыпить его и ограбить. Уткнувшись в свой уголок и притворясь спящим, он поклялся себе, что при первом же подозрительном движении незнакомца потянет за веревку, висящую у окна, и остановит поезд
«Дернул же меня черт рассказать ему о доме и усадьбе!»— думал пан Дудковский, наблюдая за пассажиром из-под козырька.
Но пассажир спал так непритворно, что тревога пана Дудковского улеглась и ее сменил сон — правда, очень чуткий.
Одновременно с остановкой поезда проснулся пассажир.
— Что это? — вскричал он.
— Поезд остановился на станции,— вкрадчиво ответил ему пан Дудковский.
Пассажир посмотрел на него покрасневшими глазами, словно стараясь что-то вспомнить, и невнятно спросил:
— Вы играете в карты?
— Нет,— ответил пан Дудковский.
— Жаль, скучно будет ехать...
Затем он достал из-под сиденья флягу, с минуту пил так, что глаза его наполнились слезами, и, снова улегшись на диванчик, сказал:
— Спать хочется. В Варшаве я две ночи не спал.
— Вы, верно, веселились с друзьями, пан комиссар?— спросил его пан Дудковский, сам не понимая, почему ему вздумалось наградить незнакомца этим званием.
— Немного с друзьями, немного с дамами . Дамы — те особенно много отнимают времени. Тьфу! — сплюнул пассажир и тотчас же уснул.
Почувствовав презрительную жалость к человеку, у которого дамы отнимают время, пан Дудковский опять задремал. Потом он вспомнил, что и в его жизни женщина сыграла большую роль. Он женился уже в зрелом возрасте на молодой и красивой девушке, никогда не питавшей к нему чрезмерной привязанности, а за последние пять лет проявлявшей в отношении его ледяное равнодушие. Казалось бы, пан Дудковский теперь, как и прежде, аккуратнейшим образом каждый месяц взимал с жильцов плату, из года в год повышая цены на квартиры, а в последнее время даже выстроил несколько магазинов, однако жена все меньше заботилась о нем. Кончилось тем, что она не только захватила в свои руки все доходы, но лишила мужа даже пустячной суммы на послеобеденную сигару и черный кофе, зато не жалела денег на театры, концерты и новые наряды для себя.
Пан Дудковский понимал, что положение его в доме стало унизительным, но эмансипироваться у него не было сил и, что еще хуже, смелости. Наконец вмешались в это его старые приятели, и один из них, выслушав исповедь порабощенного мужа, сказал, что столь противоестественное положение его в доме и все ухудшающиеся отношения с женой происходят от желудка.
— Полечись,— посоветовал приятель,— наберешься сил, и тогда все образуется.
Пан Дудковский мечтавший уже не о власти, а хотя бы о равных с супругой правах, созвал консилиум. Врачи тщательно осмотрели его, выстукали, покачали головами и в конце концов решили, что если что-нибудь может восстановить его поколебавшийся авторитет, так это только свежий воздух, молоко, особенно простокваша, и фрукты — словом, деревня и отдых. /
С этой минуты деревня, отдых и возвращение сил как призраки преследовали несчастного домовладельца. Они мешали ему спать, ходили за ним по всем этажам дома, сбивали его в преферансе. В конце концов они так отравили ему существование, что, прочитав весной объявление о продаже «усадьбы в прекрасной местности с садом и служебными пристройками, близ железнодорожной станции», он взял взаймы три тысячи рублей по восьми процентов и, не торгуясь, купил усадьбу.
Через несколько недель он послал туда кухарку Мал-гожату, а через двое суток после ее отъезда отправился и сам, не встретив со стороны жены ни малейшего возражения. Напротив, она даже упрекнула его в том, что он не начал лечиться еще пять лет тому назад, и, надо признаться, омрачила этим последние часы его пребывания в Варшаве.
Прислонясь к стенке купе и погрузившись в воспоминания, пан Дудковский не заметил, что поезд проехал уже две станции. Только голос кондуктора, известивший о приближении цели путешествия, разбудил его.
Тотчас же вскочил с дивана и его спутник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В купе вошел кондуктор проверять билеты.
— Вы, милостивый государь, в деревню, на дачу? — обратился он к папу Дудковскому.
— Да, к себе в усадьбу,— ответил пан Дудковский, мешкая с предъявлением билета.— Куда я его дел? — проговорил он, шаря по карманам.— Тут все позабудешь, столько хлопот... В Варшаве у меня дом, да еще я купил усадьбу с великолепным садом... Вот билет! — продолжал он, доставая билет из жилетного кармана.— Интересно, каково-то у меня пойдет хозяйство в деревне?..
Кондуктор обратился к другому пассажиру, проверил его билет и, дотронувшись рукой до козырька фуражки, вышел из купе.
Некоторое время слышно было только постукивание и громыхание вагонов. Второй пассажир, человек мрачного вида, забился в дальний угол дивана, а пан Дудковский вертелся и откашливался, намереваясь начать рааговор. Наконец он спросил:
— А вы далеко едете, милостивый государь?
— В Брест.
— Я на четвертую станцию... Недавно я купил себе там усадебку. Великолепная местность!.. Удобный домик, фруктовый сад, пять моргов земли. Третьего дня послал туда кухарку прибрать квартиру, а сегодня еду сам на все лето и осень... Вы, милостивый государь, кажется мне, тоже землевладелец?
— Нет,— небрежно буркнул пассажир.
— Ага! Так, вероятно, у вас дом в Варшаве?..
— Нет.
— У меня,— продолжал пан Дудковский,— есть еще дом в Варшаве. Двадцать пять окон по фасаду, четыре этажа и три флигеля, совсем рядом с трамвайной остановкой. Двадцать лет тому назад я дал за него тридцать тысяч, а теперь он стоит уже сто двадцать. Но зато и повозился же я с ним!.. Я обходил ежедневно все этажи и ежемесячно сам получал плату с каждого жильца. У меня нет больших квартир, все маленькие — в две и три комнаты. Такие приносят больше дохода, особенно если сдавать их помесячно...
— Скажите, вы не играете в карты? — неожиданно спросил его пассажир.
— Нет,— поспешно ответил пан Дудковский и подумал: «Черт возьми! Уж не шулер ли он? Из тех, что обыгрывают пассажиров на железных дорогах».
— У вас, может, нет при себе карт? — продолжал пассажир.
— Я никогда не вожу с собой карты,— ответил паи Дудковский.
Пассажир задумался.
— Вы не умеете играть или не хотите? — опять спросил он.
— Нет, нет, нет... Я не умею!
— Жаль! Ну, если так, надо ложиться спать,— заключил пассажир, засовывая руку под сиденье.
Достав оттуда пузатую флягу, он выпил часть ее содержимого, пробормотал: «Знаменито!» — и, вытянувшись на узком диванчике, захрапел, как астматик.
Столь необычное поведение пассажира несколько встревожило пана Дудковского, которому пришло в голову, что незнакомец, потеряв надежду обыграть его в карты, захочет усыпить его и ограбить. Уткнувшись в свой уголок и притворясь спящим, он поклялся себе, что при первом же подозрительном движении незнакомца потянет за веревку, висящую у окна, и остановит поезд
«Дернул же меня черт рассказать ему о доме и усадьбе!»— думал пан Дудковский, наблюдая за пассажиром из-под козырька.
Но пассажир спал так непритворно, что тревога пана Дудковского улеглась и ее сменил сон — правда, очень чуткий.
Одновременно с остановкой поезда проснулся пассажир.
— Что это? — вскричал он.
— Поезд остановился на станции,— вкрадчиво ответил ему пан Дудковский.
Пассажир посмотрел на него покрасневшими глазами, словно стараясь что-то вспомнить, и невнятно спросил:
— Вы играете в карты?
— Нет,— ответил пан Дудковский.
— Жаль, скучно будет ехать...
Затем он достал из-под сиденья флягу, с минуту пил так, что глаза его наполнились слезами, и, снова улегшись на диванчик, сказал:
— Спать хочется. В Варшаве я две ночи не спал.
— Вы, верно, веселились с друзьями, пан комиссар?— спросил его пан Дудковский, сам не понимая, почему ему вздумалось наградить незнакомца этим званием.
— Немного с друзьями, немного с дамами . Дамы — те особенно много отнимают времени. Тьфу! — сплюнул пассажир и тотчас же уснул.
Почувствовав презрительную жалость к человеку, у которого дамы отнимают время, пан Дудковский опять задремал. Потом он вспомнил, что и в его жизни женщина сыграла большую роль. Он женился уже в зрелом возрасте на молодой и красивой девушке, никогда не питавшей к нему чрезмерной привязанности, а за последние пять лет проявлявшей в отношении его ледяное равнодушие. Казалось бы, пан Дудковский теперь, как и прежде, аккуратнейшим образом каждый месяц взимал с жильцов плату, из года в год повышая цены на квартиры, а в последнее время даже выстроил несколько магазинов, однако жена все меньше заботилась о нем. Кончилось тем, что она не только захватила в свои руки все доходы, но лишила мужа даже пустячной суммы на послеобеденную сигару и черный кофе, зато не жалела денег на театры, концерты и новые наряды для себя.
Пан Дудковский понимал, что положение его в доме стало унизительным, но эмансипироваться у него не было сил и, что еще хуже, смелости. Наконец вмешались в это его старые приятели, и один из них, выслушав исповедь порабощенного мужа, сказал, что столь противоестественное положение его в доме и все ухудшающиеся отношения с женой происходят от желудка.
— Полечись,— посоветовал приятель,— наберешься сил, и тогда все образуется.
Пан Дудковский мечтавший уже не о власти, а хотя бы о равных с супругой правах, созвал консилиум. Врачи тщательно осмотрели его, выстукали, покачали головами и в конце концов решили, что если что-нибудь может восстановить его поколебавшийся авторитет, так это только свежий воздух, молоко, особенно простокваша, и фрукты — словом, деревня и отдых. /
С этой минуты деревня, отдых и возвращение сил как призраки преследовали несчастного домовладельца. Они мешали ему спать, ходили за ним по всем этажам дома, сбивали его в преферансе. В конце концов они так отравили ему существование, что, прочитав весной объявление о продаже «усадьбы в прекрасной местности с садом и служебными пристройками, близ железнодорожной станции», он взял взаймы три тысячи рублей по восьми процентов и, не торгуясь, купил усадьбу.
Через несколько недель он послал туда кухарку Мал-гожату, а через двое суток после ее отъезда отправился и сам, не встретив со стороны жены ни малейшего возражения. Напротив, она даже упрекнула его в том, что он не начал лечиться еще пять лет тому назад, и, надо признаться, омрачила этим последние часы его пребывания в Варшаве.
Прислонясь к стенке купе и погрузившись в воспоминания, пан Дудковский не заметил, что поезд проехал уже две станции. Только голос кондуктора, известивший о приближении цели путешествия, разбудил его.
Тотчас же вскочил с дивана и его спутник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35