Поэт радовался, видя, как «подымал невозможный труд улиц разрушенных труп». Радовался тому, что «фабрика по-новому железо варит». Радость свою он выразил в стихах, а затем в поэме «Хорошо!», стараясь показать «социализм живьем». Эти стихи («Автобусом по Москве», «Было - есть», «Баку», «Ленин с нами!», «Рассказ литейщика Ивана Козырева...» и другие) он читал с эстрады.
1927 год, «болдинский год» (П. Лавут) Маяковского катился на колесах, бушевал в залах, огорчал и радовал. Почти полсотни точек отмечено в этом году на карте его вечеров и выступлений, а их было свыше ста, не считая московских. На Маяковского шли, о нем слышали, его читали. В Одесском медицинском институте (это уже в 1928 году), зал, рассчитанный на четыреста человек, вместил в себя свыше тысячи. Рекорд. Каждый из сидящих держал кого-то на коленях, проходы и эстрада были забиты. Некоторые устроились даже под столом. Маяковского и Кирсанова (бывшего в то время в Одессе и приглашенного Маяковским для выступлений) прижали к трибуне. Дышать было нечем. Пот лил с них градом.
Выдержали.
Успех вечеров Маяковского теперь часто обеспечивался известностью и славой поэта и, конечно, его артистизмом, великолепным умением угадывать аудиторию, общаться с нею, понимать и подчинять ее.
Успеху способствовало и то, что поэт вторгался в самые насущные проблемы дня: социальные, нравственные, литературные. Афиши, умело составленные Маяковским, не просто говорили - они кричали об этом. Искусство составления афиш - это искусство привлечь публику. И Маяковский всегда внимательно следил за афишами в Москве и других городах.
- Когда въезжаешь в город, - говорил он, - сразу по афишам чувствуешь, чем он дышит. Я прочитываю почти все афиши. Представьте: вдруг со щитов исчезли бы все афиши - впечатление вымершего города...
Что же такое афиши Маяковского?
Вообразите себя на минуту человеком двадцатых годов, времени нэпа, человеком не причастным к литературе, но молодым, кое-что читающим, до которого доходят отзвуки литературных споров. И вот в городе появляется афиша:
22 марта, в четверг, выступит поэт
ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ
Слушай новое.
Разговор-доклад.
Темы:
Слово читаемое и слышимое.
Альбом тети или площадь революции.
Что такое Новый Леф?
Что такое старый Полонский?
Леф и Вапп. Мы.
Социальный заказ. Агония прозы.
Хроника пожаров интересней «Войны и мира».
Как и чему учиться у Пушкина?
Есенин и Есенинчики.
Понимают ли нас крестьяне и рабочие?
Дальше - отдельно:
Поэма «ХОРОШО!»
Новые стихи.
Письмо любимой Молчанова.
Чугунные штаны.
Имени Бебеля, Гарри Пилли.
Замуж за Зощенку.
Особенная любовь.
Письмо Максиму Горькому.
Ответы на записки и вопросы.
Такая афиша, умело графически выполненная, вывешенная на видном месте, почти наверняка привлечет внимание своею неординарностью и, возможно, заранее в чем-то настроит на несогласие, возбудит желание сразиться с докладчиком (как так: «Хроника пожаров интересней «Войны и мира»). И конечно же, вам захочется пойти на этот вечер, послушать необыкновенного докладчика и поэта...
Среди вопросов, поставленных в афише без всякой иронии, без загадки - «Письмо Максиму Горькому». Что за ним скрывается? Полное название стихотворения - «Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому» - опубликовано в первом номере журнала «Новый Леф» за 1927 год. Поэт читал его на своих вечерах, не пускаясь ни в какие объяснения. Слушатели не знали прежних отношений двух писателей, а нынешние были выражены в стихотворении с исчерпывающей полнотой.
Объяснения же необходимы, поскольку 1927 год обнажил ситуацию. Дружеское расположение, которое установилось между Горьким и Маяковским с 1915 года, через несколько лет было нарушено. Какие злые силы способствовали этому, осталось тайной.
Тайну слегка приоткрывает Виктор Шкловский:
«И вот мы узнали, что Горькому сказали про Маяковского, что Володя обидел женщину.
Я приехал к Алексею Максимовичу с Л. Брик.
Конечно, Горькому разговор был неприятен, он стучал пальцами по столу, говорил: «Не знаю, не знаю, мне сказал очень серьезный товарищ. Я вам назову его имя, мне его передадут».
Л. Брик смотрела на Горького, яростно улыбаясь.
Фамилии товарища Алексею Максимовичу не сказали, и он на обороте письма к нему Л. Брик написал несколько слов, что он узнает, кто это говорил.
Алексей Максимович на меня не рассердился за мое вмешательство.
Значит, не в такой уж мере считал он себя правым.
В дело была пущена самая обыкновенная клевета, и потом обоих погубили отдельно».
Маяковский лишь напомнил в стихотворении, что между ними «что-то вышло вроде драки или ссоры», а Горький с 1921 года жил в Италии, куда уехал лечиться.
Напомнив о давней «ссоре», Маяковский поначалу сохраняет уважительный тон к своему адресату, хотя и высказывает сожаление, что «Горького «не видно... на стройке наших дней». Он ведет литературный разговор, доверительно и с горечью говорит о неблагополучии на литфронте из-за обилия халтуры и множества стихов, в которых - «Что горенья? Даже нет и тленья...»
Маяковский не был бы Маяковским, если бы этот литературный повод (письмо писателю) не использовал для полемики, которая в это время затрагивала и вопросы метода. Вот откуда: «И мы реалисты, но не на подножном корму...»
«Мы - это Леф», - тут коллективист Маяковский ни с кем, кроме лефов, не хочет делить заслуг литературы. И вот уже как бы уполномоченный лефами, попутно присвоив им титулы «поэтов рабочего класса», Маяковский вводит реплику о «Горьком-эмигранте». Одержимый идеей «непосредственного участия в классовой борьбе», он зовет Горького обратно, в словах резкого осуждения напоминает ему о судьбе Шаляпина и, распалясь, прямо спрашивает: «...виден Вам еще парящий сокол? Или с Вами начали дружить по саду ползущие ужи?»
Маяковский безжалостен к Горькому в своей страсти служения Республике Советов, он не принимает во внимание даже болезнь писателя, прямо предлагая «сердце отдать временам на разрыв». Как Дзержинский. Идеал служения революции.
Прекрасна концовка этого стихотворения:
Делами,
кровью,
строкою вот этою,
нигде
не бывшею в найме, -
я славлю
взвитое красной ракетою
Октябрьское,
руганное
и пропетое,
пробитое пулями знамя!
«Здесь дела по горло...» - агитирует поэт Горького, и вдруг - в конце - о себе, вдруг местоимение Я. Не возвращает ли такая автохарактеристика к прошлому, не является ли попыткой отмести какие-то возможные в той, давней «драке или ссоре», наветы на Маяковского? И если это так, то поэт с большим достоинством выходит из конфликта сам. По отношению же к Горькому у него недостало такта, чтобы снять напряжение ссоры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174