И тут
внезапно обнаружилось, сколь тонким было покрывало его уверенности в себе.
Его охватила паника. Как ни абсурдна была эта мысль, но ему пришло в
голову, что этой процедурой его достоинство будет попрано значительно
сильнее, чем самой операцией. И его опять стали мучить сновидения. Он
опять увидел странную надпись - ПОЛИМАКС, выведенную огромными печатными
буквами расплывающейся красной краской.
Статью Тихийцы о приборе "полимакс" журнал "Мир прогресса"
опубликовал. Речь в ней шла о лучшем экспонате Выставки достижений науки,
о приборе, позволяющем производить компьютерное диагностирование
геометрических структур, который несколько странно назывался "полимакс",
прибор был создан молодежным коллективом под руководством заслуженного
деятеля науки, обладателя высоких наград, и на выставке был удостоен
золотой медали. Представители высоких инстанций одобрительно отозвались о
приборе. Изложен же был сей факт вообще не в манере Тихийцы. Статья могла
быть написана любым другим корреспондентом. Но Глюк читал ее с недоверием,
и не обманулся. Последняя фраза звучала весьма выразительно: "В деле этом
есть лишь одно "но" - описанная система вообще не способна
функционировать".
Но если вычеркнуть последнюю фразу, так речь шла действительно о
выдающемся творении, которое пришлось весьма кстати "Миру прогресса".
После появления статьи, заключительная фраза которой была отсечена, в
редакции появился Альфред Тихийца. Своеобразный блеск глаз придавал
выражению его лица какую-то напористость, что-то было в его лице зловещее.
Быть может, тогда уже следовало обратиться к врачу, подумал Глюк. Но он не
знал точно, было ли для этого юридическое основание. Тогда, во всяком
случае, он на мгновение испугался, что Тихийца может дать волю рукам, этим
объяснялись его кошмары.
Глюк всегда считал, что нападение - лучшая форма защиты. Кроме того,
в данном конкретном случае он полагал вполне уместным принципиальное
разъяснение. Поэтому он весьма резко высказал Тихийце все, что он думает о
тех, кто без зазрения совести умаляет авторитет достойных людей.
Но Тихийца ничего из этого не уразумел, а стал ему объяснять, почему
прибор "полимакс" не функционирует. Главный редактор не понимал всех этих
технических подробностей, да они его и не интересовали. Он назвал Альфреда
Тихийцу самонадеянным зазнайкой, ибо прибор уже применялся в практике, и
если бы он не функционировал, это бросилось бы в глаза специалистам.
Но людям, подобным Тихийце, нельзя было давать даже малейшего повода
для ответа. Он тотчас заявил, что прибором этим анализируют структуры,
недоступные для других измерений. Результаты, следовательно, не поддаются
никакой перепроверке.
- Послушайте, вы разве не понимаете, о чем, собственно, идет речь?
Ведь не о том же, функционирует этот прибор или нет.
Глюк все это криком прокричал, а ведь редко случалось, чтобы он так
выходил из себя. Он разглагольствовал о воздействии примера. О поощрении
молодежи. Об ответственности журналиста. И в конце концов, обессиленный,
замолчал, удрученный тем, что весь его пыл наталкивается на каменную стену
непонимания.
Тихийца и правда ничего не понял. Это показали последующие события.
Вся прочая пресса подхватила его сообщение, и какое-то время "полимакс"
носило, как уж водится, по всем газетам страны. А Тихийца носился следом
за ним со своим протестом, став посмешищем во всех редакциях. При этом
впервые заговорили об алкоголе. В редакции одной окружной газеты будто бы
произошел весьма неприятный инцидент. В каком-то смысле даже трагический.
Во всяком случае, по мнению Антона Глюка.
Его воспоминания были прерваны анестезиологом, вошедшим в палату. Он
задал Глюку несколько вопросов, записал кое-что в свою книжку и под конец
поинтересовался, не шалят ли у Глюка нервы. Тот храбро покачал головой. Он
уже опять взял себя в руки. Анестезиолог, человек небольшого роста,
коренастый, излучал спокойствие и уверенность. Глюк почувствовал, что
проникается к нему доверием. Для него, Глюка, будет сделано все, что в
человеческих силах. А дальнейшее - судьба, что тоже приходится учитывать.
В такие часы нужно разобраться, правильно ли прожита жизнь, признать как
свои взлеты, так и свои падения. Глюку это все в основном было под силу. О
семье своей он позаботился. На случай, если дело примет серьезный оборот,
все урегулировано. В редакции работа идет своим чередом. Вегнер, когда
ответственность ляжет на него, быстро откажется от своих сумасбродных
выходок. Тем не менее остается одна брешь. Никто из возможных преемников
не мог сравниться с ним, Глюком, в жизненном опыте и выносливости. Уровень
"Мира прогресса" за время его редакторства заметно повысился. Не было
никаких объективных причин упрекать себя из-за какого-то неразумного
человека, который оказался не в состоянии проникнуть в суть значительных
явлений. В пользу Глюка говорило уже то, что он принял решение -
позаботиться о том человеке в случае успешного исхода операции. С теплым
чувством любви к ближнему своему Глюк погрузился в какое-то странное
состояние парения меж сном и бодрствованием.
И воспарил, видимо, в заоблачные выси, потому что, когда дверь
энергично распахнулась, он испуганно вздрогнул и сердце его отчаянно
заколотилось. Он с трудом вспомнил, где находится. Но стоило ему взглянуть
на хирурга, и он мгновенно вернулся в реальный мир.
Хирург еще раз повторил ему распорядок следующего дня и постарался
вселить в него бодрость. Главный редактор со своей стороны отплатил
хирургу за его любезность, дав ему понять, что вполне способен
рассматривать себя как объект и вести деловой разговор. Хирург завел речь
о современных научных методах, которыми они теперь пользуются. Лицо Антона
Глюка стало очень серьезным и выразило полное удовлетворение.
Главное, сказал хирург, им важно очень точно определить границу
пораженного участка. Для чего теперь, благодаря прибору "полимакс", у них
имеется в высшей степени точный способ.
Снег перестал. Тихая, ясная зимняя ночь вступила в свои права. Белый
снег покрыл все вокруг, и весь мир казался чистым и невинным.
1 2
внезапно обнаружилось, сколь тонким было покрывало его уверенности в себе.
Его охватила паника. Как ни абсурдна была эта мысль, но ему пришло в
голову, что этой процедурой его достоинство будет попрано значительно
сильнее, чем самой операцией. И его опять стали мучить сновидения. Он
опять увидел странную надпись - ПОЛИМАКС, выведенную огромными печатными
буквами расплывающейся красной краской.
Статью Тихийцы о приборе "полимакс" журнал "Мир прогресса"
опубликовал. Речь в ней шла о лучшем экспонате Выставки достижений науки,
о приборе, позволяющем производить компьютерное диагностирование
геометрических структур, который несколько странно назывался "полимакс",
прибор был создан молодежным коллективом под руководством заслуженного
деятеля науки, обладателя высоких наград, и на выставке был удостоен
золотой медали. Представители высоких инстанций одобрительно отозвались о
приборе. Изложен же был сей факт вообще не в манере Тихийцы. Статья могла
быть написана любым другим корреспондентом. Но Глюк читал ее с недоверием,
и не обманулся. Последняя фраза звучала весьма выразительно: "В деле этом
есть лишь одно "но" - описанная система вообще не способна
функционировать".
Но если вычеркнуть последнюю фразу, так речь шла действительно о
выдающемся творении, которое пришлось весьма кстати "Миру прогресса".
После появления статьи, заключительная фраза которой была отсечена, в
редакции появился Альфред Тихийца. Своеобразный блеск глаз придавал
выражению его лица какую-то напористость, что-то было в его лице зловещее.
Быть может, тогда уже следовало обратиться к врачу, подумал Глюк. Но он не
знал точно, было ли для этого юридическое основание. Тогда, во всяком
случае, он на мгновение испугался, что Тихийца может дать волю рукам, этим
объяснялись его кошмары.
Глюк всегда считал, что нападение - лучшая форма защиты. Кроме того,
в данном конкретном случае он полагал вполне уместным принципиальное
разъяснение. Поэтому он весьма резко высказал Тихийце все, что он думает о
тех, кто без зазрения совести умаляет авторитет достойных людей.
Но Тихийца ничего из этого не уразумел, а стал ему объяснять, почему
прибор "полимакс" не функционирует. Главный редактор не понимал всех этих
технических подробностей, да они его и не интересовали. Он назвал Альфреда
Тихийцу самонадеянным зазнайкой, ибо прибор уже применялся в практике, и
если бы он не функционировал, это бросилось бы в глаза специалистам.
Но людям, подобным Тихийце, нельзя было давать даже малейшего повода
для ответа. Он тотчас заявил, что прибором этим анализируют структуры,
недоступные для других измерений. Результаты, следовательно, не поддаются
никакой перепроверке.
- Послушайте, вы разве не понимаете, о чем, собственно, идет речь?
Ведь не о том же, функционирует этот прибор или нет.
Глюк все это криком прокричал, а ведь редко случалось, чтобы он так
выходил из себя. Он разглагольствовал о воздействии примера. О поощрении
молодежи. Об ответственности журналиста. И в конце концов, обессиленный,
замолчал, удрученный тем, что весь его пыл наталкивается на каменную стену
непонимания.
Тихийца и правда ничего не понял. Это показали последующие события.
Вся прочая пресса подхватила его сообщение, и какое-то время "полимакс"
носило, как уж водится, по всем газетам страны. А Тихийца носился следом
за ним со своим протестом, став посмешищем во всех редакциях. При этом
впервые заговорили об алкоголе. В редакции одной окружной газеты будто бы
произошел весьма неприятный инцидент. В каком-то смысле даже трагический.
Во всяком случае, по мнению Антона Глюка.
Его воспоминания были прерваны анестезиологом, вошедшим в палату. Он
задал Глюку несколько вопросов, записал кое-что в свою книжку и под конец
поинтересовался, не шалят ли у Глюка нервы. Тот храбро покачал головой. Он
уже опять взял себя в руки. Анестезиолог, человек небольшого роста,
коренастый, излучал спокойствие и уверенность. Глюк почувствовал, что
проникается к нему доверием. Для него, Глюка, будет сделано все, что в
человеческих силах. А дальнейшее - судьба, что тоже приходится учитывать.
В такие часы нужно разобраться, правильно ли прожита жизнь, признать как
свои взлеты, так и свои падения. Глюку это все в основном было под силу. О
семье своей он позаботился. На случай, если дело примет серьезный оборот,
все урегулировано. В редакции работа идет своим чередом. Вегнер, когда
ответственность ляжет на него, быстро откажется от своих сумасбродных
выходок. Тем не менее остается одна брешь. Никто из возможных преемников
не мог сравниться с ним, Глюком, в жизненном опыте и выносливости. Уровень
"Мира прогресса" за время его редакторства заметно повысился. Не было
никаких объективных причин упрекать себя из-за какого-то неразумного
человека, который оказался не в состоянии проникнуть в суть значительных
явлений. В пользу Глюка говорило уже то, что он принял решение -
позаботиться о том человеке в случае успешного исхода операции. С теплым
чувством любви к ближнему своему Глюк погрузился в какое-то странное
состояние парения меж сном и бодрствованием.
И воспарил, видимо, в заоблачные выси, потому что, когда дверь
энергично распахнулась, он испуганно вздрогнул и сердце его отчаянно
заколотилось. Он с трудом вспомнил, где находится. Но стоило ему взглянуть
на хирурга, и он мгновенно вернулся в реальный мир.
Хирург еще раз повторил ему распорядок следующего дня и постарался
вселить в него бодрость. Главный редактор со своей стороны отплатил
хирургу за его любезность, дав ему понять, что вполне способен
рассматривать себя как объект и вести деловой разговор. Хирург завел речь
о современных научных методах, которыми они теперь пользуются. Лицо Антона
Глюка стало очень серьезным и выразило полное удовлетворение.
Главное, сказал хирург, им важно очень точно определить границу
пораженного участка. Для чего теперь, благодаря прибору "полимакс", у них
имеется в высшей степени точный способ.
Снег перестал. Тихая, ясная зимняя ночь вступила в свои права. Белый
снег покрыл все вокруг, и весь мир казался чистым и невинным.
1 2