.. Что? Мысленный контакт.
Денег нет. Даже шекеля.
Сергей поднял трубку и набрал номер. Только спрошу - и все. За спрос денег не берут.
Голос в трубке оказался мужским, каким-то надтреснутым, будто говорил не живой человек, а старая заигранная граммофонная пластинка.
- Слушаю вас, молодой человек...
- Я... - Сергей растерялся. Одно дело - воображать себе как он позвонит и спросит, и другое - открыть рот и... ну что он может сказать? Что девочка, которую он любит, осталась в России, что она никогда не будет здесь, и он там - тоже никогда, и что она уже и не помнит о нем, не пишет, не отвечает, не думает, а он не живет здесь, потому что как жить, если у тебя отняли что-то, названия чему он не знал, но был уверен, что без этой малости, невидимой глазом и не ощущаемой никем посторонним, даже родителями, жить невозможно, а лишь только дышать и принимать пищу?
- Это печально, - сказал надтреснутый голос, будто по старой пластинке провели тупой иглой. - Но это бывает со всеми. Собственно, если бы этого с вами не случилось, мой молодой друг, то это следовало бы выдумать. Так-то и становятся мужчинами. Видите ли, чтобы стать мужчиной, нужно не взять женщину, а потерять ее. Впрочем, многие ли это понимают?
- Я...
- Ни слова больше! К сожалению, моей жены нет дома, вы ведь ее спрашивали, верно? Тамару Штейнберг? Она вернется... э-э... к девяти часам.
В девять дома будут родители, Сергей не хотел, чтобы они знали...
- Я, - в третий раз сказал он, и лишь теперь ему удалось закончить фразу. Впрочем, сказал он вовсе не то, что собирался, - я не согласен с вами. Самое страшное, когда теряешь то, что еще даже и не получил.
- О, - сказал голос в трубке, - вы философ, молодой человек. Уважаю: вы даже не спросили, откуда мне известно о вашей Тане.
- Я думал... Мне показалось, что вы говорили вообще...
- Вообще говорит обычно моя жена Тамара, поэтому ей и удается зарабатывать на жизнь. Все. На другие вопросы не отвечаю. В газете есть адрес. Жена вернется к вечеру. Ваши родители на работе. Жду вас.
Трубку положили прежде, чем Сергей успел вставить слово. Минуту он внимательно вслушивался в потрескивавшую тишину, будто ожидал ответа на незаданный вопрос. Кто бы ни был этот старик, муж Тамары-телепатки, он что-то знал о Тане. Откуда? Нет, откуда - совершенно неважно. Сейчас главное - что именно он знал.
Адрес, который Сергей переписал из газеты, привел его к мрачному шестиэтажному дому в южной части Тель-Авива, в подъезде было темно, грязно, пахло кошками, а на стене проступали следы какой-то надписи, написанной, кажется, по-русски. Во всяком случае, можно было разобрать буквы "б" и "ж". Дверь открыл нестарый вовсе мужчина, лет ему было сорок, а может, и того меньше, шкиперская бородка делала его похожим на капитана Врунгеля. Но голос невозможно было спутать - сухой и выцветший, будто старая ветошь.
- Заходите, вот так, сюда, лучше на кухню, я уже и чай вскипятил, а может, вы предпочитаете кофе?
- Что с Таней? - не выдержал Сергей. - Она здорова?
- Меня зовут Арье, - прошелестел хозяин. - В России был, естественно, Львом. Так вам кофе или чай?
- Чай. Так что с...
- Вы знаете золотое правило? Никогда не говорить о делах за чаем. Потерпите.
Терпеть пришлось минут десять. Пили молча, приглядываясь друг к другу, и Сергею казалось, что Арье с умыслом заставил гостя посидеть и подумать. Если он умел читать мысли (а он умел, иначе откуда мог знать о Тане), то у него была отличная возможность ознакомиться с той кашей, что пузырилась в голове Сергея.
- Еще? - спросил Арье, и когда Сергей энергично затряс головой, неожиданно расхохотался. - Что, довел я вас, а? Ничего, полезно.
Перестав смеяться, он сказал серьезно:
- Все, больше не буду испытывать ваше терпение. Таня жива и здорова. Не пишет, потому что... ну, Сережа, вам уже почти семнадцать... неужели вы думаете, что ваш тот единственный поцелуй, ваши те слова, такие наивные... ну, все это ей, конечно, нравилось, но вы не в ее вкусе. И вы это знаете. Подсознательно. И когда уезжали, уверены были, что она вас через месяц не вспомнит. Так чему вы теперь-то удивляетесь? В вашем возрасте нужно уже уметь не обманываться. Хотя... может, действительно, рано вам еще этому научиться?
- Вы умеете читать мысли?
- А вы нет? Все умеют.
- Я - нет.
- Умеете. Но не знаете языка. Язык мыслей - особый язык, это образы, которые нужно расшифровывать особым способом. Вы слышите мои мысли, но не понимаете их, не зная языка, они остаются в подсознании, как просмотренная, но непонятая книга. А потом, может, во сне, вы начинаете понимать какую-то часть, и вам начинает казаться, что кто-то говорит с вами... Впрочем, я увлекся. Видите ли, хотя по профессии я физик, язык мое хобби, и то, что я вам сказал - это мой личный взгляд на передачу мыслей. Личный, и не более того.
- Вы хотите сказать, что я тоже слышу танины мысли, я знаю их, но просто не понимаю, что...
- Совершенно верно.
- И то, что Таня думает сейчас...
- И это тоже.
- А вы...
- А я научился понимать этот язык.
- Научите меня!
Арье покачал головой.
- Я не могу вас этому научить. Не потому что не хочу. Не умею. Это ведь разные задачи - научиться самому и научить другого.
- Жаль, - сказал Сергей. Уходить не хотелось. На кухне было уютно, он бы выпил еще чаю ("Сейчас", - немедленно отозвался Арье) и поговорил, так хотелось поговорить - все равно Арье знает его мысли, зачем же скрывать ("Незачем, - подхватил Арье, - да и смысла нет"), от одиночества устаешь, может, он даже не столько по Тане скучает, сколько от того, что не с кем поговорить, не с родителями же, у которых лишь деньги на уме ("Это вы зря, ну да ладно, потом сами поймете"), и не с ребятами тоже...
- Знаете, - сказал Арье, поставив перед Сергеем блюдо с печеньем, почему я позвал вас?
Сергей не стал отвечать, все равно не угадает.
- Скажите, Сергей, - продолжал Арье, - вы когда-нибудь думали о том, что происходит в мире, когда вы принимаете какое-то решение? Выбор. Любой. Перейти или не перейти улицу. Выпить еще стакан или отказаться. Признаться девушке в любви или обождать. Уехать или остаться... Не отвечайте (Сергей, впрочем, и не собирался), это я так, риторически. Я знаю, что именно вы можете ответить. Слышал много раз - не от вас, конечно, каждый думает так же... Происходит то, что происходит. Мир меняется после того, как вы сделали выбор. Только после. И только вследствие выбора. Неважно - сильно меняется или мало, или почти никак. Что изменилось в мире, если вы попросили еще чашку чаю? Ничего, а? Почти. Еще чашка - это время. Это продолжение разговора. Позднее вернетесь домой. Родители будут недовольны. Может возникнуть ссора. Испортятся отношения... Не выпьете чашку, уйдете раньше... Так вот и меняется мир - из-за мелочей. И не вернуть. Нельзя ведь возвратиться на минуту или час в прошлое и отказаться от чая.
1 2 3 4 5 6
Денег нет. Даже шекеля.
Сергей поднял трубку и набрал номер. Только спрошу - и все. За спрос денег не берут.
Голос в трубке оказался мужским, каким-то надтреснутым, будто говорил не живой человек, а старая заигранная граммофонная пластинка.
- Слушаю вас, молодой человек...
- Я... - Сергей растерялся. Одно дело - воображать себе как он позвонит и спросит, и другое - открыть рот и... ну что он может сказать? Что девочка, которую он любит, осталась в России, что она никогда не будет здесь, и он там - тоже никогда, и что она уже и не помнит о нем, не пишет, не отвечает, не думает, а он не живет здесь, потому что как жить, если у тебя отняли что-то, названия чему он не знал, но был уверен, что без этой малости, невидимой глазом и не ощущаемой никем посторонним, даже родителями, жить невозможно, а лишь только дышать и принимать пищу?
- Это печально, - сказал надтреснутый голос, будто по старой пластинке провели тупой иглой. - Но это бывает со всеми. Собственно, если бы этого с вами не случилось, мой молодой друг, то это следовало бы выдумать. Так-то и становятся мужчинами. Видите ли, чтобы стать мужчиной, нужно не взять женщину, а потерять ее. Впрочем, многие ли это понимают?
- Я...
- Ни слова больше! К сожалению, моей жены нет дома, вы ведь ее спрашивали, верно? Тамару Штейнберг? Она вернется... э-э... к девяти часам.
В девять дома будут родители, Сергей не хотел, чтобы они знали...
- Я, - в третий раз сказал он, и лишь теперь ему удалось закончить фразу. Впрочем, сказал он вовсе не то, что собирался, - я не согласен с вами. Самое страшное, когда теряешь то, что еще даже и не получил.
- О, - сказал голос в трубке, - вы философ, молодой человек. Уважаю: вы даже не спросили, откуда мне известно о вашей Тане.
- Я думал... Мне показалось, что вы говорили вообще...
- Вообще говорит обычно моя жена Тамара, поэтому ей и удается зарабатывать на жизнь. Все. На другие вопросы не отвечаю. В газете есть адрес. Жена вернется к вечеру. Ваши родители на работе. Жду вас.
Трубку положили прежде, чем Сергей успел вставить слово. Минуту он внимательно вслушивался в потрескивавшую тишину, будто ожидал ответа на незаданный вопрос. Кто бы ни был этот старик, муж Тамары-телепатки, он что-то знал о Тане. Откуда? Нет, откуда - совершенно неважно. Сейчас главное - что именно он знал.
Адрес, который Сергей переписал из газеты, привел его к мрачному шестиэтажному дому в южной части Тель-Авива, в подъезде было темно, грязно, пахло кошками, а на стене проступали следы какой-то надписи, написанной, кажется, по-русски. Во всяком случае, можно было разобрать буквы "б" и "ж". Дверь открыл нестарый вовсе мужчина, лет ему было сорок, а может, и того меньше, шкиперская бородка делала его похожим на капитана Врунгеля. Но голос невозможно было спутать - сухой и выцветший, будто старая ветошь.
- Заходите, вот так, сюда, лучше на кухню, я уже и чай вскипятил, а может, вы предпочитаете кофе?
- Что с Таней? - не выдержал Сергей. - Она здорова?
- Меня зовут Арье, - прошелестел хозяин. - В России был, естественно, Львом. Так вам кофе или чай?
- Чай. Так что с...
- Вы знаете золотое правило? Никогда не говорить о делах за чаем. Потерпите.
Терпеть пришлось минут десять. Пили молча, приглядываясь друг к другу, и Сергею казалось, что Арье с умыслом заставил гостя посидеть и подумать. Если он умел читать мысли (а он умел, иначе откуда мог знать о Тане), то у него была отличная возможность ознакомиться с той кашей, что пузырилась в голове Сергея.
- Еще? - спросил Арье, и когда Сергей энергично затряс головой, неожиданно расхохотался. - Что, довел я вас, а? Ничего, полезно.
Перестав смеяться, он сказал серьезно:
- Все, больше не буду испытывать ваше терпение. Таня жива и здорова. Не пишет, потому что... ну, Сережа, вам уже почти семнадцать... неужели вы думаете, что ваш тот единственный поцелуй, ваши те слова, такие наивные... ну, все это ей, конечно, нравилось, но вы не в ее вкусе. И вы это знаете. Подсознательно. И когда уезжали, уверены были, что она вас через месяц не вспомнит. Так чему вы теперь-то удивляетесь? В вашем возрасте нужно уже уметь не обманываться. Хотя... может, действительно, рано вам еще этому научиться?
- Вы умеете читать мысли?
- А вы нет? Все умеют.
- Я - нет.
- Умеете. Но не знаете языка. Язык мыслей - особый язык, это образы, которые нужно расшифровывать особым способом. Вы слышите мои мысли, но не понимаете их, не зная языка, они остаются в подсознании, как просмотренная, но непонятая книга. А потом, может, во сне, вы начинаете понимать какую-то часть, и вам начинает казаться, что кто-то говорит с вами... Впрочем, я увлекся. Видите ли, хотя по профессии я физик, язык мое хобби, и то, что я вам сказал - это мой личный взгляд на передачу мыслей. Личный, и не более того.
- Вы хотите сказать, что я тоже слышу танины мысли, я знаю их, но просто не понимаю, что...
- Совершенно верно.
- И то, что Таня думает сейчас...
- И это тоже.
- А вы...
- А я научился понимать этот язык.
- Научите меня!
Арье покачал головой.
- Я не могу вас этому научить. Не потому что не хочу. Не умею. Это ведь разные задачи - научиться самому и научить другого.
- Жаль, - сказал Сергей. Уходить не хотелось. На кухне было уютно, он бы выпил еще чаю ("Сейчас", - немедленно отозвался Арье) и поговорил, так хотелось поговорить - все равно Арье знает его мысли, зачем же скрывать ("Незачем, - подхватил Арье, - да и смысла нет"), от одиночества устаешь, может, он даже не столько по Тане скучает, сколько от того, что не с кем поговорить, не с родителями же, у которых лишь деньги на уме ("Это вы зря, ну да ладно, потом сами поймете"), и не с ребятами тоже...
- Знаете, - сказал Арье, поставив перед Сергеем блюдо с печеньем, почему я позвал вас?
Сергей не стал отвечать, все равно не угадает.
- Скажите, Сергей, - продолжал Арье, - вы когда-нибудь думали о том, что происходит в мире, когда вы принимаете какое-то решение? Выбор. Любой. Перейти или не перейти улицу. Выпить еще стакан или отказаться. Признаться девушке в любви или обождать. Уехать или остаться... Не отвечайте (Сергей, впрочем, и не собирался), это я так, риторически. Я знаю, что именно вы можете ответить. Слышал много раз - не от вас, конечно, каждый думает так же... Происходит то, что происходит. Мир меняется после того, как вы сделали выбор. Только после. И только вследствие выбора. Неважно - сильно меняется или мало, или почти никак. Что изменилось в мире, если вы попросили еще чашку чаю? Ничего, а? Почти. Еще чашка - это время. Это продолжение разговора. Позднее вернетесь домой. Родители будут недовольны. Может возникнуть ссора. Испортятся отношения... Не выпьете чашку, уйдете раньше... Так вот и меняется мир - из-за мелочей. И не вернуть. Нельзя ведь возвратиться на минуту или час в прошлое и отказаться от чая.
1 2 3 4 5 6