Спустившись в огромный зал, она заторопилась вперед по коридорам с высокими потолками и наконец достигла нужной ей комнаты, в которой находилось экранирующее устройство.
Плотно укутав младенца, она положила его на ближайшее из сидений, располагавшихся неподалеку от магического аппарата Древних, за пределами создаваемого им щита. Ребенок спал, крошечное личико его было обращено к ней. Она по-прежнему ощущала, как издалека тянутся к нему чужаки, как чары их касаются младенца, поглаживая его, лаская, убаюкивая. Они все еще пытались добраться и до нее самой. Однако Даня оградилась от них надежным магическим экраном, и сейчас ее радовало уже то, что, вступив под созданный Древними защитный купол, она наконец избавится от их соглядатайства.
Даня поднялась на помост, и устройство ожило без какого-либо участия с ее стороны. Все далекие голоса умолкли. И Луэркас немедленно оказался с нею.
Даня, как хорошо, что ты здесь. Без тебя мне было одиноко.
— Когда ты говорил со мной после родов, я подумала, что ты останешься. Но ты покинул меня прежде, чем я успела сказать, что счастлива вновь слышать твой голос. Почему ты оставил меня так внезапно?
Те, кто досаждает тебе и твоему ребенку своими бестелесными прикосновениями, охотно бы уничтожили меня — да и тебя со мною, — если бы только узнали, что ты являешься моим другом. Я лишь хотел поздравить тебя с разрешением от бремени. Ты проявила отвагу и силу, и с беременностью наконец покончено. Но остаться с тобой я не осмелился, за тобой следят могущественные чародеи. Их много, а я слаб и одинок.
Даня поторопилась напомнить себе, что лишь с Луэркасом могла она говорить открыто все те долгие месяцы, пока младенец рос в ее чреве. Лишь он знал целиком всю повесть об учиненном над нею насилии, о перенесенных ею пытках и ужасе, которыми сопровождалось зачатие этого нежеланного ребенка. Он сочувствовал ей, поддерживал, не давал упасть духом и уверял, что она еще отомстит тем, кто так жестоко обошелся с ней, сулил, что однажды она увидит, как склонятся перед нею и Сабиры, и Галвеи, перед тем как она произнесет свой приговор, осуждающий и тех, и других за все зло, причиненное ей. Она все время жаловалась ему на неудобства, которые причинял ей ребенок, на докучливых чародеев, вечно подглядывавших за ним и за нею, и Луэркас старался успокоить ее, уверяя, что она отомстит и им. Он утешал ее — так, как никто здесь просто не умел этого делать. И Даня сомневалась в том, что смогла бы пережить выпавшее на ее долю испытание без его помощи.
Однако слова его о том, что с беременностью наконец покончено, неприятно резанули ее по сердцу и заставили желудок собраться в тугой комок. Теперь она совсем не думала, что с этим этапом в ее жизни покончено… что она теперь освободилась . Напротив, она совершила нечто замечательное, жуткое и великолепное, сохранив свою жизнь. Она выдержала испытание и вышла из него преображенной, чего как раз и не понимал бедняга Луэркас.
Обнаружив, что ей мил рожденный ею ребенок, она подумала было, что предает этим Луэркаса… смешная, дурацкая мысль. Луэркас вовсе не будет чувствовать себя преданным, когда заметит, что она начинает любить младенца. Он поможет ей, поддержит, как делал это и раньше.
— Он такой хороший, — сказала она негромко. Не без нерешительности в голосе.
Хороший… аххх. Луэркас ненадолго умолк. Конечно. Разве может быть иначе?
Ей хотелось бы думать, что Луэркас понял ее, однако то, как ее бесплотный друг произнес эти слова, испугало Даню.
— Что ты имеешь в виду?
Новорожденный всегда беспомощен и умилителен, таков обычай природы, но чтобы родить его, тебе пришлось пройти через ад. И конечно, глядя на него, ты всякий раз видишь нуждающегося в любви младенца. Ты сама достойна любви более, чем кто-либо другой на всем свете… И ты способна полюбить своего сына. И это, на взгляд, и есть самое печальное во всей этой истории.
Именно поэтому он и выбрал тебя. Разве ты сумеешь остановить его, пребывая в подобном положении?
— Луэркас, ты говоришь бессмыслицу.
Твоему ребенку предопределено стать между тобой и всем, чего ты желаешь. Он погубит и тебя, и твои мечты и надежды, и сделает это во имя того, что он считает любовью. И ты поможешь ему в этом, потому что искренне полюбишь его. В голосе Луэркаса как будто звучало сочувствие, однако слух Дани улавливал в нем и нечто новое — еще не слышанное ею и потому неизвестное.
— Он — ребенок. Как может он победить меня? Почему ты считаешь, что ему предназначено погубить меня? Как это может случиться?
Дан, погляди на него внимательно. Погляди на него, только не человеческими глазами, а зрением Волка. Посмотри глазами колдуньи. Он рожден Волками и преображен чарами, столь могущественными, что при своем пробуждении они оживили мертвых и освободили духов из ловушек, удерживавших их в течение тысячи лет. Погляди на этого крошечного, беспомощного ребенка и скажи мне, что ты увидишь.
Она послушалась совета Луэркаса. Взглянув на своего завернутого в одеяло сына, лежащего в безопасности на сиденье ближайшего кресла, она закрыла глаза и призвала к себе Волчье зрение. Спустя какое-то мгновение ребенок вновь возник перед ее сомкнутыми глазами, но на сей раз в виде сверкающего духа. Она ожидала увидеть нечто совершенно другое. Дух младенца раза в два превосходил размер его тела. От него во все стороны растекалось чистое и умиротворяющее золотое сияние без единого пятна или иного изъяна. А с лучами его сплетались сотни разноцветных волокон, каждое из которых тянулось вдаль к тем, кто шпионил за ней, к ее соглядатаям. И младенец нежился в клубке этих чуждых касающихся его нитей, принимая ласки от незнакомцев.
— Они окружают его, и он рад им, — сказала Даня. — Он любит их.
Действительно любит. Он любит всех и все, с неразборчивостью идиота. Он любит Семью, которая отвергла тебя, любит пытавших тебя негодяев — в той же степени и точно так же, как и тебя.
— Но ведь он просто младенец. Вырастет и все узнает.
Луэркас со вздохом ответил:
О, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. Даня, дорогой друг мой, я отдал бы все ради того, чтобы это оказалось правдой и этого ребенка еще можно было бы спасти. Но это не так. Душа его уже сформировалась. Она пребывала в своем нынешнем виде целую тысячу лет, оставаясь неизменной и ожидая, пока ей подвернется удобное тело. Обитающая в этом теле душа не забыла себя, как назначили боги душам, обретающим новую плотскую оболочку. Этот ребенок помнит каждое мгновение своей прежней жизни — жизни чародея в дни, предшествовавшие Войне Колдунов. И он намеревается продолжить свое существование с той самой точки, на которой оно прервалось. Дух этот провозглашает благородные цели — мир всем живущим, любовь ко всякому существу, — однако сравни его идеалы с известными тебе и скажи, согласишься ли ты позволить ему преуспеть в том, для чего он пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Плотно укутав младенца, она положила его на ближайшее из сидений, располагавшихся неподалеку от магического аппарата Древних, за пределами создаваемого им щита. Ребенок спал, крошечное личико его было обращено к ней. Она по-прежнему ощущала, как издалека тянутся к нему чужаки, как чары их касаются младенца, поглаживая его, лаская, убаюкивая. Они все еще пытались добраться и до нее самой. Однако Даня оградилась от них надежным магическим экраном, и сейчас ее радовало уже то, что, вступив под созданный Древними защитный купол, она наконец избавится от их соглядатайства.
Даня поднялась на помост, и устройство ожило без какого-либо участия с ее стороны. Все далекие голоса умолкли. И Луэркас немедленно оказался с нею.
Даня, как хорошо, что ты здесь. Без тебя мне было одиноко.
— Когда ты говорил со мной после родов, я подумала, что ты останешься. Но ты покинул меня прежде, чем я успела сказать, что счастлива вновь слышать твой голос. Почему ты оставил меня так внезапно?
Те, кто досаждает тебе и твоему ребенку своими бестелесными прикосновениями, охотно бы уничтожили меня — да и тебя со мною, — если бы только узнали, что ты являешься моим другом. Я лишь хотел поздравить тебя с разрешением от бремени. Ты проявила отвагу и силу, и с беременностью наконец покончено. Но остаться с тобой я не осмелился, за тобой следят могущественные чародеи. Их много, а я слаб и одинок.
Даня поторопилась напомнить себе, что лишь с Луэркасом могла она говорить открыто все те долгие месяцы, пока младенец рос в ее чреве. Лишь он знал целиком всю повесть об учиненном над нею насилии, о перенесенных ею пытках и ужасе, которыми сопровождалось зачатие этого нежеланного ребенка. Он сочувствовал ей, поддерживал, не давал упасть духом и уверял, что она еще отомстит тем, кто так жестоко обошелся с ней, сулил, что однажды она увидит, как склонятся перед нею и Сабиры, и Галвеи, перед тем как она произнесет свой приговор, осуждающий и тех, и других за все зло, причиненное ей. Она все время жаловалась ему на неудобства, которые причинял ей ребенок, на докучливых чародеев, вечно подглядывавших за ним и за нею, и Луэркас старался успокоить ее, уверяя, что она отомстит и им. Он утешал ее — так, как никто здесь просто не умел этого делать. И Даня сомневалась в том, что смогла бы пережить выпавшее на ее долю испытание без его помощи.
Однако слова его о том, что с беременностью наконец покончено, неприятно резанули ее по сердцу и заставили желудок собраться в тугой комок. Теперь она совсем не думала, что с этим этапом в ее жизни покончено… что она теперь освободилась . Напротив, она совершила нечто замечательное, жуткое и великолепное, сохранив свою жизнь. Она выдержала испытание и вышла из него преображенной, чего как раз и не понимал бедняга Луэркас.
Обнаружив, что ей мил рожденный ею ребенок, она подумала было, что предает этим Луэркаса… смешная, дурацкая мысль. Луэркас вовсе не будет чувствовать себя преданным, когда заметит, что она начинает любить младенца. Он поможет ей, поддержит, как делал это и раньше.
— Он такой хороший, — сказала она негромко. Не без нерешительности в голосе.
Хороший… аххх. Луэркас ненадолго умолк. Конечно. Разве может быть иначе?
Ей хотелось бы думать, что Луэркас понял ее, однако то, как ее бесплотный друг произнес эти слова, испугало Даню.
— Что ты имеешь в виду?
Новорожденный всегда беспомощен и умилителен, таков обычай природы, но чтобы родить его, тебе пришлось пройти через ад. И конечно, глядя на него, ты всякий раз видишь нуждающегося в любви младенца. Ты сама достойна любви более, чем кто-либо другой на всем свете… И ты способна полюбить своего сына. И это, на взгляд, и есть самое печальное во всей этой истории.
Именно поэтому он и выбрал тебя. Разве ты сумеешь остановить его, пребывая в подобном положении?
— Луэркас, ты говоришь бессмыслицу.
Твоему ребенку предопределено стать между тобой и всем, чего ты желаешь. Он погубит и тебя, и твои мечты и надежды, и сделает это во имя того, что он считает любовью. И ты поможешь ему в этом, потому что искренне полюбишь его. В голосе Луэркаса как будто звучало сочувствие, однако слух Дани улавливал в нем и нечто новое — еще не слышанное ею и потому неизвестное.
— Он — ребенок. Как может он победить меня? Почему ты считаешь, что ему предназначено погубить меня? Как это может случиться?
Дан, погляди на него внимательно. Погляди на него, только не человеческими глазами, а зрением Волка. Посмотри глазами колдуньи. Он рожден Волками и преображен чарами, столь могущественными, что при своем пробуждении они оживили мертвых и освободили духов из ловушек, удерживавших их в течение тысячи лет. Погляди на этого крошечного, беспомощного ребенка и скажи мне, что ты увидишь.
Она послушалась совета Луэркаса. Взглянув на своего завернутого в одеяло сына, лежащего в безопасности на сиденье ближайшего кресла, она закрыла глаза и призвала к себе Волчье зрение. Спустя какое-то мгновение ребенок вновь возник перед ее сомкнутыми глазами, но на сей раз в виде сверкающего духа. Она ожидала увидеть нечто совершенно другое. Дух младенца раза в два превосходил размер его тела. От него во все стороны растекалось чистое и умиротворяющее золотое сияние без единого пятна или иного изъяна. А с лучами его сплетались сотни разноцветных волокон, каждое из которых тянулось вдаль к тем, кто шпионил за ней, к ее соглядатаям. И младенец нежился в клубке этих чуждых касающихся его нитей, принимая ласки от незнакомцев.
— Они окружают его, и он рад им, — сказала Даня. — Он любит их.
Действительно любит. Он любит всех и все, с неразборчивостью идиота. Он любит Семью, которая отвергла тебя, любит пытавших тебя негодяев — в той же степени и точно так же, как и тебя.
— Но ведь он просто младенец. Вырастет и все узнает.
Луэркас со вздохом ответил:
О, как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. Даня, дорогой друг мой, я отдал бы все ради того, чтобы это оказалось правдой и этого ребенка еще можно было бы спасти. Но это не так. Душа его уже сформировалась. Она пребывала в своем нынешнем виде целую тысячу лет, оставаясь неизменной и ожидая, пока ей подвернется удобное тело. Обитающая в этом теле душа не забыла себя, как назначили боги душам, обретающим новую плотскую оболочку. Этот ребенок помнит каждое мгновение своей прежней жизни — жизни чародея в дни, предшествовавшие Войне Колдунов. И он намеревается продолжить свое существование с той самой точки, на которой оно прервалось. Дух этот провозглашает благородные цели — мир всем живущим, любовь ко всякому существу, — однако сравни его идеалы с известными тебе и скажи, согласишься ли ты позволить ему преуспеть в том, для чего он пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97