Чтобы остаться неузнанной, она вымазала лицо грязью и надела перчатки.
— Я звала тебя, — сказала она. — Мне нужна твоя помощь.
Дева-лебедь испустила протяжное шипение. Лошади забеспокоились, тихонько заржали, переступая с ноги на ногу.
Уриск рысцой подбежал к Витбью. Они о чем-то вполголоса поговорили, а потом он вернулся к Тахгил.
— Я сказал ей, что вам нужно, — напевно сообщил он. — Она поможет вам в пути через Лаллиллир. Проследит, чтобы вы были в безопасности — насколько это возможно — до Черного моста, не дальше. Она бы и на это не согласилась, когда бы не обет пера.
— Понятно, — промолвила Тахгил.
Холодный взгляд лебединой девы пронзал ее точно заостренная сосулька — или скорее как чаячье перо, выписывающее в застывшем воздухе слово «отвращение».
— Скажи ей, она должна помочь нам перебраться через реку к Циннарину — это самое, самое меньшее.
Два духа вновь посовещались.
— У тебя ее перо. Она должна повиноваться, — передал уриск. — Но лебеди не очень-то жалуют смертных — считают, вы все воры и охотники.
— И, сдается мне, не так уж они далеки от истины, — заметила Тахгил.
— Солнце уже вот-вот встанет, — продолжал уриск. — Я побегу вперед, а лебедь должна лететь. Будет охранять вас сверху. Если увидит опасность — спустится и предупредит. Покажет вам, каким путем лучше всего идти. И помните, она не любит принимать женское обличье при солнечном свете — у ее народа это не в обычае. Конечно, если совсем уж придется, превратится, чтобы поговорить с вами, но надолго в таком виде не останется.
Лебединая дева уже отворачивалась. Бледное лицо скрылось за водопадом иссиня-черных волос. Гибкая фигурка скользнула за выступ скалы — и в небо, раскинув могучие крылья, вытянув узкую змеиную шейку и поджав красные лапки, взмыл грациозный лебедь. Крылья хлопали, точно парус под ветром. Вскоре недавняя гостья превратилась в крохотное пятнышко высоко над головой.
Над Зубчатым кряжем показался краешек солнца.
В лучах рассвета оказалось, что в лагере нет ровным счетом ни одного уриска. Вивиана с Кейтри мирно спали, обнявшись, в пещерке меж корней. Сонные личики были тихи и невинны, как два нежных персика. Тахгил сидела у потухшего костра, обхватив руками колени. Погрузившись в скорбное забытье, она невидящим взором глядела на угли и золу. Чарующие цветы паслена уже закрылись, склонили головки, прячась от света дня. Только Эрроусмит стоял под изогнутым деревом, что простирало ветви над скалами и умытыми росой папоротниками.
Молодой человек снова глядел на запад. По напудренному лиловому горизонту гулял розовато-сиреневый ветер, принося с собой резкий свист, тарахтение и треск — то верещали сороки. Эрроусмит повернул серебристо-седую голову и устремил на Тахгил невыносимо пронизывающий, горящий взгляд.
Но только и всего.
В то утро путники, ведя коней в поводу, поднялись на Маллорстангов обрыв. С вершины их взору открылась широкая и ошеломляющая перспектива.
Над головой в небе безраздельно царили тучи. Сердцевины их, таящие грозы, отливали лиловым, по краям же солнце подсвечивало эти грозные крепости ослепительной золотистой белизной изящного кружева. В лохматых просветах синела бездонная лазурь.
Понизу тянулась вдаль, скрываясь в дымке, глубокая долина реки Чернушки, утопающая в прекрасных диких лесах, над которыми развивались вуали испарений. Сама река петляла по центру долины, но за деревьями ее было практически не видно — лишь кое-где средь листвы блестела вода. Леса, такие густые по берегам, постепенно редели, поднимаясь в обе стороны по склонам долины, так что к самому верху на склонах росла разве что лишь трава. Там начиналось царство серых камней и воздушных пустот, где привольно носился резкий сильный ветер, способный в один миг сдуть неосторожного путника с обрыва. Вершины холмов, спящие непробудным сном исполины, насупившись, глядели на горизонт. Но под лысыми макушками спадали вниз блестящие пряди волос, локон за локоном, завиток за завитком. Эти пряди — глубокие расщелины и овражки, поросшие лесом, кувыркались к самому дну долины. Порой они пропадали из виду, уходили под землю и там блуждали в потайных пещерах, пока, наткнувшись на скальный пласт, не проступали снова родниками и фонтанчиками на склонах холмов. Самые большие речушки текли в своих отдельных ложбинках, пробираясь сквозь пелену испарений каскадами ярких водопадов.
За западной стеной Черной долины смутно вырисовывалась зубчатая гряда Блеклого кряжа. С востока тянулась к небесам высокая Дорога Нежити — но саму ее видно не было за густым туманом.
Стараясь держаться повыше, всадники поскакали направо. Под копытами коней простирались заросли пушицы и вереска — зеленые, коричневатые, розовые просторы. Бекасы и кроншнепы перепархивали меж кустов можжевельника, предостерегающе приговаривая: «Повер-рните! Повер-рните!»
К полудню путешественники достигли южной оконечности Пустынного кряжа. Этот внушительный горный хребет, разделявший две речные долины, увенчивался плоской вершиной, узкой и извилистой, как присборенная лента. Кое-где ширина его не превышала двух футов. Через несколько шагов тропа расширялась до семи — десяти футов, но лишь для того, чтобы, не пробежав и фарлонга, сузиться снова. Местами этот опасный путь ограждали торчащие вверх выступы скал, однако по большей части с обеих сторон уходили вниз отвесные обрывы. Тому, кто решался избрать сей поднебесный, подвластный всем ветрам путь, открывался вид на обе долины сразу — и Черную, и Воронью. Реки, что дали название этим долинам, рождались на свет прямо под ногами путников. Слева от себя внимательный путник мог разглядеть тоненький ручеек, позже превращавшийся в полноводную реку Чернушку, справа же били ключи, которые потом, слившись в единый поток, образовывали Воронью реку.
Поскольку тропа эта шла поверху, не пересекая ни одного из клокочущих ниже ручейков, она служила излюбленным маршрутом всевозможным колдовским тварям, нежити. Сейчас, в ясный полдень, тропа казалась вполне мирной и заманчивой, однако ближе к вечеру картина менялась.
— Надо бы нам свернуть вниз, к склонам Чернушки, — сказала Тахгил, — чтобы к ночи быть подальше отсюда. Вон, глядите, слева довольно пологая ложбинка, наверное, мы сумеем найти там дорогу. И, кстати, пора бы нам и распрощаться.
— Нет-нет, не покидайте нас, мастер Эрроусмит! — вскричала Вивиана, не дав тому и слова молвить в ответ. — Не слушайте вы глупости уриска! Я уверена, вам эти ручейки перешагнуть ничего не стоит — да они же все с палец шириной, сущий пустяк по сравнению с Карраханом!
— Но их слишком много, — возразила Тахгил. — А потом, очень может быть, нам потребуется для безопасности искать дорогу еще ниже, где реки не уже Каррахана, да к тому же куда как многочисленны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Я звала тебя, — сказала она. — Мне нужна твоя помощь.
Дева-лебедь испустила протяжное шипение. Лошади забеспокоились, тихонько заржали, переступая с ноги на ногу.
Уриск рысцой подбежал к Витбью. Они о чем-то вполголоса поговорили, а потом он вернулся к Тахгил.
— Я сказал ей, что вам нужно, — напевно сообщил он. — Она поможет вам в пути через Лаллиллир. Проследит, чтобы вы были в безопасности — насколько это возможно — до Черного моста, не дальше. Она бы и на это не согласилась, когда бы не обет пера.
— Понятно, — промолвила Тахгил.
Холодный взгляд лебединой девы пронзал ее точно заостренная сосулька — или скорее как чаячье перо, выписывающее в застывшем воздухе слово «отвращение».
— Скажи ей, она должна помочь нам перебраться через реку к Циннарину — это самое, самое меньшее.
Два духа вновь посовещались.
— У тебя ее перо. Она должна повиноваться, — передал уриск. — Но лебеди не очень-то жалуют смертных — считают, вы все воры и охотники.
— И, сдается мне, не так уж они далеки от истины, — заметила Тахгил.
— Солнце уже вот-вот встанет, — продолжал уриск. — Я побегу вперед, а лебедь должна лететь. Будет охранять вас сверху. Если увидит опасность — спустится и предупредит. Покажет вам, каким путем лучше всего идти. И помните, она не любит принимать женское обличье при солнечном свете — у ее народа это не в обычае. Конечно, если совсем уж придется, превратится, чтобы поговорить с вами, но надолго в таком виде не останется.
Лебединая дева уже отворачивалась. Бледное лицо скрылось за водопадом иссиня-черных волос. Гибкая фигурка скользнула за выступ скалы — и в небо, раскинув могучие крылья, вытянув узкую змеиную шейку и поджав красные лапки, взмыл грациозный лебедь. Крылья хлопали, точно парус под ветром. Вскоре недавняя гостья превратилась в крохотное пятнышко высоко над головой.
Над Зубчатым кряжем показался краешек солнца.
В лучах рассвета оказалось, что в лагере нет ровным счетом ни одного уриска. Вивиана с Кейтри мирно спали, обнявшись, в пещерке меж корней. Сонные личики были тихи и невинны, как два нежных персика. Тахгил сидела у потухшего костра, обхватив руками колени. Погрузившись в скорбное забытье, она невидящим взором глядела на угли и золу. Чарующие цветы паслена уже закрылись, склонили головки, прячась от света дня. Только Эрроусмит стоял под изогнутым деревом, что простирало ветви над скалами и умытыми росой папоротниками.
Молодой человек снова глядел на запад. По напудренному лиловому горизонту гулял розовато-сиреневый ветер, принося с собой резкий свист, тарахтение и треск — то верещали сороки. Эрроусмит повернул серебристо-седую голову и устремил на Тахгил невыносимо пронизывающий, горящий взгляд.
Но только и всего.
В то утро путники, ведя коней в поводу, поднялись на Маллорстангов обрыв. С вершины их взору открылась широкая и ошеломляющая перспектива.
Над головой в небе безраздельно царили тучи. Сердцевины их, таящие грозы, отливали лиловым, по краям же солнце подсвечивало эти грозные крепости ослепительной золотистой белизной изящного кружева. В лохматых просветах синела бездонная лазурь.
Понизу тянулась вдаль, скрываясь в дымке, глубокая долина реки Чернушки, утопающая в прекрасных диких лесах, над которыми развивались вуали испарений. Сама река петляла по центру долины, но за деревьями ее было практически не видно — лишь кое-где средь листвы блестела вода. Леса, такие густые по берегам, постепенно редели, поднимаясь в обе стороны по склонам долины, так что к самому верху на склонах росла разве что лишь трава. Там начиналось царство серых камней и воздушных пустот, где привольно носился резкий сильный ветер, способный в один миг сдуть неосторожного путника с обрыва. Вершины холмов, спящие непробудным сном исполины, насупившись, глядели на горизонт. Но под лысыми макушками спадали вниз блестящие пряди волос, локон за локоном, завиток за завитком. Эти пряди — глубокие расщелины и овражки, поросшие лесом, кувыркались к самому дну долины. Порой они пропадали из виду, уходили под землю и там блуждали в потайных пещерах, пока, наткнувшись на скальный пласт, не проступали снова родниками и фонтанчиками на склонах холмов. Самые большие речушки текли в своих отдельных ложбинках, пробираясь сквозь пелену испарений каскадами ярких водопадов.
За западной стеной Черной долины смутно вырисовывалась зубчатая гряда Блеклого кряжа. С востока тянулась к небесам высокая Дорога Нежити — но саму ее видно не было за густым туманом.
Стараясь держаться повыше, всадники поскакали направо. Под копытами коней простирались заросли пушицы и вереска — зеленые, коричневатые, розовые просторы. Бекасы и кроншнепы перепархивали меж кустов можжевельника, предостерегающе приговаривая: «Повер-рните! Повер-рните!»
К полудню путешественники достигли южной оконечности Пустынного кряжа. Этот внушительный горный хребет, разделявший две речные долины, увенчивался плоской вершиной, узкой и извилистой, как присборенная лента. Кое-где ширина его не превышала двух футов. Через несколько шагов тропа расширялась до семи — десяти футов, но лишь для того, чтобы, не пробежав и фарлонга, сузиться снова. Местами этот опасный путь ограждали торчащие вверх выступы скал, однако по большей части с обеих сторон уходили вниз отвесные обрывы. Тому, кто решался избрать сей поднебесный, подвластный всем ветрам путь, открывался вид на обе долины сразу — и Черную, и Воронью. Реки, что дали название этим долинам, рождались на свет прямо под ногами путников. Слева от себя внимательный путник мог разглядеть тоненький ручеек, позже превращавшийся в полноводную реку Чернушку, справа же били ключи, которые потом, слившись в единый поток, образовывали Воронью реку.
Поскольку тропа эта шла поверху, не пересекая ни одного из клокочущих ниже ручейков, она служила излюбленным маршрутом всевозможным колдовским тварям, нежити. Сейчас, в ясный полдень, тропа казалась вполне мирной и заманчивой, однако ближе к вечеру картина менялась.
— Надо бы нам свернуть вниз, к склонам Чернушки, — сказала Тахгил, — чтобы к ночи быть подальше отсюда. Вон, глядите, слева довольно пологая ложбинка, наверное, мы сумеем найти там дорогу. И, кстати, пора бы нам и распрощаться.
— Нет-нет, не покидайте нас, мастер Эрроусмит! — вскричала Вивиана, не дав тому и слова молвить в ответ. — Не слушайте вы глупости уриска! Я уверена, вам эти ручейки перешагнуть ничего не стоит — да они же все с палец шириной, сущий пустяк по сравнению с Карраханом!
— Но их слишком много, — возразила Тахгил. — А потом, очень может быть, нам потребуется для безопасности искать дорогу еще ниже, где реки не уже Каррахана, да к тому же куда как многочисленны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141