К несчастью, не знаю, где теперь сестра моя… Может, люди добрые, вы о ней что-нибудь слышали?
— Ну-ка, заткните его! — приказал Зотий, встревоженный незапланированным развитием событий. Из толпы послышались непотребные для его уха бунтарские речи:
— Он это, он!
— Странники говорили, что вернется князь, новое имя его называли — Владеющий Силами Гор, значит, Владигор по-нашему!
— Похож-то как на молодого Светозора…
— Да где ж столько лет пропадал?
— Почему один, где дружина верная? Изведут его борейцы треклятые!
— Неужто позволим, братцы?!
Владигор видел, что безоружная толпа готова броситься на сдерживающих ее воинов, и понимал, какой кровью это обернется. Поэтому он крикнул возбужденным простолюдинам:
— Не сейчас, нет!.. Но время близко, друга! Воевода фотий с дружиной…
Пухленький поросеночек Зотий с неожиданной прытью подскочил к связанному пленнику и с размаху двинул кулачком в лицо.
— В клетку его! Чего смотрите? — заверещал взбешенный наместник. — Крикунов изловить и плетей всыпать!
Владигор вдруг извернулся в руках стражников и под хохот толпы отвесил Зотию хороший пинок, от которого тот кубарем покатился по палубе. Борейцы всем скопом навалились на юношу, посыпались жестокие удары. Защищаться со связанными за спиной руками было немыслимо, и все же княжич умудрился — кого ногами, кого головой — отметить своих тюремщиков прежде, чем потерял сознание.
— И зачем тебе это понадобилось? — сокрушался Чуча, смывая дождевой водой запекшуюся кровь с лица княжича. — Говорил я тебе — выждать надо, не злить стражу прежде времени. Речь держать вздумал, а у самого руки повязаны!.. Чего добился-то?
— Да ничего я не добивался, — пытался объяснить Владигор, с трудом шевеля разбитыми губами. — Не хотел, чтобы эти мерзавцы на людей бросились, вот и пришлось…
— Ага, ясно. Тумаки и зуботычины, что для всех были предназначены, в результате одному тебе достались. Веселое дело!
— Н-да, после такого веселья голова гудит и все кости ломит, как у пьяницы после пирушки. За последнее время уже дважды меня до бесчувствия лупцевали — это может стать дурной привычкой.
— Видали, он еще шутить изволит! — возмутился карлик. — Да если бы Зотий не сообразил, что за мертвого самозванца может ни гроша от Климоги не получить, кормил бы ты сейчас рыбешек на дне Чурань-реки! А за избитого и покалеченного с него не спросится. Соврет, что ты при поимке отбивался, тогда и повредили — и вся недолга.
— Так и не соврет, — рискнул раздвинуть губы в подобие улыбки Владигор. — Я на самом деле отбивался. Правда, как понимаешь по моему нынешнему положению, отбиться не удалось. Ничего, будет и на нашей улице праздник.
— До него еще дожить надо…
— Обязательно доживем!
Летний дождичек прекратился столь же быстро, как и начался. Вновь засверкало солнце, настроение у пленников улучшилось. Много ли человеку надо, чтобы почувствовать радость бытия? Избили, так не до смерти же. Солнышко припекает, приятель рядом сидит, песенку себе под нос мурлычет, селезень в небе пролетел — вот и славно, вот и жить можно!
Владигор отлеживался на тряпье, заботливо подстеленном Чучей, и, вспомнив уроки Белуна, мысленно внушал своему телу необходимость скорейшего выздоровления. Однако полностью на этом безусловно важном деле сосредоточиться не мог: из головы не выходило утреннее происшествие на берегу. Получается, что люди ему поверили. Более того — готовы были броситься на вооруженных до зубов наемников-иноземцев, чтобы освободить его! Значит, пришел конец народному долготерпению. Одной искорки довольно, чтобы пожар вспыхнул. Что или кто этой искоркой станет — сын Светозора, дружина ли Фотия, — не так и важно в конечном счете. Главное, что люди готовы за топоры и рогатины взяться, головы свои положить, лишь бы ненавистного Климогу скинуть!
— Слышь, князь, — отвлек его от размышлений Чуча. — Ежели у тебя теперь имя новое, значнгг, ты обряд Посвящения прошел, верно я разумею?
— Может, и так, — уклончиво ответил Владигор. — Это что-нибудь меняет в нашем положении?
— Да я не о том. Хотя, говорят, Посвященные удачливей простых смертных, им сами боги покровительствуют… А вот правда ли, что в Пещере Посвященных разных сокровищ видимо-невидимо? И злато, и серебро, и яхонты с жемчугами…
— Мало ли что говорят! Зачем тебе? Пусть и было бы там золото с яхонтами, так все равно ведь никто его взять не сможет. Не для богатства оно.
— А для чего же? — искренне удивился Чуча.
— А для чего звезды на небе? Тоже драгоценность немалая, но что-то я не слышал о том, чтобы кто-нибудь забрать их себе вознамерился.
— Ты, князь, чего дурного обо мне не подумай! — заторопился Чуча с оправданиями. — Просто у меня мысль скользнула: не те ли сокровища в Пещере Посвященных, которые предки мои припрятали?
— Нет, не те, — твердо заявил княжич. — И давай прекратим бесполезные речи.
— Твоя воля, князь, — пожал плечами Чуча. Похоже, уверенный тон Владигора не очень-то его убедил, однако больше этой темы он не затрагивал.
Вопросы подземельщика, наложившись на размышления о доведенных до отчаянья людях, увиденных сегодня на речном берегу, вновь пробудили в княжиче не слишком светлые воспоминания…
После Дня Посвящения чародей объяснил своему ученику смысл испытаний, выпавших ему на пути к Пещере. Объяснил в той мере, в какой сам понимал, поскольку замыслы небесных властителей вряд ли кому на земле могут быть ясны до конца.
Оказалось, например, что лестница из живой, страдающей человеческой плоти — самая трудная преграда для княжича — в полном смысле живой не являлась. То не люди были, а вочеловеченные каменные корни Синих гор. Да, да! Как и деревья, горы имеют корни, которыми сцепляют, удерживают земную твердь. По воле богов они могут любой облик принять: золотоносной жилой обернуться, подземной речкой, пластом угольным. А вот Владию решил Перун их в человеческом виде представить, чтобы посмотреть, как он поступит с ними.
Именно то, что княжич не захотел причинять боль другим, предпочтя мучиться сам, видимо, и было одним из вариантов правильного ответа на изощренное испытание. Синие горы по достоинству оценили мужество и душевную отзывчивость ученика Белуна, потому Перун и нарек его столь гордым именем.
О других событиях того дня чародей ничего не мог сказать толком. Что означали лениво нападавшие на них змеи? Почему золотой туннель охраняла женщина в мужской одежде? Зачем понадобились ей хрустальные двойники, с которыми и ребенок мог бы легко справиться? На эти вопросы Белун лишь одно отвечал: за каждым его поступком в День Посвящения внимательно следили боги. Они ставили свои вопросы перед его душой, создавая преграды на пути Владия, и душа отвечала — даже тогда, когда он ни о чем подобном не помышлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
— Ну-ка, заткните его! — приказал Зотий, встревоженный незапланированным развитием событий. Из толпы послышались непотребные для его уха бунтарские речи:
— Он это, он!
— Странники говорили, что вернется князь, новое имя его называли — Владеющий Силами Гор, значит, Владигор по-нашему!
— Похож-то как на молодого Светозора…
— Да где ж столько лет пропадал?
— Почему один, где дружина верная? Изведут его борейцы треклятые!
— Неужто позволим, братцы?!
Владигор видел, что безоружная толпа готова броситься на сдерживающих ее воинов, и понимал, какой кровью это обернется. Поэтому он крикнул возбужденным простолюдинам:
— Не сейчас, нет!.. Но время близко, друга! Воевода фотий с дружиной…
Пухленький поросеночек Зотий с неожиданной прытью подскочил к связанному пленнику и с размаху двинул кулачком в лицо.
— В клетку его! Чего смотрите? — заверещал взбешенный наместник. — Крикунов изловить и плетей всыпать!
Владигор вдруг извернулся в руках стражников и под хохот толпы отвесил Зотию хороший пинок, от которого тот кубарем покатился по палубе. Борейцы всем скопом навалились на юношу, посыпались жестокие удары. Защищаться со связанными за спиной руками было немыслимо, и все же княжич умудрился — кого ногами, кого головой — отметить своих тюремщиков прежде, чем потерял сознание.
— И зачем тебе это понадобилось? — сокрушался Чуча, смывая дождевой водой запекшуюся кровь с лица княжича. — Говорил я тебе — выждать надо, не злить стражу прежде времени. Речь держать вздумал, а у самого руки повязаны!.. Чего добился-то?
— Да ничего я не добивался, — пытался объяснить Владигор, с трудом шевеля разбитыми губами. — Не хотел, чтобы эти мерзавцы на людей бросились, вот и пришлось…
— Ага, ясно. Тумаки и зуботычины, что для всех были предназначены, в результате одному тебе достались. Веселое дело!
— Н-да, после такого веселья голова гудит и все кости ломит, как у пьяницы после пирушки. За последнее время уже дважды меня до бесчувствия лупцевали — это может стать дурной привычкой.
— Видали, он еще шутить изволит! — возмутился карлик. — Да если бы Зотий не сообразил, что за мертвого самозванца может ни гроша от Климоги не получить, кормил бы ты сейчас рыбешек на дне Чурань-реки! А за избитого и покалеченного с него не спросится. Соврет, что ты при поимке отбивался, тогда и повредили — и вся недолга.
— Так и не соврет, — рискнул раздвинуть губы в подобие улыбки Владигор. — Я на самом деле отбивался. Правда, как понимаешь по моему нынешнему положению, отбиться не удалось. Ничего, будет и на нашей улице праздник.
— До него еще дожить надо…
— Обязательно доживем!
Летний дождичек прекратился столь же быстро, как и начался. Вновь засверкало солнце, настроение у пленников улучшилось. Много ли человеку надо, чтобы почувствовать радость бытия? Избили, так не до смерти же. Солнышко припекает, приятель рядом сидит, песенку себе под нос мурлычет, селезень в небе пролетел — вот и славно, вот и жить можно!
Владигор отлеживался на тряпье, заботливо подстеленном Чучей, и, вспомнив уроки Белуна, мысленно внушал своему телу необходимость скорейшего выздоровления. Однако полностью на этом безусловно важном деле сосредоточиться не мог: из головы не выходило утреннее происшествие на берегу. Получается, что люди ему поверили. Более того — готовы были броситься на вооруженных до зубов наемников-иноземцев, чтобы освободить его! Значит, пришел конец народному долготерпению. Одной искорки довольно, чтобы пожар вспыхнул. Что или кто этой искоркой станет — сын Светозора, дружина ли Фотия, — не так и важно в конечном счете. Главное, что люди готовы за топоры и рогатины взяться, головы свои положить, лишь бы ненавистного Климогу скинуть!
— Слышь, князь, — отвлек его от размышлений Чуча. — Ежели у тебя теперь имя новое, значнгг, ты обряд Посвящения прошел, верно я разумею?
— Может, и так, — уклончиво ответил Владигор. — Это что-нибудь меняет в нашем положении?
— Да я не о том. Хотя, говорят, Посвященные удачливей простых смертных, им сами боги покровительствуют… А вот правда ли, что в Пещере Посвященных разных сокровищ видимо-невидимо? И злато, и серебро, и яхонты с жемчугами…
— Мало ли что говорят! Зачем тебе? Пусть и было бы там золото с яхонтами, так все равно ведь никто его взять не сможет. Не для богатства оно.
— А для чего же? — искренне удивился Чуча.
— А для чего звезды на небе? Тоже драгоценность немалая, но что-то я не слышал о том, чтобы кто-нибудь забрать их себе вознамерился.
— Ты, князь, чего дурного обо мне не подумай! — заторопился Чуча с оправданиями. — Просто у меня мысль скользнула: не те ли сокровища в Пещере Посвященных, которые предки мои припрятали?
— Нет, не те, — твердо заявил княжич. — И давай прекратим бесполезные речи.
— Твоя воля, князь, — пожал плечами Чуча. Похоже, уверенный тон Владигора не очень-то его убедил, однако больше этой темы он не затрагивал.
Вопросы подземельщика, наложившись на размышления о доведенных до отчаянья людях, увиденных сегодня на речном берегу, вновь пробудили в княжиче не слишком светлые воспоминания…
После Дня Посвящения чародей объяснил своему ученику смысл испытаний, выпавших ему на пути к Пещере. Объяснил в той мере, в какой сам понимал, поскольку замыслы небесных властителей вряд ли кому на земле могут быть ясны до конца.
Оказалось, например, что лестница из живой, страдающей человеческой плоти — самая трудная преграда для княжича — в полном смысле живой не являлась. То не люди были, а вочеловеченные каменные корни Синих гор. Да, да! Как и деревья, горы имеют корни, которыми сцепляют, удерживают земную твердь. По воле богов они могут любой облик принять: золотоносной жилой обернуться, подземной речкой, пластом угольным. А вот Владию решил Перун их в человеческом виде представить, чтобы посмотреть, как он поступит с ними.
Именно то, что княжич не захотел причинять боль другим, предпочтя мучиться сам, видимо, и было одним из вариантов правильного ответа на изощренное испытание. Синие горы по достоинству оценили мужество и душевную отзывчивость ученика Белуна, потому Перун и нарек его столь гордым именем.
О других событиях того дня чародей ничего не мог сказать толком. Что означали лениво нападавшие на них змеи? Почему золотой туннель охраняла женщина в мужской одежде? Зачем понадобились ей хрустальные двойники, с которыми и ребенок мог бы легко справиться? На эти вопросы Белун лишь одно отвечал: за каждым его поступком в День Посвящения внимательно следили боги. Они ставили свои вопросы перед его душой, создавая преграды на пути Владия, и душа отвечала — даже тогда, когда он ни о чем подобном не помышлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108