Осторожно ощупал голову, по которой били дубинкой.
Кожа была страшно болезненной. От шишек и кровоподтеков голова напоминала горный ландшафт. Но зато череп не проломили.
Я снова оглядел подвал - на этот раз тщательнее.
Мебели не было. В углу стояла пластиковая миска, до половины налитая водой. Я обнюхал ее. Пить я буду, только если дойду до отчаяния. Эти психи могли для смеху подсыпать яду или слабительного помощнее.
На стенах были потеки мочи. На ведущих к двери ступеням - четкие отпечатки кровавой руки. Еще брызги засохшей крови на стенах - как будто встряхивали малярную кисть.
Кто-то даже нарисовал рожицу:
0 0
I
(____________________)
Это должна была быть веселая рожица с улыбкой, но что-то мне говорило, что тот, кто ее рисовал, не улыбался. Наверняка бедняга рисовал собственной кровью.
Помню, когда в детстве мне было плохо, я рисовал на зеркале рожицы или клоунские ухмылки. Инстинктивные попытки себя подбодрить. Наверное, этот художник пытался сделать то же самое.
Теперь я заметил, что стены покрыты надписями, и начал их читать вразброс. “Бенджамен Кроули”. И рядом несколько палочек “IIII”. Он отсчитывал дни.
Четыре дня его здесь держали. Интересно, что стало с ним на пятый.
Были и письма:
Имя: Делл Окрем. Адрес: Радвелл-драйв, 26, Хайгейт.
Пожалуйста, скажите моей жене Саре, что я жив и здоров.
Д.О. Июль.
И мерзкий постскриптум:
Уже нет!
Скажите Саре Окрем, Хайгейт, бордель, что Делл - ха-ха! Вечная память!
Попадались стихи, перемешанные со строками из Библии, куплеты из песен. И на английском, и на других языках.
Я невольно стал водить пальцем по надписям. Вдруг меня охватило ощущение присутствия тех, кого здесь держали пленниками до меня. Я ощутил их эмоции. Страх следующего дня и следующего часа - это было как у меня. Они тоже завязли в этом кошмаре, от которого нельзя проснуться.
И они писали на белых стенах свои последние слова. Послания матерям, любимым, друзьям. Некоторые трудно было понять.
Папа, она правду сказала про Моу. Они его у Тони не заберут. Жаль, что я не могу тебе показать, где он спрятан. С любовью, Джина.
Понять другие было просто:
Если увидите Энджелу Пьермонт, скажите ей, что я ее люблю. И прошу прощения, что оставил ее одну с ребенком. Спасибо. Льюк Грант (Пимлико).
И бредовое:
…виноват Иисус - и пусть меня больше не тыкают - я помру и больше они крови не выкачают - я помру скоро - Иисус мне уже ничего не сделает.
От других перехватывало горло:
Мамочка, Джилли посадили в машину с питбулем. Она громко кричит и я ее слышу. Мне надо убежать. Теско говорит, что будет резать меня вдоль.
Прости, что я была такой непослушной. Поцелуй за меня маленькую Анни Ли. Я постараюсь быть хорошей, чтобы Боженька был мной доволен.
Я тебя люблю ч по тебе скучаю.
Крепко тебя целую.
Твоя Линсдей.
Я затряс головой. Будь у меня винтовка, с каким бы удовольствием я перестрелял бы всю эту шайку мерзавцев, видит Бог!
И снова ударила мысль о Кейт. Что эти гады с ней делают? Воображение стало посылать картинки в мозг. Кейт отбивается, волосы рассыпались по лицу. Я вспомнил, как тот, кого звали Теско, возился с ручной дрелью - сверлил дырки в столбе.
Я прислушался. Из дома ничего не было слышно. Удалось только разобрать, что где-то снаружи лает собака. Приглушенно, далеко-далеко.
Что там написала эта девочка?
Джилли посадили в машину с питбулем…
Я представил себе Кейт, как ее впихивают в машину с озверевшим от голода псом. А психи толпятся вокруг, заглядывая в окна.
Девушка против бешеного пса.
Я забегал по подвалу, шурша подошвами по газетам. Письмена на стене впивались в кожу как булавки.
И голос - тоже острый, как булавка - все время говорил у меня в голове:
Сделай что-нибудь, Рик, сделай, сделай…
Да.
Только что?
Я бегал из угла в угол и снова и снова вперивался в надписи на стене. В то, что в последние свои часы писали жертвы этих садистов. И эти жертвы наверняка знали, что письма не дойдут до адресатов. Это было как предсмертная исповедь, как последнее прости. И я знал, что тоже должен что-то написать. Я уже хотел найти палочку или камешек и написать свои последние слова, так ощущал я свое родство с этими людьми.
Как мне отчаянно хотелось отомстить за их смерть!
Во мне стала разгораться энергия почти термоядерная. Гнев нарастал и удушал. Чудовищное давление искало выхода - отыграться хоть на одном мерзавце, что затащили нас с Кейт в эту помойку.
Черт, что они с ней сделали? Что они могли с ней сделать? Если они ее тронули… если только они ее тронули! Я стискивал кулаки.
И тут над лестницей открылась дверь.
Я стоял в середине камеры на ковре вонючих газет, среди стен, покрытых предсмертными надписями перепуганных и плачущих людей, и вот сейчас их выведут и…
И что?
Макнут головой в бензин и подожгут?
Скормят живьем бешеным питбулям?
Затравят, как зверя на охоте?
Пустят пулю в живот?
Прибьют к столу за нижнюю губу?
По лестнице спускался Ковбой в той же ковбойской шляпе и ковбойских сапогах. За ним шел Теско, следом еще кто-то, тощий, как жердь. У всех были шелковые ленты на руках, на ногах, на поясе. И у всех были винтовки.
Вот оно, Рик.
Пойдешь на бойню покорным бараном?
Или…
Теско стоял ко мне ближе всех и улыбался.
Письмо на стене возникло так ясно, как если бы было вырезано у меня в мозгу: Теско говорит, что разрежет меня вдоль.
У меня в груди взорвалась бомба.
Меня за это прикончат, но видит Бог, я этому радовался.
С рычанием я рванулся, будто взорвался. Кулак мелькнул в воздухе.
Крысиные глаза Теско вытаращились в изумлении. Он с ошалелым лицом попытался поднять винтовку.
Наверное, что-то вело мою руку и придавало ей сил. Я услышал собственный рык, когда мой кулак превратился в орудие разрушения. Хр-р-рясь!
Кулак угодил в середину его морды. Теско хрюкнул и свалился, как бумажный.
67
Я стоял, тяжело дыша. Кулак начал саднить. Но мне было глубоко плевать. Этот псих Теско валялся на спине, глаза превратились в щелочки. Он кашлял и захлебывался, из носу хлестала кровь, и то и дело появлялись из ноздрей кровавые пузыри:
Ковбой ткнул его винтовкой. Он застонал, но не шевельнулся.
Тощий взял меня на прицел. Я не шевелился. Все, что во мне было, ушло в этот удар.
Теперь они меня убьют.
Ковбой поглядел на Теско, потом опять на меня с веселым удивлением. И приподнял пальцем край шляпы.
- Отличная работа, - сказал он с уважением. - Впервые вижу, как Теско свалили одним ударом.
- Пошел ты!
- Черт возьми, да вы ему нос превратили в кашу. Смотрите, этот хмырь вырубился вглухую. - Он снова посмотрел на меня. - Отличная работа, но лишняя.
- Можешь мне поверить… - Я попытался перевести дыхание. - Можешь мне поверить, дело того стоило.
- Лишнее, - повторил Ковбой, - потому что я пришел извиниться, что ударил вас по голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Кожа была страшно болезненной. От шишек и кровоподтеков голова напоминала горный ландшафт. Но зато череп не проломили.
Я снова оглядел подвал - на этот раз тщательнее.
Мебели не было. В углу стояла пластиковая миска, до половины налитая водой. Я обнюхал ее. Пить я буду, только если дойду до отчаяния. Эти психи могли для смеху подсыпать яду или слабительного помощнее.
На стенах были потеки мочи. На ведущих к двери ступеням - четкие отпечатки кровавой руки. Еще брызги засохшей крови на стенах - как будто встряхивали малярную кисть.
Кто-то даже нарисовал рожицу:
0 0
I
(____________________)
Это должна была быть веселая рожица с улыбкой, но что-то мне говорило, что тот, кто ее рисовал, не улыбался. Наверняка бедняга рисовал собственной кровью.
Помню, когда в детстве мне было плохо, я рисовал на зеркале рожицы или клоунские ухмылки. Инстинктивные попытки себя подбодрить. Наверное, этот художник пытался сделать то же самое.
Теперь я заметил, что стены покрыты надписями, и начал их читать вразброс. “Бенджамен Кроули”. И рядом несколько палочек “IIII”. Он отсчитывал дни.
Четыре дня его здесь держали. Интересно, что стало с ним на пятый.
Были и письма:
Имя: Делл Окрем. Адрес: Радвелл-драйв, 26, Хайгейт.
Пожалуйста, скажите моей жене Саре, что я жив и здоров.
Д.О. Июль.
И мерзкий постскриптум:
Уже нет!
Скажите Саре Окрем, Хайгейт, бордель, что Делл - ха-ха! Вечная память!
Попадались стихи, перемешанные со строками из Библии, куплеты из песен. И на английском, и на других языках.
Я невольно стал водить пальцем по надписям. Вдруг меня охватило ощущение присутствия тех, кого здесь держали пленниками до меня. Я ощутил их эмоции. Страх следующего дня и следующего часа - это было как у меня. Они тоже завязли в этом кошмаре, от которого нельзя проснуться.
И они писали на белых стенах свои последние слова. Послания матерям, любимым, друзьям. Некоторые трудно было понять.
Папа, она правду сказала про Моу. Они его у Тони не заберут. Жаль, что я не могу тебе показать, где он спрятан. С любовью, Джина.
Понять другие было просто:
Если увидите Энджелу Пьермонт, скажите ей, что я ее люблю. И прошу прощения, что оставил ее одну с ребенком. Спасибо. Льюк Грант (Пимлико).
И бредовое:
…виноват Иисус - и пусть меня больше не тыкают - я помру и больше они крови не выкачают - я помру скоро - Иисус мне уже ничего не сделает.
От других перехватывало горло:
Мамочка, Джилли посадили в машину с питбулем. Она громко кричит и я ее слышу. Мне надо убежать. Теско говорит, что будет резать меня вдоль.
Прости, что я была такой непослушной. Поцелуй за меня маленькую Анни Ли. Я постараюсь быть хорошей, чтобы Боженька был мной доволен.
Я тебя люблю ч по тебе скучаю.
Крепко тебя целую.
Твоя Линсдей.
Я затряс головой. Будь у меня винтовка, с каким бы удовольствием я перестрелял бы всю эту шайку мерзавцев, видит Бог!
И снова ударила мысль о Кейт. Что эти гады с ней делают? Воображение стало посылать картинки в мозг. Кейт отбивается, волосы рассыпались по лицу. Я вспомнил, как тот, кого звали Теско, возился с ручной дрелью - сверлил дырки в столбе.
Я прислушался. Из дома ничего не было слышно. Удалось только разобрать, что где-то снаружи лает собака. Приглушенно, далеко-далеко.
Что там написала эта девочка?
Джилли посадили в машину с питбулем…
Я представил себе Кейт, как ее впихивают в машину с озверевшим от голода псом. А психи толпятся вокруг, заглядывая в окна.
Девушка против бешеного пса.
Я забегал по подвалу, шурша подошвами по газетам. Письмена на стене впивались в кожу как булавки.
И голос - тоже острый, как булавка - все время говорил у меня в голове:
Сделай что-нибудь, Рик, сделай, сделай…
Да.
Только что?
Я бегал из угла в угол и снова и снова вперивался в надписи на стене. В то, что в последние свои часы писали жертвы этих садистов. И эти жертвы наверняка знали, что письма не дойдут до адресатов. Это было как предсмертная исповедь, как последнее прости. И я знал, что тоже должен что-то написать. Я уже хотел найти палочку или камешек и написать свои последние слова, так ощущал я свое родство с этими людьми.
Как мне отчаянно хотелось отомстить за их смерть!
Во мне стала разгораться энергия почти термоядерная. Гнев нарастал и удушал. Чудовищное давление искало выхода - отыграться хоть на одном мерзавце, что затащили нас с Кейт в эту помойку.
Черт, что они с ней сделали? Что они могли с ней сделать? Если они ее тронули… если только они ее тронули! Я стискивал кулаки.
И тут над лестницей открылась дверь.
Я стоял в середине камеры на ковре вонючих газет, среди стен, покрытых предсмертными надписями перепуганных и плачущих людей, и вот сейчас их выведут и…
И что?
Макнут головой в бензин и подожгут?
Скормят живьем бешеным питбулям?
Затравят, как зверя на охоте?
Пустят пулю в живот?
Прибьют к столу за нижнюю губу?
По лестнице спускался Ковбой в той же ковбойской шляпе и ковбойских сапогах. За ним шел Теско, следом еще кто-то, тощий, как жердь. У всех были шелковые ленты на руках, на ногах, на поясе. И у всех были винтовки.
Вот оно, Рик.
Пойдешь на бойню покорным бараном?
Или…
Теско стоял ко мне ближе всех и улыбался.
Письмо на стене возникло так ясно, как если бы было вырезано у меня в мозгу: Теско говорит, что разрежет меня вдоль.
У меня в груди взорвалась бомба.
Меня за это прикончат, но видит Бог, я этому радовался.
С рычанием я рванулся, будто взорвался. Кулак мелькнул в воздухе.
Крысиные глаза Теско вытаращились в изумлении. Он с ошалелым лицом попытался поднять винтовку.
Наверное, что-то вело мою руку и придавало ей сил. Я услышал собственный рык, когда мой кулак превратился в орудие разрушения. Хр-р-рясь!
Кулак угодил в середину его морды. Теско хрюкнул и свалился, как бумажный.
67
Я стоял, тяжело дыша. Кулак начал саднить. Но мне было глубоко плевать. Этот псих Теско валялся на спине, глаза превратились в щелочки. Он кашлял и захлебывался, из носу хлестала кровь, и то и дело появлялись из ноздрей кровавые пузыри:
Ковбой ткнул его винтовкой. Он застонал, но не шевельнулся.
Тощий взял меня на прицел. Я не шевелился. Все, что во мне было, ушло в этот удар.
Теперь они меня убьют.
Ковбой поглядел на Теско, потом опять на меня с веселым удивлением. И приподнял пальцем край шляпы.
- Отличная работа, - сказал он с уважением. - Впервые вижу, как Теско свалили одним ударом.
- Пошел ты!
- Черт возьми, да вы ему нос превратили в кашу. Смотрите, этот хмырь вырубился вглухую. - Он снова посмотрел на меня. - Отличная работа, но лишняя.
- Можешь мне поверить… - Я попытался перевести дыхание. - Можешь мне поверить, дело того стоило.
- Лишнее, - повторил Ковбой, - потому что я пришел извиниться, что ударил вас по голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136