Но это было просто хорошее расположение духа. Братья Кеннеди снова стали командой. И весь мир - розовый сад.
А все это время мимо нас неумолимо текла кровавая река. Не напрягая воображение, можно было себе представить, что земля - один мощный зверь, и кто-то разрубил артерию в ее почвенной коже. И теперь кровь жизни бежит по каналу, бывшему когда-то рекой Тон. Миллионы галлонов крови текут в далекое-далекое море.
9
- Рик, кто все эти люди?
Я открыл глаза. В моей спальне стоял Стивен и смотрел из окна, отодвинув одной рукой штору, а другую приложив к голове, будто видел что-то, чего не понимал.
Я протер глаза.
- Гм… который час?
Он посмотрел на меня, но не ответил. Синие глаза были спокойны, но я прочел в них что-то, отчего в животе свернулся ледяной ком. Я вздрогнул, по коже побежали мурашки.
- Какие люди? - Я выскочил из кровати.
- Вон те. - Он выглянул в окно.
Мне не понравился его голос, не понравилось выражение его синих глаз, недвижно глядящих в окно, будто на вишнях выросли человеческие глаза вместо плодов.
Какие люди? Вон те… не знаю, какие… я ни при чем… я ничего не делал…
На секунду меня ударила кулаком тревога. Впервые с пятницы я вспомнил то лицо в лесу. Которое плавало в воздухе. А потом меня бросило ничком на землю и придавило сверху.
Теперь какие-то таинственные люди. Все с серыми лицами? Все…
- Господи Иисусе!
Все мысли о бестелесных лицах исчезли. Я стоял рядом со Стивеном и глядел на Милю Короля Элмета.
Или, точнее, на то место, где должна была быть Миля.
- Какого черта они тут делают? - приглушенно сказал Стивен.
Я выглянул вместе с ним. Увидел синее утреннее небо, разрезанное одиночным следом реактивного самолета. Увидел сад перед домом. Кирпичную дорожку, ведущую к кованым железным воротам. Увидел газон с угловатой клумбой посередине, на которой росли желтофиоли; мама так ухаживала за этой клумбой, что земля там была рыхлая, как груда хлебных крошек. Увидел изгородь из бирючины и Трумен-вей. А потом увидел явно невозможное.
Людей.
Не дюжину. Не две. Не сотню. Не полтысячи и даже не тысячу.
Тысячи людей.
Тысячи и тысячи. Как будто живое море голов разлилось по дороге, по лугу вверх и, насколько хватал глаз, в лес. Поглядев налево, я увидел дорогу, тоже забитую людьми. Бойкот-драйв была забита людской пробкой.
Тогда я обернулся к часам-радио запомнить время. Воскресное утро, время 7.11. Тогда мне казалось важным запомнить время. Такое было чувство, что мне придется когда-нибудь стоять на свидетельском месте и давать показания о том, что я видел.
А что же я видел? Я видел Ферберн, захлестнутый приливом людей - мужчин, женщин, детей. Закрученными столбами поднимался в недвижный утренний воздух дым пятидесяти костров.
Мы со Стивеном стояли и смотрели. Не двигаясь. Наверное, даже не дыша. Нашим глазам предстало невероятное зрелище. Хоть все общественные места были забиты людьми, частные сады выглядели как обычно. Все еще властвовала цивилизация, и границы частных владений уважались, пусть даже ворота были открыты.
Единственное сравнение, которое пришло мне в голову, - рок-концерт на открытом воздухе. Те же толпы людей, пытающихся устроиться поудобнее, когда сидеть можно только на траве.
- Из них некоторые в ночной одежде, - услышал я приглушенный голос Стивена. - Пижамы и сорочки. А вон смотри, ребенок, завернутый в одеяло.
Стивен смотрел на отдельных людей в толпе, а не на море голов. Я тоже вгляделся пристальнее. Увидел женщин средние лет в ночных рубашках и с наброшенными на плечи, как плащи, пуховыми одеялами. В основном люди сидели или полулежали на траве. Сидели отцы и матери, держа на коленях детей Взрослые мужчины в пижамах или нормальной одежде, а то и причудливой смеси одного с другим. На лицах у них было выражение, как у детей, впервые попавших в новую школу. Выражение потерянное и одинокое, и чуть угадывается надежда, что сейчас вот кто-нибудь придет и скажет им, в какой класс идти.
В 7.17 зазвонил телефон. Потом я узнал, что телефоны у всех зазвонили в одно и то же время. Сняв трубку, я услышал что-то вроде долгого вздоха, потом он затих, оставив эхо, звучавшее еще секунд десять и сменившееся глухим молчанием. Это было странно похоже на то, как вздохнула наша собака Эмбер в саду на одеяле. Был день моего пятнадцатилетия, и после долгой здоровой жизни Эмбер умирала от старости. Когда она уходила, когда погасла искорка в ее глазах, я услышал этот долгий глубокий выдох, будто не из легких, а откуда-то еще глубже. Наверное, оттуда, где был якорь ее души. Теперь душа уходила.
Мы похоронили Эмбер посреди клумбы в саду.
И теперь я слышал такой же звук, будто бы умирало что-то красивое. Конечно, это мог сдохнуть кремниевый чип размером с ноготь мизинца на телефонной станции в Лидсе, но именно такой он издал звук. И в двадцати тысячах домов все телефоны зазвонили погребальным звоном по двадцатому столетию.
Я поглядел на людской ковер, на сгорбленные плечи, на изможденные лица. Я собирался сегодня утром ехать в Лидс на репетицию и строил планы, как потом зайти в “Пицца-экспресс” так, чтобы встретить Кейт Робинсон - наткнуться на нее совершенно случайно, небрежно поболтать, а потом попросить ее о встрече.
Этого не будет.
Я точно это знал, видя десятки тысяч беженцев, сидящих на поле без еды, без крова, без воды. Мир переменился, и будущее будет другим.
Мы будем другими. Нам придется стать другими. Или погибнем.
Я потряс головой, испытывая холод и головокружение.
- Стивен… как ты думаешь, что случилось?
Он посмотрел на меня:
- Есть только один способ узнать, - и быстро вышел.
10
Британцы - это британцы. Они скорее подохнут в сточной канаве, чем попросят помощи.
В то воскресенье никто из этих тысяч ничего не просил. В понедельник люди стали подходить к дверям. Не бросились как бешеные, не думайте: просто кто-то один, например, молодая мать с цепляющимся за руку несмышленышем, или старик в пижаме и видавшем лучшие дни дождевике, или отец семейства в спортивном костюме и лаковых туфлях.
- Извините за беспокойство, но мои дети хотят есть. Не найдется ли у вас хлеба?
Или:
- У меня есть с собой пара банок тушенки, но нет спичек развести костер. Вы не могли бы… Нет, не нужно весь коробок, всего несколько штук.
Или:
- Я очень прошу прощения, сэр, извините ради Бога, но моя дочь заболела. Ей всего три года. Я просто хотел спросить… Нет, извините… это слишком назойливо с моей стороны. Извините.
Или:
- Простите, молодой человек, но моей жене плохо. У вас не найдется аспирина?
Или:
- Мой ребенок мерзнет. Мне очень нужно одеяло.
И с каждым часом росли отчаяние и настойчивость. Я делал что мог для подходивших к дверям людей - мы все делали что могли. Но я понимал, что на каждого, кто пришел просить еды или спичек, или пару старых ботинок, есть сотни других, которые страдают молча, слишком гордых или слишком застенчивых, чтобы просить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
А все это время мимо нас неумолимо текла кровавая река. Не напрягая воображение, можно было себе представить, что земля - один мощный зверь, и кто-то разрубил артерию в ее почвенной коже. И теперь кровь жизни бежит по каналу, бывшему когда-то рекой Тон. Миллионы галлонов крови текут в далекое-далекое море.
9
- Рик, кто все эти люди?
Я открыл глаза. В моей спальне стоял Стивен и смотрел из окна, отодвинув одной рукой штору, а другую приложив к голове, будто видел что-то, чего не понимал.
Я протер глаза.
- Гм… который час?
Он посмотрел на меня, но не ответил. Синие глаза были спокойны, но я прочел в них что-то, отчего в животе свернулся ледяной ком. Я вздрогнул, по коже побежали мурашки.
- Какие люди? - Я выскочил из кровати.
- Вон те. - Он выглянул в окно.
Мне не понравился его голос, не понравилось выражение его синих глаз, недвижно глядящих в окно, будто на вишнях выросли человеческие глаза вместо плодов.
Какие люди? Вон те… не знаю, какие… я ни при чем… я ничего не делал…
На секунду меня ударила кулаком тревога. Впервые с пятницы я вспомнил то лицо в лесу. Которое плавало в воздухе. А потом меня бросило ничком на землю и придавило сверху.
Теперь какие-то таинственные люди. Все с серыми лицами? Все…
- Господи Иисусе!
Все мысли о бестелесных лицах исчезли. Я стоял рядом со Стивеном и глядел на Милю Короля Элмета.
Или, точнее, на то место, где должна была быть Миля.
- Какого черта они тут делают? - приглушенно сказал Стивен.
Я выглянул вместе с ним. Увидел синее утреннее небо, разрезанное одиночным следом реактивного самолета. Увидел сад перед домом. Кирпичную дорожку, ведущую к кованым железным воротам. Увидел газон с угловатой клумбой посередине, на которой росли желтофиоли; мама так ухаживала за этой клумбой, что земля там была рыхлая, как груда хлебных крошек. Увидел изгородь из бирючины и Трумен-вей. А потом увидел явно невозможное.
Людей.
Не дюжину. Не две. Не сотню. Не полтысячи и даже не тысячу.
Тысячи людей.
Тысячи и тысячи. Как будто живое море голов разлилось по дороге, по лугу вверх и, насколько хватал глаз, в лес. Поглядев налево, я увидел дорогу, тоже забитую людьми. Бойкот-драйв была забита людской пробкой.
Тогда я обернулся к часам-радио запомнить время. Воскресное утро, время 7.11. Тогда мне казалось важным запомнить время. Такое было чувство, что мне придется когда-нибудь стоять на свидетельском месте и давать показания о том, что я видел.
А что же я видел? Я видел Ферберн, захлестнутый приливом людей - мужчин, женщин, детей. Закрученными столбами поднимался в недвижный утренний воздух дым пятидесяти костров.
Мы со Стивеном стояли и смотрели. Не двигаясь. Наверное, даже не дыша. Нашим глазам предстало невероятное зрелище. Хоть все общественные места были забиты людьми, частные сады выглядели как обычно. Все еще властвовала цивилизация, и границы частных владений уважались, пусть даже ворота были открыты.
Единственное сравнение, которое пришло мне в голову, - рок-концерт на открытом воздухе. Те же толпы людей, пытающихся устроиться поудобнее, когда сидеть можно только на траве.
- Из них некоторые в ночной одежде, - услышал я приглушенный голос Стивена. - Пижамы и сорочки. А вон смотри, ребенок, завернутый в одеяло.
Стивен смотрел на отдельных людей в толпе, а не на море голов. Я тоже вгляделся пристальнее. Увидел женщин средние лет в ночных рубашках и с наброшенными на плечи, как плащи, пуховыми одеялами. В основном люди сидели или полулежали на траве. Сидели отцы и матери, держа на коленях детей Взрослые мужчины в пижамах или нормальной одежде, а то и причудливой смеси одного с другим. На лицах у них было выражение, как у детей, впервые попавших в новую школу. Выражение потерянное и одинокое, и чуть угадывается надежда, что сейчас вот кто-нибудь придет и скажет им, в какой класс идти.
В 7.17 зазвонил телефон. Потом я узнал, что телефоны у всех зазвонили в одно и то же время. Сняв трубку, я услышал что-то вроде долгого вздоха, потом он затих, оставив эхо, звучавшее еще секунд десять и сменившееся глухим молчанием. Это было странно похоже на то, как вздохнула наша собака Эмбер в саду на одеяле. Был день моего пятнадцатилетия, и после долгой здоровой жизни Эмбер умирала от старости. Когда она уходила, когда погасла искорка в ее глазах, я услышал этот долгий глубокий выдох, будто не из легких, а откуда-то еще глубже. Наверное, оттуда, где был якорь ее души. Теперь душа уходила.
Мы похоронили Эмбер посреди клумбы в саду.
И теперь я слышал такой же звук, будто бы умирало что-то красивое. Конечно, это мог сдохнуть кремниевый чип размером с ноготь мизинца на телефонной станции в Лидсе, но именно такой он издал звук. И в двадцати тысячах домов все телефоны зазвонили погребальным звоном по двадцатому столетию.
Я поглядел на людской ковер, на сгорбленные плечи, на изможденные лица. Я собирался сегодня утром ехать в Лидс на репетицию и строил планы, как потом зайти в “Пицца-экспресс” так, чтобы встретить Кейт Робинсон - наткнуться на нее совершенно случайно, небрежно поболтать, а потом попросить ее о встрече.
Этого не будет.
Я точно это знал, видя десятки тысяч беженцев, сидящих на поле без еды, без крова, без воды. Мир переменился, и будущее будет другим.
Мы будем другими. Нам придется стать другими. Или погибнем.
Я потряс головой, испытывая холод и головокружение.
- Стивен… как ты думаешь, что случилось?
Он посмотрел на меня:
- Есть только один способ узнать, - и быстро вышел.
10
Британцы - это британцы. Они скорее подохнут в сточной канаве, чем попросят помощи.
В то воскресенье никто из этих тысяч ничего не просил. В понедельник люди стали подходить к дверям. Не бросились как бешеные, не думайте: просто кто-то один, например, молодая мать с цепляющимся за руку несмышленышем, или старик в пижаме и видавшем лучшие дни дождевике, или отец семейства в спортивном костюме и лаковых туфлях.
- Извините за беспокойство, но мои дети хотят есть. Не найдется ли у вас хлеба?
Или:
- У меня есть с собой пара банок тушенки, но нет спичек развести костер. Вы не могли бы… Нет, не нужно весь коробок, всего несколько штук.
Или:
- Я очень прошу прощения, сэр, извините ради Бога, но моя дочь заболела. Ей всего три года. Я просто хотел спросить… Нет, извините… это слишком назойливо с моей стороны. Извините.
Или:
- Простите, молодой человек, но моей жене плохо. У вас не найдется аспирина?
Или:
- Мой ребенок мерзнет. Мне очень нужно одеяло.
И с каждым часом росли отчаяние и настойчивость. Я делал что мог для подходивших к дверям людей - мы все делали что могли. Но я понимал, что на каждого, кто пришел просить еды или спичек, или пару старых ботинок, есть сотни других, которые страдают молча, слишком гордых или слишком застенчивых, чтобы просить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136