Я жду вашего ответа, профессор.
Дело нешуточное, но он от души веселился. Ясно, как день: обоим ученым одинаково важно добиться успеха. Станюковичу тоже нелегко, можно представить Тебе, сколько этот вопрос обсуждали в Астрограде и Москве, и с какой охотой советские космонавты ухватились за такую возможность… Что ж, они вправе пожинать плоды своих усилий.
Да, положите, и ведь всего десять лет назад оно было немыслимо. НУАК и Комитет по космонавтике СССР работают рука об руку, используя его в своих общих интересах. Стилмен никого не осуждал — на их месте он поступил бы точно так же. Но он не желает быть пешкой в чужой игре, пока еще он сам собой распоряжается.
— Совершенно верно, — неохотно признал Станюкович. — Мы можем принять очень мало пациентов. Но ведь «Мечников» — всего-навсего научная лаборатория, а не стационар.
— Сколько? — допытывался Стилмен.
— Ну — не больше десяти, — еще более неохотно ответил Станюкович.
Старая проблема, только он никогда не думал, что она коснется его. Вспомнилась газетная заметка, которую он читал давным-давно. Когда открыли пенициллин, лекарство это на первых порах было настолько редким, что если бы стал вопрос о жизни и смерти Черчилля и Рузвельта, пришлось бы кем-то пожертвовать…
Не больше десяти. В Астрограде он видел двенадцать пациентов, а сколько их еще во всем свете? Снова — в который раз за последние дни — Стилмен вспомнил безутешную молодую пару в приемной. Возможно, он все равно их не выручит; поди, узнай.
Зато он знал другое. На его плечах лежит ответственность, от которой не уйти. Конечно, никому не дано заглянуть в будущее, предугадать все последствия своих поступков. И все-таки, если бы не он, сейчас у его страны могла быть своя собственная космическая лечебница в заатмосферных высях. Сколько жизней соотечественников на его совести? Вправе ли он принять то, в чем отказал другим? Прежде Стилмен сделал бы это — прежде, но не теперь.
— Джентльмены, — заговорил он, — я могу говорить с вами откровенно, ведь ваши интересы совпадают. (Так, видно: ирония дошла). — Я благодарен вам за помощь, ценю заботу, жаль, что все это впустую. Нет-нет, не возражайте, это не внезапная прихоть и не донкихотство. Будь я моложе лет на десять. — Теперь же я чувствую, что эта возможность должна быть предоставлена кому-нибудь другому. Особенно учитывая мой послужной список, — Он приметил растерянную улыбку Хакнесса. — Есть и другие причины, личного свойства. В общем, ничто не заставит меня передумать. Прощу вас, не сочтите меня невежливым, но мне больше не хочется обсуждать этот вопрос. Еще раз большое спасибо, до свиданья.
Он повернул выключатель, удивленные лица ученых растаяли, и в душе сенатора вновь утвердился покой.
Незаметно весну сменило лето. Отпраздновали ожидавшийся с таким нетерпением юбилей; впервые Стилмен встретил День независимости как частное лицо. Он мог сидеть спокойно, глядя, как выступают другие; мог при желании вообще не смотреть на них.
Не так-то просто порвать с тем, чему отдана целая жизнь, и не хотелось упускать последнего случая повидать старых друзей, поэтому он много часов провел у телевизора, следя за ходом съездов обеих партий и внимательно слушая комментаторов. Теперь, когда он все видел в свете, вечности, можно было не горячиться. Мартин Стилмен вполне оценил и суть, и умение спорить, но уже как посторонний, будто наблюдатель с другой планеты. Маленькие крикливые фигурки на экранах были потешными марионетками в забавном спектакле, и только.
Не то для его внуков, которым когда-нибудь предстоит выйти на те же подмостки. Он не забывал об этом; они были его вкладом в завтрашний день, пусть даже этот день окажется совсем непохожим на сегодняшний. А чтобы понять будущее, надо знать прошлое.
И он повез их в прошлое. Машина мчалась по Мемориальной Аллее. Диана была за рулем, Айрин — рядом с ней, сам Стилмен сидел сзади с внуками, показывая им знакомые места. Знакомые ему, но не им. Пусть они еще слишком малы, чтобы понять все увиденное, во всяком случае хоть что-нибудь запомнят.
Мимо мраморной тишины Арлингтона (он опять вспомнил Мартина, покоящегося в могиле на противоположной стороне земного шара) и вверх, по пригоркам. Позади, точно мираж, в летнем мареве трепетал и колыхался Вашингтон; но вот и он исчез за поворотом.
В Маунт-Верноне царил мир и покой-рабочий день, посетителей мало. Выйдя из машины и направляясь к зданию, Стилмен спрашивал себя, что сказал бы первый президент Соединенных Штатов, очутись он здесь теперь. Думал ли он, что его дом в полной сохранности завершит свое второе столетие — неизменяемый островок в бурном потоке времени.
Они медленно прошли по исполненным великолепной гармонии комнатам, терпеливо отвечая на бесконечные расспросы детей и вдыхая аромат несравненно более простого, покойного образа жизни. (Но казался ли он простым и покойным людям той поры?) До чего же трудно представить себе мир без электричества, без радио, когда единственным источником энергии были мускулы, ветер, вода. Мир, где скачущая лошадь воплощала предел скорости и большинство людей умирало не дальше нескольких миль от места своего рождения.
Жара, пешее хождение и неиссякаемый поток вопросов оказались более утомительными, чем ожидал Стилмен. И когда они достигли «Музыкальной комнаты», он решил отдохнуть. На террасе стояли очень заманчивые скамейки, — можно посидеть на свежем воздухе, любуясь зеленой травой газона.
— Встретимся на террасе, — сказал он Диане. — Вы посмотрите кухню и конюшни, а я посижу немного.
— Тебе нездоровится? — тревожно спросила она.
— Никогда не чувствовал себя так хорошо, но лучше поберечь силы. И дети совсем меня замучили вопросами, я не знаю, что говорить. Ты уж постарайся, придумай, как-никак кухня по твоему ведомству.
Диана улыбнулась.
— Кажется, я никогда не отличалась особым талантом… Ладно, постараюсь, за полчаса управимся.
Оставшись один, он медленно спустился по ступенькам на газон. Здесь двести лет назад стоял Вашингтон — глядел, как Потомак прокладывает себе путь к морю, и размышлял о прошедших войнах и предстоящих задачах. И здесь мог бы через несколько месяцев стоять Мартин Стилмен, новый президент США, не рассуди судьба иначе.
Незачем притворяться, что он ни о чем не сожалеет. Иные достигают и власти, и счастья; ему это не было дано. Рано или поздно собственное честолюбие сожрало бы его. Последние недели он был вполне удовлетворен; за это ничего не жаль отдать.
Он все еще дивился своему чудесному спасению, когда его время истекло и Смерть бесшумно слетела вниз с летнего неба.
1 2 3 4 5 6
Дело нешуточное, но он от души веселился. Ясно, как день: обоим ученым одинаково важно добиться успеха. Станюковичу тоже нелегко, можно представить Тебе, сколько этот вопрос обсуждали в Астрограде и Москве, и с какой охотой советские космонавты ухватились за такую возможность… Что ж, они вправе пожинать плоды своих усилий.
Да, положите, и ведь всего десять лет назад оно было немыслимо. НУАК и Комитет по космонавтике СССР работают рука об руку, используя его в своих общих интересах. Стилмен никого не осуждал — на их месте он поступил бы точно так же. Но он не желает быть пешкой в чужой игре, пока еще он сам собой распоряжается.
— Совершенно верно, — неохотно признал Станюкович. — Мы можем принять очень мало пациентов. Но ведь «Мечников» — всего-навсего научная лаборатория, а не стационар.
— Сколько? — допытывался Стилмен.
— Ну — не больше десяти, — еще более неохотно ответил Станюкович.
Старая проблема, только он никогда не думал, что она коснется его. Вспомнилась газетная заметка, которую он читал давным-давно. Когда открыли пенициллин, лекарство это на первых порах было настолько редким, что если бы стал вопрос о жизни и смерти Черчилля и Рузвельта, пришлось бы кем-то пожертвовать…
Не больше десяти. В Астрограде он видел двенадцать пациентов, а сколько их еще во всем свете? Снова — в который раз за последние дни — Стилмен вспомнил безутешную молодую пару в приемной. Возможно, он все равно их не выручит; поди, узнай.
Зато он знал другое. На его плечах лежит ответственность, от которой не уйти. Конечно, никому не дано заглянуть в будущее, предугадать все последствия своих поступков. И все-таки, если бы не он, сейчас у его страны могла быть своя собственная космическая лечебница в заатмосферных высях. Сколько жизней соотечественников на его совести? Вправе ли он принять то, в чем отказал другим? Прежде Стилмен сделал бы это — прежде, но не теперь.
— Джентльмены, — заговорил он, — я могу говорить с вами откровенно, ведь ваши интересы совпадают. (Так, видно: ирония дошла). — Я благодарен вам за помощь, ценю заботу, жаль, что все это впустую. Нет-нет, не возражайте, это не внезапная прихоть и не донкихотство. Будь я моложе лет на десять. — Теперь же я чувствую, что эта возможность должна быть предоставлена кому-нибудь другому. Особенно учитывая мой послужной список, — Он приметил растерянную улыбку Хакнесса. — Есть и другие причины, личного свойства. В общем, ничто не заставит меня передумать. Прощу вас, не сочтите меня невежливым, но мне больше не хочется обсуждать этот вопрос. Еще раз большое спасибо, до свиданья.
Он повернул выключатель, удивленные лица ученых растаяли, и в душе сенатора вновь утвердился покой.
Незаметно весну сменило лето. Отпраздновали ожидавшийся с таким нетерпением юбилей; впервые Стилмен встретил День независимости как частное лицо. Он мог сидеть спокойно, глядя, как выступают другие; мог при желании вообще не смотреть на них.
Не так-то просто порвать с тем, чему отдана целая жизнь, и не хотелось упускать последнего случая повидать старых друзей, поэтому он много часов провел у телевизора, следя за ходом съездов обеих партий и внимательно слушая комментаторов. Теперь, когда он все видел в свете, вечности, можно было не горячиться. Мартин Стилмен вполне оценил и суть, и умение спорить, но уже как посторонний, будто наблюдатель с другой планеты. Маленькие крикливые фигурки на экранах были потешными марионетками в забавном спектакле, и только.
Не то для его внуков, которым когда-нибудь предстоит выйти на те же подмостки. Он не забывал об этом; они были его вкладом в завтрашний день, пусть даже этот день окажется совсем непохожим на сегодняшний. А чтобы понять будущее, надо знать прошлое.
И он повез их в прошлое. Машина мчалась по Мемориальной Аллее. Диана была за рулем, Айрин — рядом с ней, сам Стилмен сидел сзади с внуками, показывая им знакомые места. Знакомые ему, но не им. Пусть они еще слишком малы, чтобы понять все увиденное, во всяком случае хоть что-нибудь запомнят.
Мимо мраморной тишины Арлингтона (он опять вспомнил Мартина, покоящегося в могиле на противоположной стороне земного шара) и вверх, по пригоркам. Позади, точно мираж, в летнем мареве трепетал и колыхался Вашингтон; но вот и он исчез за поворотом.
В Маунт-Верноне царил мир и покой-рабочий день, посетителей мало. Выйдя из машины и направляясь к зданию, Стилмен спрашивал себя, что сказал бы первый президент Соединенных Штатов, очутись он здесь теперь. Думал ли он, что его дом в полной сохранности завершит свое второе столетие — неизменяемый островок в бурном потоке времени.
Они медленно прошли по исполненным великолепной гармонии комнатам, терпеливо отвечая на бесконечные расспросы детей и вдыхая аромат несравненно более простого, покойного образа жизни. (Но казался ли он простым и покойным людям той поры?) До чего же трудно представить себе мир без электричества, без радио, когда единственным источником энергии были мускулы, ветер, вода. Мир, где скачущая лошадь воплощала предел скорости и большинство людей умирало не дальше нескольких миль от места своего рождения.
Жара, пешее хождение и неиссякаемый поток вопросов оказались более утомительными, чем ожидал Стилмен. И когда они достигли «Музыкальной комнаты», он решил отдохнуть. На террасе стояли очень заманчивые скамейки, — можно посидеть на свежем воздухе, любуясь зеленой травой газона.
— Встретимся на террасе, — сказал он Диане. — Вы посмотрите кухню и конюшни, а я посижу немного.
— Тебе нездоровится? — тревожно спросила она.
— Никогда не чувствовал себя так хорошо, но лучше поберечь силы. И дети совсем меня замучили вопросами, я не знаю, что говорить. Ты уж постарайся, придумай, как-никак кухня по твоему ведомству.
Диана улыбнулась.
— Кажется, я никогда не отличалась особым талантом… Ладно, постараюсь, за полчаса управимся.
Оставшись один, он медленно спустился по ступенькам на газон. Здесь двести лет назад стоял Вашингтон — глядел, как Потомак прокладывает себе путь к морю, и размышлял о прошедших войнах и предстоящих задачах. И здесь мог бы через несколько месяцев стоять Мартин Стилмен, новый президент США, не рассуди судьба иначе.
Незачем притворяться, что он ни о чем не сожалеет. Иные достигают и власти, и счастья; ему это не было дано. Рано или поздно собственное честолюбие сожрало бы его. Последние недели он был вполне удовлетворен; за это ничего не жаль отдать.
Он все еще дивился своему чудесному спасению, когда его время истекло и Смерть бесшумно слетела вниз с летнего неба.
1 2 3 4 5 6