И как она у него заново отрастает? Что ни говори, а старик все же умел немного колдовать.
Кровать оказалась на редкость мягкой и скрипучей. Утонув всем телом в мягком матраце, Юсуп блаженно потянулся, заложил руки под подушку и задремал.
Неожиданно ему приснился борлов, сидящий на ветке ивы, чуть колышущийся вместе с ней на ветру и, как обычно, сложивший могучие свои крылья на покрытых шерстью плечах. Выражение лица борлова было таким, словно он только что полакомился лягушками, и лакомство это пришлось ему не по душе. Кончики ушей немного опустились, шевелящийся отросток на макушке, похожий на корешок, сник, он даже перестал шмыгать носом, то и дело втягивая сопли,
– Все бродишь! – тихо и печально сказал борлов, когда Юсуп подошел и прислонился к стволу ивы. – А я вот опять не появился. Грустно, правда?!
– Ну так и появлялся бы когда хочешь, а то придумал эти глупые правила – сам же и страдаешь.
Борлов тяжело вздохнул:
– Тебе легко говорить – ты всего-навсего человек. А я вот борлов из древнейшего семейства борловов. У меня даже пра-прадедушка борловом был, представляешь?
– Представляю, – говорит Юсуп, хотя сам ничегошеньки не представляет. Ему кажется, что борлов – единственный в своем роде. Просто кто-то выдумал его и изобрел. А дальше он уже сам развился.
– Ты бы монетку в следующий раз лучше кидал, – советует борлов, поигрывая кончиком своего собственного крыла, – в целях эксперимента попробуй.
– Экскре… чего?
– Тебе не дано, – безнадежно машет рукой борлов, – что с вас, с людей, взять, если вы даже не понимаете разницу между словами «эксперимент» и «экскремент»? Да, чуть не забыл, – борлов хлопает себя по лбу, оставляя на коричневой коже темно-зеленый отпечаток когтистой лапы, – я же для чего приснился? Чтобы предостеречь! Ты бы с Гибертом поосторожнее был. Он ведь не просто посол, а самый настоящий немец. А от них, немцев, всего можно ожидать. Это я так, к слову, чтоб ты не натворил чего, пока Упыря выискивать будешь. Понял?
– Чего ж тут непонятного, – ответил Юсуп.
– Вот и ладненько, – кончики ушей борлова чуть подрагивают в такт раскачивающейся иве, – ну, коли так, то бывай, Юсупыч. В следующий раз монетку-то получше кинь. Не торопись, примерься как следует, а то у меня уже совсем косточки затекли от ничегонеделания. Так недолго и радикулит заработать! Ну да тебе все равно не понять…
Он слетел с ветки. Так плавно, что ива даже не заметила его ухода. Крылья раскрылись, заполняя половину неба, и он исчез где-то вдали совершенно бесшумно.
– Ненавижу трети! – Голос Алаиды, как обычно тонкий и чуть визгливый, разбудил Юсупа. Он приоткрыл оба глаза, лениво разглядывая освещаемую несколькими свечами лачужку. Света и так было достаточно – мутно-зеленый из-за мохнатых веток елей, он пробивался в два окна, оставляя на полу разводы.
В одном из углов лачужки уже свил себе паутину паук, залез в самый ее центр и теперь сидел недвижно. Жрать-то, конечно, всем хочется. Окна тоже давно не мыли, но надо ли вообще? Вот они завтра уедут, а лачужка все равно останется. Кто-нибудь в нее придет, он и помоет, не поленится. Наверное.
Алаида сидела за столом – необычайно красивая и неприступная. Если бы Юсуп не знал Алаиду близко, он бы мог в нее и влюбиться. Но, к сожалению, он уже сталкивался с ее характером и научился отделять слепящую красоту снаружи от того, что таится внутри.
Напротив Алаиды за столом сидел Ильнур, крепко-накрепко перетягивающий кожаный мешок холщовой веревкой.
– Представляешь, Ильнур, трети то и дело стараются выпасть у меня из рук! Сколько я их ни считаю, они постоянно так и норовят просочиться сквозь пальцы и смешаться с остальными. И я готова поклясться, что их с каждым разом становится все больше!
Золотые монеты из мешка были для девушки настоящей головной болью. Никто не знал, где Алаида нашла этот мешок, но оказался он поистине бездонным. Помимо нескольких волшебных предметов (просто так попробуй достать их в миру!), которые сами подворачивались под руку, даже когда были абсолютно не нужны, мешок был до половины наполнен золотыми монетами разного достоинства. Самое интересное – сколько бы кто ни брал из него золотых, количество денег не уменьшалось. Проверив это однажды на опыте (и зачем ей понадобилось покупать целый батальон отборных головорезов-наемников?), Алаида заразилась навязчивой идеей во что бы то ни стало подсчитать реальное количество имеющихся у нее денег. И с тех пор даже самые трезвые рассуждения на тот счет, что денег там попросту бесконечно много, не могли ее остановить. В определенные дни на Алаиду что-то находило, и она, спрятавшись в уединенном местечке, начинала лихорадочно считать монетки. Досчитать до конца ей пока ни разу не удалось.
Ильнур крепко завязал мешок и передал его Алаиде, девушка крепко прижала его к груди (совсем не маленькой груди – заметил Юсуп сквозь полудрему).
– Все же я их досчитаю когда-нибудь! Они у меня получат, проклятые! – выкрикнула она в пустоту, и взгляд ее, полный чисто женской злобы (такой рождается, когда женщине вдруг что-то становится неподвластно), устремился на Юсупа.
– А ты чей-то разлегся, оглоед?! Думаешь, для тебя стелили?! Для тебя, что ль, подушки взбивали?! А?!
– А для кого? – удивился Юсуп, садясь. Голые кончики пальцев едва коснулись холодного, покрытого пылью пола.
– Уж не для тебя! – уперла руки в бока Алаида.
– И не стелила, – тихо добавил старик.
Юсуп тоже знал, что Алаида и пальцем никогда не пошевелит, чтобы что-нибудь сделать. Она и к их отряду примкнула только из-за того, что страсть как любила приключения. Но не работу.
– Ну и не стелила, – теперь гневный взгляд обратился в сторону Ильнура. Алаида была рассержена, и ей хотелось излить на ком-нибудь злость. – А вам-то что?! Я, может быть, не обязана кровати стелить! Я делаю черную работу за вас всех! Снабжаю вас, в конце концов, деньгами! Вещи полезные выдаю!
– Успокойся! – замахал четками Ильнур. – Откуда у тебя такой скверный характер?
– От мамочки! – выдохнула Алаида, поправляя сбившуюся на лоб челку. – Ну, Юсуп, рассказывай, чего добился? Золотые все потратил?
– Все, – честно сознался Юсуп, умолчав о том, что после того, как он купил лошадей и много никому не нужного тряпья, золотые еще оставались, и он потратил их на пиво (как турки ни были плохи, но пиво варить они умели!). А потом пересказал Алаиде все, что уже не так давно рассказывал Ильнуру.
Алаида за весь рассказ успела три раза вставить слово «болван», сходить в другую комнатку, спрятать мешок и несколько раз влезть в разговор со своими собственными новостями. В общем, когда Юсуп закончил, он так и не мог понять, дошел ли смысл рассказанного до прекрасной головки барышни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Кровать оказалась на редкость мягкой и скрипучей. Утонув всем телом в мягком матраце, Юсуп блаженно потянулся, заложил руки под подушку и задремал.
Неожиданно ему приснился борлов, сидящий на ветке ивы, чуть колышущийся вместе с ней на ветру и, как обычно, сложивший могучие свои крылья на покрытых шерстью плечах. Выражение лица борлова было таким, словно он только что полакомился лягушками, и лакомство это пришлось ему не по душе. Кончики ушей немного опустились, шевелящийся отросток на макушке, похожий на корешок, сник, он даже перестал шмыгать носом, то и дело втягивая сопли,
– Все бродишь! – тихо и печально сказал борлов, когда Юсуп подошел и прислонился к стволу ивы. – А я вот опять не появился. Грустно, правда?!
– Ну так и появлялся бы когда хочешь, а то придумал эти глупые правила – сам же и страдаешь.
Борлов тяжело вздохнул:
– Тебе легко говорить – ты всего-навсего человек. А я вот борлов из древнейшего семейства борловов. У меня даже пра-прадедушка борловом был, представляешь?
– Представляю, – говорит Юсуп, хотя сам ничегошеньки не представляет. Ему кажется, что борлов – единственный в своем роде. Просто кто-то выдумал его и изобрел. А дальше он уже сам развился.
– Ты бы монетку в следующий раз лучше кидал, – советует борлов, поигрывая кончиком своего собственного крыла, – в целях эксперимента попробуй.
– Экскре… чего?
– Тебе не дано, – безнадежно машет рукой борлов, – что с вас, с людей, взять, если вы даже не понимаете разницу между словами «эксперимент» и «экскремент»? Да, чуть не забыл, – борлов хлопает себя по лбу, оставляя на коричневой коже темно-зеленый отпечаток когтистой лапы, – я же для чего приснился? Чтобы предостеречь! Ты бы с Гибертом поосторожнее был. Он ведь не просто посол, а самый настоящий немец. А от них, немцев, всего можно ожидать. Это я так, к слову, чтоб ты не натворил чего, пока Упыря выискивать будешь. Понял?
– Чего ж тут непонятного, – ответил Юсуп.
– Вот и ладненько, – кончики ушей борлова чуть подрагивают в такт раскачивающейся иве, – ну, коли так, то бывай, Юсупыч. В следующий раз монетку-то получше кинь. Не торопись, примерься как следует, а то у меня уже совсем косточки затекли от ничегонеделания. Так недолго и радикулит заработать! Ну да тебе все равно не понять…
Он слетел с ветки. Так плавно, что ива даже не заметила его ухода. Крылья раскрылись, заполняя половину неба, и он исчез где-то вдали совершенно бесшумно.
– Ненавижу трети! – Голос Алаиды, как обычно тонкий и чуть визгливый, разбудил Юсупа. Он приоткрыл оба глаза, лениво разглядывая освещаемую несколькими свечами лачужку. Света и так было достаточно – мутно-зеленый из-за мохнатых веток елей, он пробивался в два окна, оставляя на полу разводы.
В одном из углов лачужки уже свил себе паутину паук, залез в самый ее центр и теперь сидел недвижно. Жрать-то, конечно, всем хочется. Окна тоже давно не мыли, но надо ли вообще? Вот они завтра уедут, а лачужка все равно останется. Кто-нибудь в нее придет, он и помоет, не поленится. Наверное.
Алаида сидела за столом – необычайно красивая и неприступная. Если бы Юсуп не знал Алаиду близко, он бы мог в нее и влюбиться. Но, к сожалению, он уже сталкивался с ее характером и научился отделять слепящую красоту снаружи от того, что таится внутри.
Напротив Алаиды за столом сидел Ильнур, крепко-накрепко перетягивающий кожаный мешок холщовой веревкой.
– Представляешь, Ильнур, трети то и дело стараются выпасть у меня из рук! Сколько я их ни считаю, они постоянно так и норовят просочиться сквозь пальцы и смешаться с остальными. И я готова поклясться, что их с каждым разом становится все больше!
Золотые монеты из мешка были для девушки настоящей головной болью. Никто не знал, где Алаида нашла этот мешок, но оказался он поистине бездонным. Помимо нескольких волшебных предметов (просто так попробуй достать их в миру!), которые сами подворачивались под руку, даже когда были абсолютно не нужны, мешок был до половины наполнен золотыми монетами разного достоинства. Самое интересное – сколько бы кто ни брал из него золотых, количество денег не уменьшалось. Проверив это однажды на опыте (и зачем ей понадобилось покупать целый батальон отборных головорезов-наемников?), Алаида заразилась навязчивой идеей во что бы то ни стало подсчитать реальное количество имеющихся у нее денег. И с тех пор даже самые трезвые рассуждения на тот счет, что денег там попросту бесконечно много, не могли ее остановить. В определенные дни на Алаиду что-то находило, и она, спрятавшись в уединенном местечке, начинала лихорадочно считать монетки. Досчитать до конца ей пока ни разу не удалось.
Ильнур крепко завязал мешок и передал его Алаиде, девушка крепко прижала его к груди (совсем не маленькой груди – заметил Юсуп сквозь полудрему).
– Все же я их досчитаю когда-нибудь! Они у меня получат, проклятые! – выкрикнула она в пустоту, и взгляд ее, полный чисто женской злобы (такой рождается, когда женщине вдруг что-то становится неподвластно), устремился на Юсупа.
– А ты чей-то разлегся, оглоед?! Думаешь, для тебя стелили?! Для тебя, что ль, подушки взбивали?! А?!
– А для кого? – удивился Юсуп, садясь. Голые кончики пальцев едва коснулись холодного, покрытого пылью пола.
– Уж не для тебя! – уперла руки в бока Алаида.
– И не стелила, – тихо добавил старик.
Юсуп тоже знал, что Алаида и пальцем никогда не пошевелит, чтобы что-нибудь сделать. Она и к их отряду примкнула только из-за того, что страсть как любила приключения. Но не работу.
– Ну и не стелила, – теперь гневный взгляд обратился в сторону Ильнура. Алаида была рассержена, и ей хотелось излить на ком-нибудь злость. – А вам-то что?! Я, может быть, не обязана кровати стелить! Я делаю черную работу за вас всех! Снабжаю вас, в конце концов, деньгами! Вещи полезные выдаю!
– Успокойся! – замахал четками Ильнур. – Откуда у тебя такой скверный характер?
– От мамочки! – выдохнула Алаида, поправляя сбившуюся на лоб челку. – Ну, Юсуп, рассказывай, чего добился? Золотые все потратил?
– Все, – честно сознался Юсуп, умолчав о том, что после того, как он купил лошадей и много никому не нужного тряпья, золотые еще оставались, и он потратил их на пиво (как турки ни были плохи, но пиво варить они умели!). А потом пересказал Алаиде все, что уже не так давно рассказывал Ильнуру.
Алаида за весь рассказ успела три раза вставить слово «болван», сходить в другую комнатку, спрятать мешок и несколько раз влезть в разговор со своими собственными новостями. В общем, когда Юсуп закончил, он так и не мог понять, дошел ли смысл рассказанного до прекрасной головки барышни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90