— Над нами уже потешается весь город, да что говорить, — вся область. — Он указал на стопку свежих газет, лежавших на углу стола. — Как бы я хотел, чтобы наступили старые времена!.. Вы думаете, что можно придумать объяснение пропажи Кирова? Это не скроешь. Я уже начинаю завидовать Степашину.
Злобная радость заглянула в душу Сидоренко. Майор не любил коммунистов. Он находился в возбуждении, подогретом кофеином и бессонными ночами. И, что греха таить, ему было глубоко наплевать, какие объяснения дадут событиям; он-то уже смирился и поверил, что в городе работала нечистая сила. Да, к тому же, телефонный разговор, состоявшийся двумя часами раньше, успокоил все страхи майора, и тот ни о чем другом не мечтал, чтобы смыться поскорей из Самары к чертовой матери, оставив Григоревича и всю самарскую милицию наедине с их головной болью. Сомнений нет: многие из них вскоре оставят посты, которые они занимают, но личный эгоизм майора, должен я признать с сожалением, не позволял ему волноваться о судьбе своих ближних. Что и говорить, в удивительно эгоистический век мы живем с вами, господа.
Расставаясь с Иннокентием Просвиркиным на железнодорожном вокзале и пожимая ему руку, майор выразил сожаление, что не познакомился с Ириной Александровной, женой капитана.
— И вот еще, — Леонид Васильевич опустил свою руку в карман пальто и вытащил блокнот, — когда будете в столице, милости прошу посетить меня.
Он начертал свой московский адрес и вручил Иннокентию Алексеевичу. А потом спросил, улыбнувшись:
— Как объясняет Ирина Александровна всё это?
— Ой, — Просвиркин махнул рукою, — даже не спрашивайте! Все уши прожужжала. Она, кстати, предложила осветит площадь и семьдесят девятую квартиру. Но, черт побери, товарищ майор, эта кутерьма сказалась на ней очень хорошо, и, если бы не эта сковорода, — капитан дотронулся до затылка, который всё еще венчала здоровенная ссадина, — я бы сказал спасибо Леонарду.
— Не огорчайтесь, капитан, я уверен, что у вас бывали раны и похлеще, — успокаивал Леонид Васильевич Просвиркина. — Плюньте и останьтесь довольны, ведь голова заживет.
— Ну, до свидания, майор, — протянул Просвиркин еще раз ладонь, — поспешите; проводник сильно волнуется.
— Всего хорошего. — И Сидоренко скрылся в вагоне московского поезда.
* * *
— Милый, миленький, любимый! — кинулась на грудь лежавшему на кровати Серебрякову Наташа. Она обхватила шею Виталия руками, покрывая израненное лицо поцелуями и заливая слезами.
Только через сутки Серебряков Виталий Васильевич очнулся в двести тринадцатой палате травматологии при больнице имени Семашко. У него, как оказалось, имелось небольшое сотрясение мозга, немногочисленные ушибы и ссадины.
Лицо Серебрякова исказила гримаса боли, когда девушка надавила на грудь. Наташа поднялась. Утирая слезы, она прошептала:
— Прости, я, кажется, сделала тебе больно. Как же ты напугал меня!
— Где я? — спросил Виталий.
— В больнице, милый, — сказала девушка, гладя его лицо влажной ладошкой. — Тебя нашли в переходе метро.
— Газета есть?
— Зачем? — удивилась девушка. — Я сейчас позову врача. Он просил, чтобы я позвала... Полежи.
— Захвати газету! — крикнул в спину Наташе Виталий. Через минуту девушка вернулась с почтенного вида врачом, который имел в руках «Самарские известия».
— Ну-с, дорогой мой, — произнес доктор, — как ваше самочувствие? Я, признаться, очень беспокоился.
Врач выставил Наташу за дверь на время осмотра. Потом проделал всё, что полагается: посмотрел зрачки, постучал молоточком по локтям и коленям, смерил давление, оказавшееся чуть выше нормы, температуру, спросил о болях в голове и в заключении сказал:
— Так, молодой человек, теперь, я вынужден это сказать, нам надобно взглянуть на ваш страховой полис. Он, надеюсь, у вас имеется?
— Да, завтра вы его увидите, — сообщил Серебряков. — Позовите Наташу.
— Хорошо. В общем и целом, господин Серебряков, состояние ваше удовлетворительно. Вас, конечно, еще немного здесь подержим. Следует сделать кое-какие анализы, показать специалистам.
Он вышел. Зашла девушка.
— Наташа, посмотри, пожалуйста, газету. Нет ли там сообщения о происшествии?
Наташа малость обиделась, приревновав Виталия к газете. Виталий заметил это и сказал:
— Я был там. Мой отец погиб, Виконт погиб, Вельда, Цезарь — тоже. Я едва за ними не отправился. Не могу представить, как меня обнаружили не на площади.
— Ты свалился вниз в метро, — сказала Наташа, — потерял много крови.
— Ничего подобного, радость моя, — доказывал Виталий, — я ударился лицом о постамент Кирова, и, видимо, был отправлен в переход метро. Интересно только, каким образом, — Виталий потрогал свой нос, — этот придаток моего лица остался не поломанным. Просто удивительно. Осиел швырнул меня так, что я думал: меня придется отскребать от постамента ложками. Да, кстати, а Киров там?
Девушка, наконец, благодаря стараниям Виталия улыбнулась и произнесла:
— Нет. Я сама еще там не была, но в газете есть фотография. — Она протянула газету Серебрякову. Виталий рассмеялся:
— Мне нравится ее теперешний вид. И постамента не осталось!
Девушка села на край кровати и, взяв руку Виталия в свою, произнесла:
— Я хочу съездить домой.
Лицо Виталия помрачнело.
— С тобой, — добавила Наташа, — когда ты поправишься.
Виталий с секунду соображал, потом произнес:
— Как я понимаю, у тебя имеется непреодолимое желание познакомить меня с родителями.
— Именно.
— Что ж, а почему, собственно, и нет? Имеется возможность представить тебя моей матери и брату… Который час? — вдруг спросил Виталий.
— Без двадцати два. А что случилось на Кировской площади? — задала, наконец, Наташа вопрос, мучавший ее с момента, когда Виталий объявил о своей причастности к событиям двухдневной давности.
Виталий помолчал, потом ответил:
— Можно догадаться. Отца и его слуг убил Осиел. Кстати, он создал своего двойника, — и вот на этом-то мы попались. Конечно, произошло еще кое-что, не написанное в газетах. Осиел был отправлен на тот свет семеркой. Уж не знаю, где Primus откопал шестого и седьмого, но они появились все.
— Какой семеркой? — мало что понимая, задала вопрос девушка.
— О, — многозначительно произнес Серебряков, — великолепной семеркой! Ангелы! Такие красивые! Я думаю, что тогда ночью видел так называемый отряд по восстановлению гармонии. Понимаешь, Осиел нарушил status quo, а это могло привести к катастрофе. Представь, что в тело проникла бактерия, очень деятельная и разъедающая организм, который сам не в состоянии справиться с нею, так как не имеет к ней иммунитета, то есть не способен защищаться. Тогда что делает человек, чтобы убить этот вирус?
— Ну, — задумчиво сказала Наташа, — делает уколы, пьет таблетки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Злобная радость заглянула в душу Сидоренко. Майор не любил коммунистов. Он находился в возбуждении, подогретом кофеином и бессонными ночами. И, что греха таить, ему было глубоко наплевать, какие объяснения дадут событиям; он-то уже смирился и поверил, что в городе работала нечистая сила. Да, к тому же, телефонный разговор, состоявшийся двумя часами раньше, успокоил все страхи майора, и тот ни о чем другом не мечтал, чтобы смыться поскорей из Самары к чертовой матери, оставив Григоревича и всю самарскую милицию наедине с их головной болью. Сомнений нет: многие из них вскоре оставят посты, которые они занимают, но личный эгоизм майора, должен я признать с сожалением, не позволял ему волноваться о судьбе своих ближних. Что и говорить, в удивительно эгоистический век мы живем с вами, господа.
Расставаясь с Иннокентием Просвиркиным на железнодорожном вокзале и пожимая ему руку, майор выразил сожаление, что не познакомился с Ириной Александровной, женой капитана.
— И вот еще, — Леонид Васильевич опустил свою руку в карман пальто и вытащил блокнот, — когда будете в столице, милости прошу посетить меня.
Он начертал свой московский адрес и вручил Иннокентию Алексеевичу. А потом спросил, улыбнувшись:
— Как объясняет Ирина Александровна всё это?
— Ой, — Просвиркин махнул рукою, — даже не спрашивайте! Все уши прожужжала. Она, кстати, предложила осветит площадь и семьдесят девятую квартиру. Но, черт побери, товарищ майор, эта кутерьма сказалась на ней очень хорошо, и, если бы не эта сковорода, — капитан дотронулся до затылка, который всё еще венчала здоровенная ссадина, — я бы сказал спасибо Леонарду.
— Не огорчайтесь, капитан, я уверен, что у вас бывали раны и похлеще, — успокаивал Леонид Васильевич Просвиркина. — Плюньте и останьтесь довольны, ведь голова заживет.
— Ну, до свидания, майор, — протянул Просвиркин еще раз ладонь, — поспешите; проводник сильно волнуется.
— Всего хорошего. — И Сидоренко скрылся в вагоне московского поезда.
* * *
— Милый, миленький, любимый! — кинулась на грудь лежавшему на кровати Серебрякову Наташа. Она обхватила шею Виталия руками, покрывая израненное лицо поцелуями и заливая слезами.
Только через сутки Серебряков Виталий Васильевич очнулся в двести тринадцатой палате травматологии при больнице имени Семашко. У него, как оказалось, имелось небольшое сотрясение мозга, немногочисленные ушибы и ссадины.
Лицо Серебрякова исказила гримаса боли, когда девушка надавила на грудь. Наташа поднялась. Утирая слезы, она прошептала:
— Прости, я, кажется, сделала тебе больно. Как же ты напугал меня!
— Где я? — спросил Виталий.
— В больнице, милый, — сказала девушка, гладя его лицо влажной ладошкой. — Тебя нашли в переходе метро.
— Газета есть?
— Зачем? — удивилась девушка. — Я сейчас позову врача. Он просил, чтобы я позвала... Полежи.
— Захвати газету! — крикнул в спину Наташе Виталий. Через минуту девушка вернулась с почтенного вида врачом, который имел в руках «Самарские известия».
— Ну-с, дорогой мой, — произнес доктор, — как ваше самочувствие? Я, признаться, очень беспокоился.
Врач выставил Наташу за дверь на время осмотра. Потом проделал всё, что полагается: посмотрел зрачки, постучал молоточком по локтям и коленям, смерил давление, оказавшееся чуть выше нормы, температуру, спросил о болях в голове и в заключении сказал:
— Так, молодой человек, теперь, я вынужден это сказать, нам надобно взглянуть на ваш страховой полис. Он, надеюсь, у вас имеется?
— Да, завтра вы его увидите, — сообщил Серебряков. — Позовите Наташу.
— Хорошо. В общем и целом, господин Серебряков, состояние ваше удовлетворительно. Вас, конечно, еще немного здесь подержим. Следует сделать кое-какие анализы, показать специалистам.
Он вышел. Зашла девушка.
— Наташа, посмотри, пожалуйста, газету. Нет ли там сообщения о происшествии?
Наташа малость обиделась, приревновав Виталия к газете. Виталий заметил это и сказал:
— Я был там. Мой отец погиб, Виконт погиб, Вельда, Цезарь — тоже. Я едва за ними не отправился. Не могу представить, как меня обнаружили не на площади.
— Ты свалился вниз в метро, — сказала Наташа, — потерял много крови.
— Ничего подобного, радость моя, — доказывал Виталий, — я ударился лицом о постамент Кирова, и, видимо, был отправлен в переход метро. Интересно только, каким образом, — Виталий потрогал свой нос, — этот придаток моего лица остался не поломанным. Просто удивительно. Осиел швырнул меня так, что я думал: меня придется отскребать от постамента ложками. Да, кстати, а Киров там?
Девушка, наконец, благодаря стараниям Виталия улыбнулась и произнесла:
— Нет. Я сама еще там не была, но в газете есть фотография. — Она протянула газету Серебрякову. Виталий рассмеялся:
— Мне нравится ее теперешний вид. И постамента не осталось!
Девушка села на край кровати и, взяв руку Виталия в свою, произнесла:
— Я хочу съездить домой.
Лицо Виталия помрачнело.
— С тобой, — добавила Наташа, — когда ты поправишься.
Виталий с секунду соображал, потом произнес:
— Как я понимаю, у тебя имеется непреодолимое желание познакомить меня с родителями.
— Именно.
— Что ж, а почему, собственно, и нет? Имеется возможность представить тебя моей матери и брату… Который час? — вдруг спросил Виталий.
— Без двадцати два. А что случилось на Кировской площади? — задала, наконец, Наташа вопрос, мучавший ее с момента, когда Виталий объявил о своей причастности к событиям двухдневной давности.
Виталий помолчал, потом ответил:
— Можно догадаться. Отца и его слуг убил Осиел. Кстати, он создал своего двойника, — и вот на этом-то мы попались. Конечно, произошло еще кое-что, не написанное в газетах. Осиел был отправлен на тот свет семеркой. Уж не знаю, где Primus откопал шестого и седьмого, но они появились все.
— Какой семеркой? — мало что понимая, задала вопрос девушка.
— О, — многозначительно произнес Серебряков, — великолепной семеркой! Ангелы! Такие красивые! Я думаю, что тогда ночью видел так называемый отряд по восстановлению гармонии. Понимаешь, Осиел нарушил status quo, а это могло привести к катастрофе. Представь, что в тело проникла бактерия, очень деятельная и разъедающая организм, который сам не в состоянии справиться с нею, так как не имеет к ней иммунитета, то есть не способен защищаться. Тогда что делает человек, чтобы убить этот вирус?
— Ну, — задумчиво сказала Наташа, — делает уколы, пьет таблетки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87