И ей наплевать на то, что он не выглядит как голливудский супермен или что у него торчит живот, и что он так и не заработал состояния, и что теперь, когда он выходит на пенсию, им придется жить на еще меньшие деньги. Она видит только одно: его. И Герман платит ей тем же. Точно. Конечно, когда мы проезжаем в полицейской машине мимо какой-нибудь малышки на улице, он смотрит на крутую маленькую попку и думает, как было бы здорово провести, время с ней. Таковы все мужчины. Но если самую красивую проститутку поместить в одной спальне, а его жену — в другой и предоставить ему выбор, то парень даже колебаться не станет.
— Им повезло, — заметил Роджерс.
Хэнсон перехватил свою соломенную шляпу другой рукой:
— Ну, я просто забежал посмотреть, как вы тут. Доктор сказал мне, что все просто замечательно, никаких осложнений. — И добавил серьезно: — А еще сказать, что наша работа была бы гораздо легче, если бы было побольше таких людей, как вы. Вы просто отлично обезоружили этого негодяя. И если бы вы не сделали этого, Герман, вероятно, был бы мертв. — Он положил руку Роджерсу на плечо. — Поэтому спасибо, брат. От меня и от всех наших ребят.
После того как лейтенант ушел, Роджерс лежал, ощущая приятный вкус славы во рту.
Его братья и их жены, его племянники и племянницы часами говорили о том, какой он храбрый. Его мать цеплялась за каждого проходящего мимо двери палаты и говорила о том, какой герой ее мальчик Лео. Даже некоторые репортеры прислали ему букеты с карточками. Но эта похвала исходила от профессионала. Хэнсон считает, что он совершил храбрый поступок.
Не по собственной воле он был вынужден прочувствовать на собственной шкуре то, что могло бы произойти в сражении. Верно, в его случае врагом был несовершеннолетний подросток, но юнец был одного с ним роста и веса. И к тому же он был так накачан наркотой и так перепуган тем, что ему придется отвечать за участие в изнасиловании мисс Дейли, что дрался как бешеный.
Роджерс, пока боролся с Джо-Джо за нож, испытывал самый что ни на есть настоящий страх.
Но он выдержал. Он сделал то, что должен был сделать. Если это называется храбростью, значит, он храбрый. А услышанное от лейтенанта Хэнсона «Спасибо, брат» можно приравнять по крайней мере к медали «Бронзовая звезда», которую дают за отвагу.
Одним неприятным моментом меньше. Теперь ему остается написать бестселлер. Или по крайней мере ходкую книжку, продажа первого издания которой в твердой обложке сможет оправдать издателю аванс.
Наверняка он просит у Бога не так уж и много.
Глава 20
Теперь, когда действие успокаивающих, под которым она находилась почти постоянно со вчерашнего вечера, почти прошло, когда Энн с Корой, банальные, как клише, ушли и ей предоставилась возможность основательно поразмышлять о себе и своих сестрах по полу, Мери Дейли пришла к выводу, что большинство женщин — суки.
«Слаще», чем были Кора и Энн, и быть нельзя. Как только они вернулись из дюн и узнали о случившемся, то бросились в госпиталь.
Какая жалость, что именно с ней произошел такой ужас!…
Теперь-то она жалеет, что не поехала с ними в дюны?… А вот они провели там время преотлично… Но ей не стоит ни о чем беспокоиться.
Энн утром позвонит и позаботится о том, чтобы за нее кто-нибудь провел уроки. Она также позвонит директору и сообщит, что Мери больна и доктора посоветовали ей воздержаться от преподавания до конца учебного года.
Кора упакует ее вещи, и они обе потратят сколько понадобится времени, чтобы найти для нее новую квартиру. И конечно же, если кто-то из их общих знакомых выскажет какие-нибудь подозрения или намеки на то, что неназванная «соседка из квартиры рядом» и «очень привлекательная двадцатишестилетняя сотрудница чикагского совета по вопросам образования», как о том говорилось в газетах, — это она, то они, естественно, будут это отрицать.
Мери нащупала рукой открытую сигаретную пачку на металлическом ночном столике рядом с кроватью, сунула сигарету в рот, а потом обнаружила, что медсестра из самых добрых побуждений не оставила ни спичек, ни зажигалки.
Она дернулась было к кнопке вызова у подушки, но нажимать на нее не стала, поскольку ее мысли вновь вернулись к перспективам, предложенным Энн и Корой.
Почему это они естественно будут все отрицать? К чему в такой спешке искать ей новую квартиру? Почему она не может закончить учебный год? Она же не сделала ничего предосудительного! Разве она хотела, чтобы ее изнасиловали?
«Есть вероятность, — размышляла Мери, — что, когда залечатся мои телесные раны, возникнут другие осложнения».
Она очень сомневалась, что ее сбережений хватит и ей не придется отправляться в дом призрения для матерей-одиночек.
Вчера, перед тем как отправить ее в госпиталь, полицейский хирург упомянул о тесте на беременность. Но потом этого вопроса больше не касались. А судя по приятно-прохладному, почти стерильному ощущению в низу живота и по тому, как она была обихожена, когда очнулась от анестезии, у нее возникло вполне обоснованное подозрение, что о возможной ее беременности от этих подонков уже позаботились.
И если на следующей исповеди отец Ксавье этого не одобрит, ему придется обратиться к Папе. Еще одним унижением больше.
Мери лежала, мысленно перебирая отрывки из недавнего разговора с двумя учительницами, с которыми она снимала квартиру. Кора была особенно ошеломлена.
— Но, Мери, — удивлялась она, — неужели ты действительно пошла к соседке в одном только халате? Даже без трусиков и лифчика?
А почему бы нет? Был жаркий день. Она и прежде поступала так же. Она не ожидала найти в соседней квартире никого, кроме Терри. А Терри все равно, что на ней надето, а что нет.
Потом Энн деликатно осведомилась:
— Но, Мери, дорогая. До того, как они…, ну…, овладели тобой в первый раз, прежде чем они затащили тебя в спальню Терри, а двое парней держали тебя, пока третий тебя насиловал, неужели ты не могла закричать хоть один раз, прежде чем тебе заклеили рот пластырем?
Удивление? Сочувствие? Потрясение? И это когда она знает, что Кора была замужем и развелась еще до двадцати лет, а в данный момент находится в пылкой любовной связи с лесбиянкой — учительницей биологии, а Энн предоставляет своему жениху-бизнесмену досвадебные привилегии!
Мери не осуждала подруг за их поступки. Обе они — вполне взрослые женщины. И что они делают в свое свободное время, пока это не становится достоянием гласности, никого не касается. В правилах совета по вопросам образования ничего не говорится о том, чем учителя, не важно — мужчины или женщины, отличаются от остальных людей. Единственное, против чего возражает совет, — это против того, чтобы твое имя появилось в газетах при обстоятельствах, дискредитирующих профессию учителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Им повезло, — заметил Роджерс.
Хэнсон перехватил свою соломенную шляпу другой рукой:
— Ну, я просто забежал посмотреть, как вы тут. Доктор сказал мне, что все просто замечательно, никаких осложнений. — И добавил серьезно: — А еще сказать, что наша работа была бы гораздо легче, если бы было побольше таких людей, как вы. Вы просто отлично обезоружили этого негодяя. И если бы вы не сделали этого, Герман, вероятно, был бы мертв. — Он положил руку Роджерсу на плечо. — Поэтому спасибо, брат. От меня и от всех наших ребят.
После того как лейтенант ушел, Роджерс лежал, ощущая приятный вкус славы во рту.
Его братья и их жены, его племянники и племянницы часами говорили о том, какой он храбрый. Его мать цеплялась за каждого проходящего мимо двери палаты и говорила о том, какой герой ее мальчик Лео. Даже некоторые репортеры прислали ему букеты с карточками. Но эта похвала исходила от профессионала. Хэнсон считает, что он совершил храбрый поступок.
Не по собственной воле он был вынужден прочувствовать на собственной шкуре то, что могло бы произойти в сражении. Верно, в его случае врагом был несовершеннолетний подросток, но юнец был одного с ним роста и веса. И к тому же он был так накачан наркотой и так перепуган тем, что ему придется отвечать за участие в изнасиловании мисс Дейли, что дрался как бешеный.
Роджерс, пока боролся с Джо-Джо за нож, испытывал самый что ни на есть настоящий страх.
Но он выдержал. Он сделал то, что должен был сделать. Если это называется храбростью, значит, он храбрый. А услышанное от лейтенанта Хэнсона «Спасибо, брат» можно приравнять по крайней мере к медали «Бронзовая звезда», которую дают за отвагу.
Одним неприятным моментом меньше. Теперь ему остается написать бестселлер. Или по крайней мере ходкую книжку, продажа первого издания которой в твердой обложке сможет оправдать издателю аванс.
Наверняка он просит у Бога не так уж и много.
Глава 20
Теперь, когда действие успокаивающих, под которым она находилась почти постоянно со вчерашнего вечера, почти прошло, когда Энн с Корой, банальные, как клише, ушли и ей предоставилась возможность основательно поразмышлять о себе и своих сестрах по полу, Мери Дейли пришла к выводу, что большинство женщин — суки.
«Слаще», чем были Кора и Энн, и быть нельзя. Как только они вернулись из дюн и узнали о случившемся, то бросились в госпиталь.
Какая жалость, что именно с ней произошел такой ужас!…
Теперь-то она жалеет, что не поехала с ними в дюны?… А вот они провели там время преотлично… Но ей не стоит ни о чем беспокоиться.
Энн утром позвонит и позаботится о том, чтобы за нее кто-нибудь провел уроки. Она также позвонит директору и сообщит, что Мери больна и доктора посоветовали ей воздержаться от преподавания до конца учебного года.
Кора упакует ее вещи, и они обе потратят сколько понадобится времени, чтобы найти для нее новую квартиру. И конечно же, если кто-то из их общих знакомых выскажет какие-нибудь подозрения или намеки на то, что неназванная «соседка из квартиры рядом» и «очень привлекательная двадцатишестилетняя сотрудница чикагского совета по вопросам образования», как о том говорилось в газетах, — это она, то они, естественно, будут это отрицать.
Мери нащупала рукой открытую сигаретную пачку на металлическом ночном столике рядом с кроватью, сунула сигарету в рот, а потом обнаружила, что медсестра из самых добрых побуждений не оставила ни спичек, ни зажигалки.
Она дернулась было к кнопке вызова у подушки, но нажимать на нее не стала, поскольку ее мысли вновь вернулись к перспективам, предложенным Энн и Корой.
Почему это они естественно будут все отрицать? К чему в такой спешке искать ей новую квартиру? Почему она не может закончить учебный год? Она же не сделала ничего предосудительного! Разве она хотела, чтобы ее изнасиловали?
«Есть вероятность, — размышляла Мери, — что, когда залечатся мои телесные раны, возникнут другие осложнения».
Она очень сомневалась, что ее сбережений хватит и ей не придется отправляться в дом призрения для матерей-одиночек.
Вчера, перед тем как отправить ее в госпиталь, полицейский хирург упомянул о тесте на беременность. Но потом этого вопроса больше не касались. А судя по приятно-прохладному, почти стерильному ощущению в низу живота и по тому, как она была обихожена, когда очнулась от анестезии, у нее возникло вполне обоснованное подозрение, что о возможной ее беременности от этих подонков уже позаботились.
И если на следующей исповеди отец Ксавье этого не одобрит, ему придется обратиться к Папе. Еще одним унижением больше.
Мери лежала, мысленно перебирая отрывки из недавнего разговора с двумя учительницами, с которыми она снимала квартиру. Кора была особенно ошеломлена.
— Но, Мери, — удивлялась она, — неужели ты действительно пошла к соседке в одном только халате? Даже без трусиков и лифчика?
А почему бы нет? Был жаркий день. Она и прежде поступала так же. Она не ожидала найти в соседней квартире никого, кроме Терри. А Терри все равно, что на ней надето, а что нет.
Потом Энн деликатно осведомилась:
— Но, Мери, дорогая. До того, как они…, ну…, овладели тобой в первый раз, прежде чем они затащили тебя в спальню Терри, а двое парней держали тебя, пока третий тебя насиловал, неужели ты не могла закричать хоть один раз, прежде чем тебе заклеили рот пластырем?
Удивление? Сочувствие? Потрясение? И это когда она знает, что Кора была замужем и развелась еще до двадцати лет, а в данный момент находится в пылкой любовной связи с лесбиянкой — учительницей биологии, а Энн предоставляет своему жениху-бизнесмену досвадебные привилегии!
Мери не осуждала подруг за их поступки. Обе они — вполне взрослые женщины. И что они делают в свое свободное время, пока это не становится достоянием гласности, никого не касается. В правилах совета по вопросам образования ничего не говорится о том, чем учителя, не важно — мужчины или женщины, отличаются от остальных людей. Единственное, против чего возражает совет, — это против того, чтобы твое имя появилось в газетах при обстоятельствах, дискредитирующих профессию учителя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64