Если бы расследование довели до конца, то половина Конгресса оказалась бы в тюряге. Как бы там ни было, Яворский ушел в отставку. Говорят, ему не помог ни Конгресс, ни Государственный департамент.
— Сокрытие, сокрытие, сокрытие, — сказала Алекс. — Конгресс защищал сам себя. Тем временем наш мистер Ким благополучно выжил с помощью южнокорейского посольства. Поговаривали в то время, что он был связан с якудзами, потом об этом забыли, так же, как и о многом другом. На паре приемов в Вашингтоне я натыкалась на этого маленького злобного тролля.
— И что?
— Мы раскланивались, и все. Я думаю, он знал, что я в игре: Иначе что бы я делала на этих приемах, устраиваемых людьми из спецслужб? Одно я знаю наверняка: наш мистер Ким не хотел, чтобы его увидели с де Джонгом. Он повернулся ко мне спиной, пытаясь сделать вид, что он меня не узнал, что его вроде там и нет.
Она увидела, что на лице Саймона появилось выражение: каш мистер Ким не единственный, кого там не было.
— Пытался дозвониться до тебя, когда вернулся из Японии, — сказал он.
— Я была в Лос-Анджелесе.
— Как поживает леди?
— Какая леди?
Саймон прихлебнул чай и ничего не сказал.
Немного погодя Алекс сказала:
— Я просто хотела справиться о ней, и все.
Саймон посмотрел на нее.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты работаешь над какой-то маленькой схемой, включающей в себя этого старикашку в парке и леди, к которой ты летала на самолете повидаться.
— Миссис Оскар Коль, жена датского бизнесмена.
— За исключением одного: он не датчанин. А его жена была подружкой де Джонга. Сделай мне одолжение, будь так любезна, не нужно больше игрушек. Зачем ты летала в Лос-Анджелес?
— Увидеть Касуми, а ты что подумал?
— Почему нельзя было позвонить по телефону?
— Я хотела видеть ее лицо, когда задам ей вопрос.
Саймон допил свой чай.
— Сгораю от желания узнать, о чем ты ее спросила.
— Не получала ли она каких-нибудь известий от де Джонга?
— И она ответила...
— Она ответила, что это странный вопрос: всем известно, что он уже давно умер.
— Надо же! И ты ей поверила?
— Конечно, да. Ничто не могло бы помешать им быть вместе. Она тут же полетела бы к нему быстрее пули из ружья, знай, где его искать, и наоборот.
— Верю тебе на слово.
Алекс полезла в свою сумку и вытащила на свет Божий свое главное блюдо.
— Боже, — сказал Саймон. — Я так и знал.
Алекс держала в руках дневник Касуми, который он видел и выдержки из которого слышал столько раз, что уже и не помнил, сколько.
— Практически почти все страницы истерлись, — сказала она. — Но, часто читая его, я почти что выучила наизусть эту чертову штуковину.
— Я знаю, я знаю.
— Мой японский, конечно, не так хорош, как был когда-то. Да, что я еще хотела сказать? Перед тем, как вылететь с Гавайев, я проверила некоторые страницы с Полом.
— Господи, ты и его втягиваешь в это?
— Он был рад помочь мне, поверь. Он подтвердил мою первоначальную интерпретацию. Де Джонг дал клятву Касуми, что привезет прядь ее волос в Японию, если она умрет за границей. Она прибегла к этому, потому что не хотела быть похороненной на чужбине. Хочешь услышать и остальное?
Саймон вернулся к своей пустой чашке.
— Сгораю от нетерпения.
— Миссис Оскар Коль, Касуми, умирает.
Саймон поднял глаза на мать.
— Плохое сердце, — сказала Алекс. — Может умереть в любое время. Несколько недель, пара месяцев — самое большое. Я разговаривала с ее доктором.
Глаза Саймона были полузакрыты: он пытался все увязать вместе.
— Ну, что ж, посмотрим. Во-первых, ты пытаешься найти этого парня, как ты говоришь, де Джонга. Потом ты даешь ему возможность узнать, что его подружка все еще жива. Он едет: «Ах! Я дал ей это обещание сорок лет назад», или что-то в этом роде, но он приезжает в Лос-Анджелес и бежит скорее отрезать прядь ее волос, чтобы отвезти ее в Японию. Ну как?
— Давай, продолжай.
Он отодвинул стоявшую перед ним чашку.
— А когда он появляется, ты его уже поджидаешь, не так ли?
— Чтобы убить его.
Саймон отвел взгляд в сторону.
— Месть истинной патриотки. Неожиданная встреча.
Это было обидно. Вряд ли кому понравится, когда собственный сын считает, что у тебя не хватает шариков. Но этот англичанин был тенью, которая никак не хотела исчезать. И Алекс не могла избавиться от чувства вины в гибели ее агентурной группы тридцать восемь лет назад. Черт бы его побрал! Не месть, дорогой мой сыночек, а справедливость — единственная надежда тех, кто страдал.
Она размышляла: «Он придет за мной. Наверняка, это мелкое дерьмо придет за мной. Я видела это в его лице. Он обязательно придет».
Она могла бы привести Саймону и другие аргументы и подкрепить их, но это привело бы только к противопоставлению ее войны его войне, как то уже случалось, и не раз. Ее война была необходимой войной, она поддерживалась миром и пониманием в тылу: все, стиснув зубы, делали все от них зависящее и в тылу, и на фронте.
Вьетнам, война Саймона, была лошадкой совсем другого цвета. Беспорядки в тылу и ставящие в тупик, некомпетентные, безответственные действия на фронте. Не говоря уже о продажных политиканах Южного Вьетнама. Саймон, как и многие другие, вернулся из Нама совсем не в настроении говорить о патриотизме.
Алекс до головной боли спорила с Саймоном о Боге, стране и, конечно же, Джоне Уэйне, с которым она встречалась и которым восхищалась. Когда шум и крики спора стихали, выяснялось, что никто никого не убедил, и, что еще хуже, Саймон оставался сам по себе. Слово, от которого Алекс бросало в дрожь, но оно как никакое другое передавало смысл сказанного. Сам по себе, отрезанный, выброшенный. Синдром ветеранов вьетнамской войны. И в первый раз за все время их взаимоотношений Саймон действительно был настроен к ней как-то антагонистически.
Может быть, он был и прав. Между прочим, это Алекс уговорила его принять предложение ЦРУ вступить в их специальное подразделение. И после этого он попал во Вьетнам, где ЦРУ предало его и попыталось убить. Для нее была невыносима его холодность, временами это доставляло ей такую боль, что она не спала ночи напролет и проводила их в слезах. Но Господь милостив иногда, и в конце концов они снова стали близки друг другу.
Поэтому именно на Алекс лежала забота по сохранению мира в семье, что означало держать свою войну и свой патриотизм при себе. И ничего не говорить по поводу его воровства и ее страха, что Саймона могут посадить в тюрьму или убить. После того, через что он прошел во Вьетнаме, она чувствовала себя виноватой.
Она рассказывала ему о нацистском офицере, который был очарован красотой, застенчивостью и покорностью Касуми. После смерти де Джонга у Касуми не было другого выбора, чтобы выжить в яростных катаклизмах, пронесшихся по Европе с окончанием войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
— Сокрытие, сокрытие, сокрытие, — сказала Алекс. — Конгресс защищал сам себя. Тем временем наш мистер Ким благополучно выжил с помощью южнокорейского посольства. Поговаривали в то время, что он был связан с якудзами, потом об этом забыли, так же, как и о многом другом. На паре приемов в Вашингтоне я натыкалась на этого маленького злобного тролля.
— И что?
— Мы раскланивались, и все. Я думаю, он знал, что я в игре: Иначе что бы я делала на этих приемах, устраиваемых людьми из спецслужб? Одно я знаю наверняка: наш мистер Ким не хотел, чтобы его увидели с де Джонгом. Он повернулся ко мне спиной, пытаясь сделать вид, что он меня не узнал, что его вроде там и нет.
Она увидела, что на лице Саймона появилось выражение: каш мистер Ким не единственный, кого там не было.
— Пытался дозвониться до тебя, когда вернулся из Японии, — сказал он.
— Я была в Лос-Анджелесе.
— Как поживает леди?
— Какая леди?
Саймон прихлебнул чай и ничего не сказал.
Немного погодя Алекс сказала:
— Я просто хотела справиться о ней, и все.
Саймон посмотрел на нее.
— Знаешь, что я думаю? Я думаю, что ты работаешь над какой-то маленькой схемой, включающей в себя этого старикашку в парке и леди, к которой ты летала на самолете повидаться.
— Миссис Оскар Коль, жена датского бизнесмена.
— За исключением одного: он не датчанин. А его жена была подружкой де Джонга. Сделай мне одолжение, будь так любезна, не нужно больше игрушек. Зачем ты летала в Лос-Анджелес?
— Увидеть Касуми, а ты что подумал?
— Почему нельзя было позвонить по телефону?
— Я хотела видеть ее лицо, когда задам ей вопрос.
Саймон допил свой чай.
— Сгораю от желания узнать, о чем ты ее спросила.
— Не получала ли она каких-нибудь известий от де Джонга?
— И она ответила...
— Она ответила, что это странный вопрос: всем известно, что он уже давно умер.
— Надо же! И ты ей поверила?
— Конечно, да. Ничто не могло бы помешать им быть вместе. Она тут же полетела бы к нему быстрее пули из ружья, знай, где его искать, и наоборот.
— Верю тебе на слово.
Алекс полезла в свою сумку и вытащила на свет Божий свое главное блюдо.
— Боже, — сказал Саймон. — Я так и знал.
Алекс держала в руках дневник Касуми, который он видел и выдержки из которого слышал столько раз, что уже и не помнил, сколько.
— Практически почти все страницы истерлись, — сказала она. — Но, часто читая его, я почти что выучила наизусть эту чертову штуковину.
— Я знаю, я знаю.
— Мой японский, конечно, не так хорош, как был когда-то. Да, что я еще хотела сказать? Перед тем, как вылететь с Гавайев, я проверила некоторые страницы с Полом.
— Господи, ты и его втягиваешь в это?
— Он был рад помочь мне, поверь. Он подтвердил мою первоначальную интерпретацию. Де Джонг дал клятву Касуми, что привезет прядь ее волос в Японию, если она умрет за границей. Она прибегла к этому, потому что не хотела быть похороненной на чужбине. Хочешь услышать и остальное?
Саймон вернулся к своей пустой чашке.
— Сгораю от нетерпения.
— Миссис Оскар Коль, Касуми, умирает.
Саймон поднял глаза на мать.
— Плохое сердце, — сказала Алекс. — Может умереть в любое время. Несколько недель, пара месяцев — самое большое. Я разговаривала с ее доктором.
Глаза Саймона были полузакрыты: он пытался все увязать вместе.
— Ну, что ж, посмотрим. Во-первых, ты пытаешься найти этого парня, как ты говоришь, де Джонга. Потом ты даешь ему возможность узнать, что его подружка все еще жива. Он едет: «Ах! Я дал ей это обещание сорок лет назад», или что-то в этом роде, но он приезжает в Лос-Анджелес и бежит скорее отрезать прядь ее волос, чтобы отвезти ее в Японию. Ну как?
— Давай, продолжай.
Он отодвинул стоявшую перед ним чашку.
— А когда он появляется, ты его уже поджидаешь, не так ли?
— Чтобы убить его.
Саймон отвел взгляд в сторону.
— Месть истинной патриотки. Неожиданная встреча.
Это было обидно. Вряд ли кому понравится, когда собственный сын считает, что у тебя не хватает шариков. Но этот англичанин был тенью, которая никак не хотела исчезать. И Алекс не могла избавиться от чувства вины в гибели ее агентурной группы тридцать восемь лет назад. Черт бы его побрал! Не месть, дорогой мой сыночек, а справедливость — единственная надежда тех, кто страдал.
Она размышляла: «Он придет за мной. Наверняка, это мелкое дерьмо придет за мной. Я видела это в его лице. Он обязательно придет».
Она могла бы привести Саймону и другие аргументы и подкрепить их, но это привело бы только к противопоставлению ее войны его войне, как то уже случалось, и не раз. Ее война была необходимой войной, она поддерживалась миром и пониманием в тылу: все, стиснув зубы, делали все от них зависящее и в тылу, и на фронте.
Вьетнам, война Саймона, была лошадкой совсем другого цвета. Беспорядки в тылу и ставящие в тупик, некомпетентные, безответственные действия на фронте. Не говоря уже о продажных политиканах Южного Вьетнама. Саймон, как и многие другие, вернулся из Нама совсем не в настроении говорить о патриотизме.
Алекс до головной боли спорила с Саймоном о Боге, стране и, конечно же, Джоне Уэйне, с которым она встречалась и которым восхищалась. Когда шум и крики спора стихали, выяснялось, что никто никого не убедил, и, что еще хуже, Саймон оставался сам по себе. Слово, от которого Алекс бросало в дрожь, но оно как никакое другое передавало смысл сказанного. Сам по себе, отрезанный, выброшенный. Синдром ветеранов вьетнамской войны. И в первый раз за все время их взаимоотношений Саймон действительно был настроен к ней как-то антагонистически.
Может быть, он был и прав. Между прочим, это Алекс уговорила его принять предложение ЦРУ вступить в их специальное подразделение. И после этого он попал во Вьетнам, где ЦРУ предало его и попыталось убить. Для нее была невыносима его холодность, временами это доставляло ей такую боль, что она не спала ночи напролет и проводила их в слезах. Но Господь милостив иногда, и в конце концов они снова стали близки друг другу.
Поэтому именно на Алекс лежала забота по сохранению мира в семье, что означало держать свою войну и свой патриотизм при себе. И ничего не говорить по поводу его воровства и ее страха, что Саймона могут посадить в тюрьму или убить. После того, через что он прошел во Вьетнаме, она чувствовала себя виноватой.
Она рассказывала ему о нацистском офицере, который был очарован красотой, застенчивостью и покорностью Касуми. После смерти де Джонга у Касуми не было другого выбора, чтобы выжить в яростных катаклизмах, пронесшихся по Европе с окончанием войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130