Инструмент и звучанием напоминал козлиное блеяние или кваканье. Элен рассмеялась.
— Ты знаешь, — шепнула она мне, — каждая пастушеская культура в мире обязательно изобретает волынку.
Тут старик принялся играть, и его друзья подхватили мелодию: один на длинной деревянной свирели, звук которой ручейком вился вокруг нас, а другой — отбивая ритм на кожаном барабане. Звук его был смягчен подушечками на концах палочек. Женщины вскочили, встали в цепь, и человек с белым платком, какого мы видели в доме Стойчева, повел их змейкой но поляне. Кто был слишком стар или слаб, чтобы танцевать, остался сидеть, открывая в улыбке ужасные зубы и беззубые десны, прихлопывая по земле рядом с собой или стуча в такт палками.
Баба Янка с сестрой смирно сидели на месте. Их черед еще не пришел. Они дождались, пока флейтист не принялся приглашать их жестами и улыбками, пока все собравшиеся не присоединились к его уговорам, и только тогда, с видимой неохотой, вышли вперед и встали рядом с музыкантами. Все умолкли, и гайда проиграла короткое вступление. И тогда две старые женщины, обнявшись, запели, и казалось, звук — переворачивающая душу гармония — исходил из одной груди. Гайда звучала все громче, и уже три голоса: двух женщин и козла, вместе взлетели вверх и обрушились на нас стоном самой земли. Глаза Элен наполнились слезами, и это было так не похоже на нее, что я при всех обнял ее за плечи.
Женщины спели пять или шесть песен — после каждой их приветствовал хор похвал, а потом все встали — я не понял, в чем дело, пока не заметил появившегося священника. Он нес икону святого Петко, одетую теперь в красный бархат, а за ним два мальчика в темной одежде несли иконы, полностью скрытые белым шелком. Эта процессия двинулась вокруг церкви, и музыканты, двинувшись следом, заиграли торжественный мотив. Все остановились между стеной церкви и огненным кругом. Язычки пламени совсем исчезли, но кострище теперь светилось адскими багровыми отблесками, и над ним то и дело взлетали струйки дыма, словно там, внутри, дышало что-то живое. Священник с помощниками встали у стены, держа перед собой свои сокровища.
Мелодия снова изменилась: теперь она была одновременно живой и мрачной — и каждый, кто способен был танцевать или по крайней мере идти без поддержки, медленно двинулся в хороводе вокруг костра. Вперед вышли две женщины — баба Янка и другая, еще старше на вид, с тусклым взглядом глаз, казавшихся почти слепыми. Обе поклонились священнику и иконам, затем сняли башмаки и чулки, аккуратно поставили их на ступени церкви, поцеловали суровый лик Петко и подошли под благословение священника. Мальчики помощники передали им иконы, стянув покровы белого шелка. Музыка стала пронзительной, старик с гайдой побагровел и заливался потом, яростно надувая щеки.
Баба Янка и ее слепая подруга, танцуя, направились к костру. Они ни разу не сбились с шага, и у меня прервалось дыхание, когда они босыми ногами ступили на раскаленные угли. Они высоко держали перед собой иконы, и взгляд их был устремлен над головами танцующих в иной мир. Пальцы Элен до боли сжали мне руку. Босые ноги опускались на угли, взметывая вверх фонтаны огненных искр, один раз я заметил, что подол юбки бабы Янки затлел снизу. Женщины танцевали на углях под таинственный ритм барабана и волынки, и каждая кружилась в свою сторону.
Когда они входили в круг, мне не видно было икон, но теперь я разглядел на образе в руках слепой женщины Марию с младенцем на коленях, склоняющую голову под тяжестью венца. Икону в руках бабы Янки я увидел, только когда она закончила второй круг. Лицо ее светилось, взгляд огромных глаз устремлен в пространство, морщинистая кожа рдела от страшного жара. Икона в ее руках казалась, как и образ Марии, очень старой, но под копотью, сквозь дрожащее марево над костром, я отчетливо увидел две фигуры, обращенные друг к другу лицом, словно в собственном танце, одинаково грозные и торжественные. Одна представляла рыцаря в броне и алой мантии, другая — дракона с длинным, загнутым петлей хвостом».
ГЛАВА 70
«Декабрь 1963 г.
Любимая моя доченька!
Я сейчас в Неаполе. В этом году я старалась вести поиски более систематично. В Неаполе в декабре тепло, и спасибо, что так, потому что я сильно простудилась. До того как я оставила тебя, я никогда не знала, что значит одиночество, потому что никто никогда не любил меня так, как любил твой отец — и ты тоже, мне кажется. А теперь одинокая женщина сидит в библиотеке, утирая нос и делая выписки. Не знаю, бывало ли кому-нибудь так одиноко, как мне здесь или в номере гостиницы. На людях я ношу блузку с высоким воротом и шарф. Я вскрываю свой завтрак и ем его одна. Кто-то улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ, а потом отвожу взгляд. Ты не единственный человек, для которого я — неподходящее общество.
Твоя любящая мама Элен ».
* * *
«Февраль 1964 г.
Любимая моя доченька!
Афины — пыльный и шумный город, и я с трудом получила необходимые мне документы в Институте средневековой Греции, в котором царят совершенно средневековые порядки. Но сегодня утром, сидя на вершине Акрополя, я почти представила, что наша разлука закончится и ты будешь сидеть на этих развалинах — может быть, ты станешь тогда совсем взрослой? — и смотреть сверху на город. Смотри-ка, ты будешь высокой, как я и твой отец, с легкими темными волосами: коротко подстриженными или заплетенными в тугую косу? — и на тебе будут солнечные очки и дорожные туфли, а на голове, может быть, шарфик, если ветер будет таким же резким, как сегодня. Я буду уже старенькой, в морщинках, и стану гордиться только тобой. Официанты в кафе будут пялиться на тебя, а не на меня, и я буду с гордостью посмеиваться, а твой отец — бросать на них гневные взгляды из-за газеты.
Твоя любящая мама Элен ».
* * *
«Март 1964 г.
Любимая моя доченька!
Придуманная мной вчера сценка на Акрополе оказалась такой яркой, что я снова пришла сюда сегодня с утра, просто чтобы написать тебе. Но пока я сидела здесь, любуясь городом, ранка у меня на шее начала пульсировать, и я подумала, что неотступный преследователь настигает меня. Я оглядывалась, высматривая в толпе подозрительных туристов. Не могу понять, почему этот демон еще не явился за мной из своего темного прошлого. Я уже принадлежу ему, уже отравлена, я почти жду его. Почему он медлит, зачем заставляет мучиться? Но при этой мысли я понимаю, что все еще противлюсь ему, охраняю себя, окружая всеми доступными мне оберегами, и продолжаю поиски его логова — одного из множества — в надежде застигнуть его там врасплох и уничтожить. Да, мой потерянный ангел, ты стоишь за этой отчаянной надеждой.
Твоя любящая мама Элен ».
ГЛАВА 71
«Не знаю, кто из нас при виде иконы в руках бабы Янки ахнул первым:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
— Ты знаешь, — шепнула она мне, — каждая пастушеская культура в мире обязательно изобретает волынку.
Тут старик принялся играть, и его друзья подхватили мелодию: один на длинной деревянной свирели, звук которой ручейком вился вокруг нас, а другой — отбивая ритм на кожаном барабане. Звук его был смягчен подушечками на концах палочек. Женщины вскочили, встали в цепь, и человек с белым платком, какого мы видели в доме Стойчева, повел их змейкой но поляне. Кто был слишком стар или слаб, чтобы танцевать, остался сидеть, открывая в улыбке ужасные зубы и беззубые десны, прихлопывая по земле рядом с собой или стуча в такт палками.
Баба Янка с сестрой смирно сидели на месте. Их черед еще не пришел. Они дождались, пока флейтист не принялся приглашать их жестами и улыбками, пока все собравшиеся не присоединились к его уговорам, и только тогда, с видимой неохотой, вышли вперед и встали рядом с музыкантами. Все умолкли, и гайда проиграла короткое вступление. И тогда две старые женщины, обнявшись, запели, и казалось, звук — переворачивающая душу гармония — исходил из одной груди. Гайда звучала все громче, и уже три голоса: двух женщин и козла, вместе взлетели вверх и обрушились на нас стоном самой земли. Глаза Элен наполнились слезами, и это было так не похоже на нее, что я при всех обнял ее за плечи.
Женщины спели пять или шесть песен — после каждой их приветствовал хор похвал, а потом все встали — я не понял, в чем дело, пока не заметил появившегося священника. Он нес икону святого Петко, одетую теперь в красный бархат, а за ним два мальчика в темной одежде несли иконы, полностью скрытые белым шелком. Эта процессия двинулась вокруг церкви, и музыканты, двинувшись следом, заиграли торжественный мотив. Все остановились между стеной церкви и огненным кругом. Язычки пламени совсем исчезли, но кострище теперь светилось адскими багровыми отблесками, и над ним то и дело взлетали струйки дыма, словно там, внутри, дышало что-то живое. Священник с помощниками встали у стены, держа перед собой свои сокровища.
Мелодия снова изменилась: теперь она была одновременно живой и мрачной — и каждый, кто способен был танцевать или по крайней мере идти без поддержки, медленно двинулся в хороводе вокруг костра. Вперед вышли две женщины — баба Янка и другая, еще старше на вид, с тусклым взглядом глаз, казавшихся почти слепыми. Обе поклонились священнику и иконам, затем сняли башмаки и чулки, аккуратно поставили их на ступени церкви, поцеловали суровый лик Петко и подошли под благословение священника. Мальчики помощники передали им иконы, стянув покровы белого шелка. Музыка стала пронзительной, старик с гайдой побагровел и заливался потом, яростно надувая щеки.
Баба Янка и ее слепая подруга, танцуя, направились к костру. Они ни разу не сбились с шага, и у меня прервалось дыхание, когда они босыми ногами ступили на раскаленные угли. Они высоко держали перед собой иконы, и взгляд их был устремлен над головами танцующих в иной мир. Пальцы Элен до боли сжали мне руку. Босые ноги опускались на угли, взметывая вверх фонтаны огненных искр, один раз я заметил, что подол юбки бабы Янки затлел снизу. Женщины танцевали на углях под таинственный ритм барабана и волынки, и каждая кружилась в свою сторону.
Когда они входили в круг, мне не видно было икон, но теперь я разглядел на образе в руках слепой женщины Марию с младенцем на коленях, склоняющую голову под тяжестью венца. Икону в руках бабы Янки я увидел, только когда она закончила второй круг. Лицо ее светилось, взгляд огромных глаз устремлен в пространство, морщинистая кожа рдела от страшного жара. Икона в ее руках казалась, как и образ Марии, очень старой, но под копотью, сквозь дрожащее марево над костром, я отчетливо увидел две фигуры, обращенные друг к другу лицом, словно в собственном танце, одинаково грозные и торжественные. Одна представляла рыцаря в броне и алой мантии, другая — дракона с длинным, загнутым петлей хвостом».
ГЛАВА 70
«Декабрь 1963 г.
Любимая моя доченька!
Я сейчас в Неаполе. В этом году я старалась вести поиски более систематично. В Неаполе в декабре тепло, и спасибо, что так, потому что я сильно простудилась. До того как я оставила тебя, я никогда не знала, что значит одиночество, потому что никто никогда не любил меня так, как любил твой отец — и ты тоже, мне кажется. А теперь одинокая женщина сидит в библиотеке, утирая нос и делая выписки. Не знаю, бывало ли кому-нибудь так одиноко, как мне здесь или в номере гостиницы. На людях я ношу блузку с высоким воротом и шарф. Я вскрываю свой завтрак и ем его одна. Кто-то улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ, а потом отвожу взгляд. Ты не единственный человек, для которого я — неподходящее общество.
Твоя любящая мама Элен ».
* * *
«Февраль 1964 г.
Любимая моя доченька!
Афины — пыльный и шумный город, и я с трудом получила необходимые мне документы в Институте средневековой Греции, в котором царят совершенно средневековые порядки. Но сегодня утром, сидя на вершине Акрополя, я почти представила, что наша разлука закончится и ты будешь сидеть на этих развалинах — может быть, ты станешь тогда совсем взрослой? — и смотреть сверху на город. Смотри-ка, ты будешь высокой, как я и твой отец, с легкими темными волосами: коротко подстриженными или заплетенными в тугую косу? — и на тебе будут солнечные очки и дорожные туфли, а на голове, может быть, шарфик, если ветер будет таким же резким, как сегодня. Я буду уже старенькой, в морщинках, и стану гордиться только тобой. Официанты в кафе будут пялиться на тебя, а не на меня, и я буду с гордостью посмеиваться, а твой отец — бросать на них гневные взгляды из-за газеты.
Твоя любящая мама Элен ».
* * *
«Март 1964 г.
Любимая моя доченька!
Придуманная мной вчера сценка на Акрополе оказалась такой яркой, что я снова пришла сюда сегодня с утра, просто чтобы написать тебе. Но пока я сидела здесь, любуясь городом, ранка у меня на шее начала пульсировать, и я подумала, что неотступный преследователь настигает меня. Я оглядывалась, высматривая в толпе подозрительных туристов. Не могу понять, почему этот демон еще не явился за мной из своего темного прошлого. Я уже принадлежу ему, уже отравлена, я почти жду его. Почему он медлит, зачем заставляет мучиться? Но при этой мысли я понимаю, что все еще противлюсь ему, охраняю себя, окружая всеми доступными мне оберегами, и продолжаю поиски его логова — одного из множества — в надежде застигнуть его там врасплох и уничтожить. Да, мой потерянный ангел, ты стоишь за этой отчаянной надеждой.
Твоя любящая мама Элен ».
ГЛАВА 71
«Не знаю, кто из нас при виде иконы в руках бабы Янки ахнул первым:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188