Ты одержима навязчивой идеей не упустить так называемой великой страсти, которая, по твоим словам, крайне редко встречается в жизни женщины и не имеет ничего общего с повседневными плотскими радостями… Ничего подобного со мной быть не может! Если мне нравятся мальчики, то совсем не так, как тебе, когда ты влюбляешься в молодых мужчин крепкого телосложения. Все дело в их силе! Пойми меня: половину времени я вижу этих крошек такими капризными, такими нерешительными, такими счастливыми, когда они выслушивают мои советы при условии, если я даю их самым тонким и ненавязчивым образом… вот даже Лулу! Возможно, ты мне не поверишь, но бывали моменты, когда он вел себя совсем как малое дитя. И вот послушай, эти крошки в душе почти что дети… Когда я прижимаю одного из них к своей груди, держу его в объятиях, лежа с ним на моей мягкой постели, в полумраке моей спальни, он, окруженный теплом и лаской, постепенно оттаивает; я его не тороплю, потому что чувствую, как он меняется… И когда неожиданно в нем пробуждается мужчина и заявляет о себе со всей неистовой страстью, его поцелуи становятся совсем другими, меняется даже взгляд его глаз, устремленных на меня, он нервничает, становится властным и требовательным и наконец овладевает мною, я чувствую себя такой молодой!.. Если бы ты только знала!.. Вот в чем для меня радость, награда, мо… как бы лучше выразиться? Мой реванш…– добавила она низким голосом.– И главное, уверяю тебя, это до такой степени… это настолько далеко от того, чего ищешь ты… До такой степени, что очень часто я притворяюсь! Да, я притворяюсь, что получила удовольствие, чтобы лучше прочувствовать и осознать происходящее, чтобы ничего не упустить…
Затем наступила тишина. Реми приподнялся на локте, не замечая палящего солнца, начинавшего жарить его голову.
– Видишь ли, моя дорогая, – продолжала более спокойным тоном Эме, – возможно, в определенной области ты знаешь не меньше, чем я; возможно, ты порой бываешь на вершине блаженства; я допускаю, что ты любила и была любима, но хочу тебе сказать одно: ты только подошла к пониманию истины, но не успела познать ее. Потому что ты еще не женщина, не совсем женщина.
– А? То есть как? – спросила Магда.– Кто же я, по-твоему? Медведь из берлоги?
– Не смейся. Это вовсе не смешно. Я тебе объясню, почему ты не женщина. Я не буду излагать тебе целую теорию, так как она для меня слишком сложна и я боюсь запутаться. Но все говорит за то, что я на правильном пути. Чтобы быть настоящей женщиной в полном смысле этого слова, мало быть просто женщиной, наконец, любовницей, возлюбленной, надо быть еще и немного…
Инстинктивно Реми прикрыл ладонями уши, ибо это слово прозвучало в его сердце еще раньше, чем его произнесла Эме.
XVIII
Реми захотелось узнать, не собирается ли Пекер вернуться к той, которая со всей очевидностью продолжала его любить. Но ему было неизвестно, что сталось с Лулу. Наверняка его приятели знали о нем больше, чем он. И Реми решил расспросить Манери. Если Жожо и не отличался особыми достоинствами, то, во всяком случае, стремился компенсировать свои недостатки и оправдать свое присутствие в их компании простодушием и готовностью услужить.
Обрадовавшись, что и он может быть полезен, Манери выложил все, что знал о Лулу, собрал для Реми все слухи, которые ходили о Пекере среди приятелей. Выходило так, что Аулу уже распрощался со своей немкой. Имея в своем распоряжении три недели до начала очередного контракта и не зная, куда податься, он отправился на Балеарские острова к Нино Монтеверди, которого пригласила к себе на месяц погостить мадам Маркез. Бебе Десоль, Борис и даже Манери получили от него несколько открыток. Похоже, что ему там все надоело, и он спрашивал, какие у них новости: много ли народу понаехало в Сен-Руффин? И в Ламалук?
Последняя строчка открыла Реми глаза. Самолюбивый и хвастливый упрямец, каким все его знали, Лулу все это время жалел, что ушел от Эме, но первого шага сделать не мог. И ее удерживали остатки самоуважения, хотя легко можно было догадаться, о чем она думает и на что надеется. Если Пекер и выглядел как законченный негодяй, циник, развращенный, пресыщенный человек, то в душе он оставался по-детски самолюбивым и простодушным, как сиротка. Именно эта двойственность и противоречивость его характера очаровывали Эме.
Хотя Реми и презирал такого рода посредничество, он написал Пекеру и прежде всего поспешил развеять все сомнения по поводу его связи с Эме. «Все давным-давно кончено, – писал он, – да и длилось совсем недолго». Затем от своего имени предложил Лулу присоединиться к их компании. Он заверил Пекера, что ни Эме и никто другой не знает о его приглашении; Реми все предусмотрел и прежде всего постарался не задеть самолюбие своего обидчивого друга.
Он даже уточнил, как Пекеру лучше ему ответить, телеграммой или телефонным звонком, чтобы Эме не открыла их маленький заговор.
А спустя три дня, когда на вилле Шомберг приятели выходили из-за стола и каждый из них направлялся отдохнуть – кто полежать на газоне, кто в своей комнате, – Реми позвали к телефону. Это был Лулу. Он звонил с Балеарских островов.
– Мики, спасибо за письмо, – сказал он.– В другое время я, может быть, и не согласился бы к вам приехать. Но Нино постоянно скандалит с мамашей Маркез, у которой мы гостим. Мне это все осточертело, и я чувствую, что пора смываться. А местные гостиницы все переполнены. Ты, правда, хочешь, чтобы я приехал в Ламалук? Послушай, я приеду, но при одном условии: ты все возьмешь на себя. Разумеется, идея принадлежит тебе. Придумай, как это преподнести другим. Например, скажи им, что я в Тулоне проездом на съемки фильма. Я постараюсь приехать в пятницу и остановлюсь в «Гранд Отеле». Ты заедешь за мной на машине. Я рассчитываю на тебя, ладно? Я совсем не хочу, чтобы подумали, что я приехал извиняться… Договорились? Бай, бай…
Голос Пекера, несмотря на расстояние, звучал совсем рядом, и Реми понял, что он на все согласен. Казалось, что Лулу уже приехал в Ламалук, и вечером, когда Эме вернется домой, он будет ее поджидать.
– Вы не знаете, где мадам Лаваль? – спросил Реми у прислуги. Ему хотелось, не откладывая, подготовить ее к возвращению Лулу. Он заранее знал, насколько ее обрадует его сообщение и как она постарается скрыть от него свою радость.
– Господин Шассо, мадам Лаваль, как всегда в это время дня, отправилась в город.
«Ах, да! – вспомнил Реми, – в это время, если верить ее словам, она ходит в церковь, чтобы собраться с мыслями».
На сей счет у него были большие сомнения. Ему казались неправдоподобными внезапные проявления набожности, которые он в силу своей деликатности принимал на веру. Его бы убедили больше, если бы сказали, что Эме под столь благовидным предлогом проводит время у парикмахера или у массажистки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Затем наступила тишина. Реми приподнялся на локте, не замечая палящего солнца, начинавшего жарить его голову.
– Видишь ли, моя дорогая, – продолжала более спокойным тоном Эме, – возможно, в определенной области ты знаешь не меньше, чем я; возможно, ты порой бываешь на вершине блаженства; я допускаю, что ты любила и была любима, но хочу тебе сказать одно: ты только подошла к пониманию истины, но не успела познать ее. Потому что ты еще не женщина, не совсем женщина.
– А? То есть как? – спросила Магда.– Кто же я, по-твоему? Медведь из берлоги?
– Не смейся. Это вовсе не смешно. Я тебе объясню, почему ты не женщина. Я не буду излагать тебе целую теорию, так как она для меня слишком сложна и я боюсь запутаться. Но все говорит за то, что я на правильном пути. Чтобы быть настоящей женщиной в полном смысле этого слова, мало быть просто женщиной, наконец, любовницей, возлюбленной, надо быть еще и немного…
Инстинктивно Реми прикрыл ладонями уши, ибо это слово прозвучало в его сердце еще раньше, чем его произнесла Эме.
XVIII
Реми захотелось узнать, не собирается ли Пекер вернуться к той, которая со всей очевидностью продолжала его любить. Но ему было неизвестно, что сталось с Лулу. Наверняка его приятели знали о нем больше, чем он. И Реми решил расспросить Манери. Если Жожо и не отличался особыми достоинствами, то, во всяком случае, стремился компенсировать свои недостатки и оправдать свое присутствие в их компании простодушием и готовностью услужить.
Обрадовавшись, что и он может быть полезен, Манери выложил все, что знал о Лулу, собрал для Реми все слухи, которые ходили о Пекере среди приятелей. Выходило так, что Аулу уже распрощался со своей немкой. Имея в своем распоряжении три недели до начала очередного контракта и не зная, куда податься, он отправился на Балеарские острова к Нино Монтеверди, которого пригласила к себе на месяц погостить мадам Маркез. Бебе Десоль, Борис и даже Манери получили от него несколько открыток. Похоже, что ему там все надоело, и он спрашивал, какие у них новости: много ли народу понаехало в Сен-Руффин? И в Ламалук?
Последняя строчка открыла Реми глаза. Самолюбивый и хвастливый упрямец, каким все его знали, Лулу все это время жалел, что ушел от Эме, но первого шага сделать не мог. И ее удерживали остатки самоуважения, хотя легко можно было догадаться, о чем она думает и на что надеется. Если Пекер и выглядел как законченный негодяй, циник, развращенный, пресыщенный человек, то в душе он оставался по-детски самолюбивым и простодушным, как сиротка. Именно эта двойственность и противоречивость его характера очаровывали Эме.
Хотя Реми и презирал такого рода посредничество, он написал Пекеру и прежде всего поспешил развеять все сомнения по поводу его связи с Эме. «Все давным-давно кончено, – писал он, – да и длилось совсем недолго». Затем от своего имени предложил Лулу присоединиться к их компании. Он заверил Пекера, что ни Эме и никто другой не знает о его приглашении; Реми все предусмотрел и прежде всего постарался не задеть самолюбие своего обидчивого друга.
Он даже уточнил, как Пекеру лучше ему ответить, телеграммой или телефонным звонком, чтобы Эме не открыла их маленький заговор.
А спустя три дня, когда на вилле Шомберг приятели выходили из-за стола и каждый из них направлялся отдохнуть – кто полежать на газоне, кто в своей комнате, – Реми позвали к телефону. Это был Лулу. Он звонил с Балеарских островов.
– Мики, спасибо за письмо, – сказал он.– В другое время я, может быть, и не согласился бы к вам приехать. Но Нино постоянно скандалит с мамашей Маркез, у которой мы гостим. Мне это все осточертело, и я чувствую, что пора смываться. А местные гостиницы все переполнены. Ты, правда, хочешь, чтобы я приехал в Ламалук? Послушай, я приеду, но при одном условии: ты все возьмешь на себя. Разумеется, идея принадлежит тебе. Придумай, как это преподнести другим. Например, скажи им, что я в Тулоне проездом на съемки фильма. Я постараюсь приехать в пятницу и остановлюсь в «Гранд Отеле». Ты заедешь за мной на машине. Я рассчитываю на тебя, ладно? Я совсем не хочу, чтобы подумали, что я приехал извиняться… Договорились? Бай, бай…
Голос Пекера, несмотря на расстояние, звучал совсем рядом, и Реми понял, что он на все согласен. Казалось, что Лулу уже приехал в Ламалук, и вечером, когда Эме вернется домой, он будет ее поджидать.
– Вы не знаете, где мадам Лаваль? – спросил Реми у прислуги. Ему хотелось, не откладывая, подготовить ее к возвращению Лулу. Он заранее знал, насколько ее обрадует его сообщение и как она постарается скрыть от него свою радость.
– Господин Шассо, мадам Лаваль, как всегда в это время дня, отправилась в город.
«Ах, да! – вспомнил Реми, – в это время, если верить ее словам, она ходит в церковь, чтобы собраться с мыслями».
На сей счет у него были большие сомнения. Ему казались неправдоподобными внезапные проявления набожности, которые он в силу своей деликатности принимал на веру. Его бы убедили больше, если бы сказали, что Эме под столь благовидным предлогом проводит время у парикмахера или у массажистки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57