— Я не хочу ни о чем говорить. Мне безумно стыдно. Позволь мне уйти. Пожалуйста…
— Почему ты хочешь уйти? — мягко спросил он. — Тебе было плохо со мной? — Она молча покачала головой. — Тогда почему?
Его голос, в котором не было ни презрения, ни отвращения, ни негодования, позволил ей взглянуть на него.
— Мне очень стыдно.
Хэнк наклонился и снова припал губами к ее рту, на этот раз горячее. Потом сказал:
— Не надо. Тебе нечего стыдиться. Ты — совершенство. А я — счастливчик. За то наслаждение, что ты подарила мне, любой мужчина с радостью отдал бы несколько лет жизни. Веришь?
— Нет. — Ее тон был полон горечи.
Хэнк ощутил, как его захлестнула волна нежной жалости, смыв зарождающееся шевеление страсти. А потом пришел гнев.
Кто, как и почему сделал ее такой? Кто посмел лишить ее веры в себя и в других? Таинственный Арти, которого она, видимо, любит?
Сострадание уступило место ревности, вспыхнувшей внезапно и с такой силой, что он едва не застонал от боли.
Хэнк еще никогда в жизни не. испытывал ничего подобного и не знал, не понимал, даже не догадывался, что ему повезло намного больше, чем он думал. Ему не просто довелось обладать этой женщиной. На него снизошла величайшая благодать на земле — он полюбил.
— Габриелла… — прошептал он, обводя кончиками пальцев нежный контур ее лица и глядя в черные колодцы глаз. — Габриелла, твое имя звучит как музыка.
Но она не расслышала его простых слов признания. Ею сейчас владели два желания, полностью исключающих одно другое. Ей не терпелось немедленно убраться из этой комнаты, подняться к себе и оставаться там, пока Сандерс не покинет мотель. И в то же время почти до боли хотелось, чтобы номер погрузился в темноту и любовный акт возобновился. Последнее желание переполнило ее стыдом, и она снова рванулась.
— Пожалуйста, я прошу тебя, отпусти меня. Я… я понимаю, что ты презираешь меня, считаешь доступной… Естественно, раз я сама пришла сюда, сама залезла к тебе в постель, можно сказать, изнасиловала… — Голос ее сорвался.
— Это не насилие. Это были самые прекрасные мгновения в моей жизни. И подарила их ты. Позволь мне отплатить тебе тем же, — прошептал Хэнк, не выпуская ее. — Сначала ты любила меня, теперь я буду любить тебя. Ты же хотела этого. Сама так сказала…
— Нет! — в панике выкрикнула Габриелла, вспомнив свою бессознательную, но постыдную мольбу. — Нет! О, пожалуйста, не надо. Ты же не хочешь этого, только вид делаешь… Не знаю только зачем… Чтобы унизить меня еще больше, да? Но тебе не удастся унизить меня больше, чем я сама это сделала…
— Ты слишком много говоришь, — перебил ее он. — Помолчи немного… Помолчи, расслабься, доверься мне…
Так, бормоча успокаивающие слова, Хэнк начал ласкать ее, покрывая поцелуями каждый дюйм шелковистой кожи, упиваясь небывалым ощущением нежности и яростного вожделения одновременно.
И она уступила ему, расслабилась и наслаждалась, чувствуя его нарастающее желание, словно обволакивающее ее коконом забвения.
Это было самым прекрасным, самым восхитительным, самым упоительным, самым изысканным, самым… да просто самым… Потому что это был не только превосходный секс, а нечто большее, много большее… Огненная феерия страсти, пылающий океан чувственной неги, умопомрачительный фейерверк любовного безумия…
А когда финальные стоны и возгласы свершения затихли, Хэнк, совершенно обессиленный, упал на подушки и произнес полным невыносимой нежности голосом:
— Спасибо тебе, Габриелла, дорогая…
Она лениво пошевелилась и открыла глаза.
— Мне было хорошо с тобой… очень… — томно прошептала она, а потом внезапно охнула.
— Что? Что случилось? Я сделал тебе больно?
— Нет. — Она поднялась, села на край кровати, оттолкнула его руку, последовавшую за ней. — Боже мой, я ведь даже не знаю, как тебя зовут! Господи, какой позор!
Ну, это легко поправимо, — любовно усмехнулся он. — Меня зовут Хэнк. Фамилию ты знаешь. А теперь, раз уж мы наконец познакомились и повод для стыда исчез, иди обратно ко мне. Я хочу еще поцеловать тебя…
Но Габриелла и не подумала вернуться в ожидающие ее объятия любовника, а вскочила и начала судорожно искать халат, в котором пришла.
— Габриелла! Габби, малышка! Что с тобой? Почему ты встала? Я сказал что-то обидное? Прости, ради всего святого, я не нарочно! — взмолился озадаченный Хэнк.
— Не понимаешь?! — Она яростно обернулась и обожгла его взглядом черных глаз. — А что ты вообще понимаешь? Думаешь, я потаскуха и обычно прыгаю в постель к любому проезжему, едва только узнав его, только потому, что он симпатичный и с хорошей фигурой? Считаешь, что я сексуальная маньячка, да?..
Она бы продолжала свою тираду и дальше, но Хэнк помешал ей, встав следом и попросту закрыв поцелуем ей рот.
А когда отпустил, То тихо и грустно сказал:
— Не надо, не говори так. Никогда больше не говори так. Я, конечно, не Эйнштейн, но все же смог догадаться, почему ты пришла ко мне…
— Ты догадался?! — Габриелла прикрыла рот рукой и в ужасе уставилась на него широко открытыми глазами. — О господи, какой кошмар! Это… это еще хуже!.. Нет-нет-нет, не может быть!..
Хэнк сел на кровать, притянул ее к себе на колени.
— Ты все расскажешь мне, когда сочтешь нужным. Ладно? Но то, почему ты пришла в первый раз, уже не имеет значения. Правда? Теперь… теперь ведь ты со мной, да? Со мной, Хэнком Сандерсом, верно?
В его голосе было столько невыносимо трепетной нежности, что ни одна нормальная женщина не смогла бы устоять. И конечно же Габриелла, с ее измученным, израненным, истерзанным сердцем, не оказалась исключением. Она ответила единственно возможным способом — крепко прижавшись к нему губами и всем телом.
— Да, — шепнула Габби и погрузилась в забытье, дарованное его сильными, но столь ласковыми объятиями.
7
Когда он с трудом разодрал словно бы склеенные намертво веки, в комнату лились потоки солнечного света. Протянув руку, Хэнк ощупал постель — пустая. Он резко сел. Габриеллы не было. Уж не привиделось ли ему все это? Не приснилось ли? Он почти готов был поверить в это — слишком уж фантастичными казались события минувшей ночи. Но смятая вторая подушка подсказывала, что нет, не приснилось…
Беглый взгляд на часы сказал, что надо поторопиться. Хоть мистер Бреннан и предложил ему приехать к девяти, но едва ли ему понравится большое опоздание. До начала же оставалось ровно полчаса.
И Хэнк заспешил, потому что сейчас, как никогда, нуждался в этой работе. А как иначе занять долгие часы до следующей ночи, когда он сможет снова насладиться любовью с ненаглядной Габриеллой? Впрочем, дело было не только в физической стороне любви. Ему хотелось говорить с ней долго-долго, чтобы узнать о ней все до мельчайшей подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37