2
То задумчиво-низко, то звеняще-высоко звучала эта странная мелодия. Она уносила куда-то туда, где никто и никогда не был: в серебристо-голубое бескрайнее пространство, которое было похоже одновременно и на небо, и на океан и которое вдруг оказывалось не тем и не другим, а чем-то еще более высоким и глубоким, еще более безграничным, неведомым и влекущим. Оно, это пространство, сначала завораживало, заставляя останавливаться дыхание, а потом в какое-то неуловимое мгновение вдруг обволакивало, размягчало тело и, погружая его в свою бездну, растворяло и смешивало с ней. Но это погружение-растворение рождало не ужас и страх, а радость и бесконечное счастье, потому что в конце концов оборачивалось легким и свободным парением — но парением не тела (его уже не было), а парением сознания, духа — парением над сияющими горными хребтами, которые взялись откуда-то и поманили к себе и выше. Значит, все-таки небо… И далеко внизу — сияющие розовые вершины. Такие же, как на картинах Рериха.
Щелкнул магнитофон. Кассета кончилась. А жизнь продолжалась. И звала начинать новый день.
Лена разрешила себе еще пять минут поваляться на полу, потом легко поднялась, посмотрела на себя в зеркало, похвалила и начала собираться на работу.
Сборы эти обыкновенно были совсем недолгими: не более четверти часа. В течение этого времени Лена успевала и принять душ, и выпить кофе, и покурить, и одеться. А оставшиеся полчаса или даже чуть больше она обычно тратила на неспешный переход от дома до работы.
У Лены Турбиной была замечательная привычка: превращать в неторопливую прогулку любой выход на улицу.
Ее соседка и подруга Алла Петрова, наоборот, никогда ничего не успевала. И всегда мчалась сломя голову куда угодно: в школу на родительское собрание, в Дом офицеров на репетицию, в парикмахерскую, на свидание, в магазин (туда-то как можно опоздать?) — и, страдая от этого, искренне восхищалась правильной Леной, у которой всегда и на все случаи жизни оставалось в запасе время.
— Алка, — говорила Лена, — так ведь всю жизнь пробегаешь и не увидишь, как вокруг красиво.
— Хорошо тебе, ты одна, — защищалась Алла, — вот все и успеваешь. А мне с моими оглоедами катастрофически не хватает времени. Катастрофически!
Лена вроде бы соглашалась, но все-таки не понимала: как же можно бегом — по улице? А Алла кое-что понимала (когда хорошая погода — можно, ясное дело, идти и наслаждаться), а кое-чего все-таки — нет (тоже мне удовольствие: медленно брести под зонтом в дождь и слякоть!)
Так они и жили: Алла на бегу, а Лена — в осмысленно-замедленном движении, разглядывая с детским восторгом (которого она все-таки стеснялась и который старательно пыталась спрятать от окружающих) все вокруг и с совершенно необъяснимой радостью вдыхая холодный и свежий, хотя и несколько разреженный северный воздух.
Особенно красиво на Севере, конечно, осенью. Возможно, оттого, что ей, как и лету, срок здесь отпущен короткий, она торопится-спешит в отведенные ей денечки показать все, на что способна.
Красок у северной осени скорее всего не больше, чем у ее сестры, царящей в положенное ей время в средней полосе. Но Лене Турбиной всегда казалось, что больше. Намного больше. И когда стелющаяся по сопкам растительность начинала вдруг каждодневно менять наряды, Лена не успевала сосчитать, сколько же, сколько цветов у безудержно-буйной заполярной осени? И где им всем взять названия?
Разве можно просто сказать: «желтое», «красное», «коричневое»?
Разве это будет правдой, когда столько оттенков: от холодно-лимонного до солнечно-апельсинового, от грязно-розового до полыхающе-багрового, от молочно-бежевого до медного и ярко-каштанового?
А когда все это проглядывает-пробивается сквозь холодный утренний туман, то возникают новые несмелые сочетания, и сопки еще больше притягивают и взор, и душу своей вековой задумчивостью и неразгаданностью.
Многокрасочный огонь осенних северных сопок радовал-будоражил в редкие солнечные дни и согревал-успокаивал в непогоду. А непогоды, откровенно говоря, здесь всегда было больше. Но поверьте, Лена Турбина любила и ее. Только никому (кроме Аллы) об этом не рассказывала. Потому что нормальные люди, ругающие холод, дождь и слякоть, такой всеядности обычно не прощают и воспринимают ее как лицемерие и ханжество. А в Лене, честное слово, ни того ни другого не было. Правда, ее отношения с природой не переносились на отношения с людьми: любить их так же безоговорочно, как любую погоду, у Лены почему-то не получалось.
3
Восемь лет назад Лена Турбина окончила журфак МГУ и, будучи одной из лучших студенток курса, могла бы вполне рассчитывать на очень приличное распределение.
Прилично распределиться хотелось всем, поэтому в ход шли все мыслимые и немыслимые связи, которые однокурсники Лены использовали для того, чтобы или остаться в Москве, или попасть в город побольше и в газету получше.
У Турбиной тоже обнаружились кое-какие ниточки, и она тоже за них подергала, но, в отличие от вышеупомянутых однокурсников, подергала для того, чтобы попасть на Кольский полуостров, в город Полярный.
Здесь ее ждала работа корреспондента в многотиражке на судоремонтном заводе и короткая любовь, закончившаяся трагедией, обернувшаяся глубокой печалью кофейных глаз, которые еще долгое время после случившегося строго и требовательно спрашивали у каждого: «Все — зачем?»
Почему Лена поехала после университета на Север? Романтика! И давняя любовь к морю и морякам. Дело в том, что папа Лены был офицером-подводником. И ее детство — это маленький эстонский городок Пальдиски, где практически все мужское население носило военно-морскую форму. И не было для Лены одежды лучше и красивее.
Так вот: папа-моряк — раз; старший брат тоже подводник, служит на ТОФе, то есть на Тихоокеанском флоте, — два. И мужчина, которого предстоит встретить и полюбить, только тот, кто в форме, — три. Вполне достаточно причин для того, чтобы ухитриться приехать именно сюда, а не в сухопутный старинный город в трех часах езды от Москвы, куда несколько лет назад демобилизовался папа и где, недолго прожив без моря, он и был похоронен, куда так звала мама, тоскуя в одиночестве, куда стремились многие однокурсники Лены: все-таки цивилизация и от столицы недалеко.
Итак, в восемьдесят четвертом, в середине июля, Лена Турбина приехала на Север, начала работать в газете «Судоремонтник» и уже через месяц получила от завода однокомнатную квартиру. Почти все складывалось удачно. Квартира, интересная работа. И радостное ожидание встречи с одним-единственным, ради чего стоило ехать на край света.
Разумеется, в Лену все и всегда влюблялись. В основном с первого взгляда. И к этой повальной влюбленности она привыкла еще со школьных лет, не придавая этому особого значения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88