— Никаких слушателей, — перебил хозяин. — Я не рисую многолюдные сцены.
Мария Тинс скептически на него посмотрела.
— Чего тут спорить, — добродушно вмешался Ван Левенгук. — Музыканты ведь интереснее слушателей.
Я была ему благодарна за то, что он поддержал хозяина.
— Мне тоже не важны слушатели, — объявил Ван Рейвен, — но я не отказался бы позировать для такой картины. Я буду играть на лютне. — Помолчав, он добавил: — И пусть она тоже будет на картине.
Не глядя на него, я знала, что он показывает на меня.
Таннеке поймала мой взгляд и дернула головой в сторону кухни, и я ушла, оставив ее собирать остальные тарелки. Мне хотелось посмотреть на хозяина, но я не посмела. Позади себя я услышала оживленный голос Катарины:
— Какая прекрасная мысль! Как на той картине, где вы изображены со служанкой в красном платье. Помните?
В воскресенье, когда мы с матушкой остались одни на кухне, она решила серьезно со мной поговорить. Отец сидел на крыльце, греясь в слабых лучах позднего октябрьского солнца, а мы готовили обед.
— Ты знаешь, что я не слушаю рыночные сплетни, — начала она, — но трудно не обращать на них внимания, когда упоминается имя твоей дочери.
Я сразу подумала о Питере. Но ничто из того, что мы делали в темном закоулке, не заслуживало сплетен. Я ведь ничего особенного ему не позволяла.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — честно сказала я.
Матушка пожала губы:
— Говорят, что твой хозяин собирается тебя рисовать.
Казалось, сами эти слова сводили ей губы. Я перестала помешивать в кастрюле.
— Кто это говорит?
Матушка вздохнула: ей не хотелось передавать подслушанные сплетни.
— Торговки яблоками на рынке.
Я ничего не сказала, и матушка приняла мое молчание за признание справедливости слуха.
— Почему ты мне об этом не сказала, Грета?
— Матушка, я сама об этом в первый раз слышу. Мне никто ничего не говорил.
Она мне не поверила.
— Честное слово, матушка, — настаивала я. — Хозяин ничего мне не говорил. Мария Тинс ничего не говорила. Я просто убираюсь в мастерской. Больше к его картинам я никакого отношения не имею.
Про работу с красками я ей никогда не говорила.
— Как ты можешь верить каким-то старым сплетницам и не верить собственной дочери?
— Когда на рынке о ком-то начинают сплетничать, значит, для этого есть причина — даже если и не та, которую называют.
Матушка пошла звать отца к обеду. Больше она на эту тему в тот день не заговаривала, но я начала опасаться, что она права: мне наверняка скажут последней.
На следующий день, отправившись в мясной ряд, я решила поговорить об этом слухе с отцом Питера. Я не смела спрашивать Питера-младшего: если матушка слышала эту сплетню, то, конечно, слышал и он. И уж конечно, она его не обрадовала. Хотя он никогда об этом не говорил, я знала, что он ревнует меня к хозяину. Питера-младшего в палатке не было. Питер-старший тут же сам об этом заговорил.
— Что я слышу, — сказал он со смешочком, как только я подошла к прилавку. — Говорят, с тебя картину будут рисовать. Глядишь, так вознесешься, что и смотреть не захочешь на моего сына. А он из-за тебя отправился на Скотный рынок чернее тучи.
— Расскажите, что вы слышали?
— Что, хочешь еще раз послушать? — Он заговорил громче: — Может, мне на весь рынок разнести эту историю?
— Ш-ш-ш, — зашипела я. Я видела, что он хоть и петушится, сильно на меня обижен. — Просто расскажите, что вы слышали.
Питер-старший понизил голос:
— Слышал, что повариха Ван Рейвенов говорит, будто твой хозяин будет рисовать тебя вместе с Ван Рейвеном.
— Я про это ничего не знаю, — твердо сказала я, понимая, однако, что, как и матушка, он мне не верит.
Питер сгреб с прилавка пригоршню свиных почек и сказал, взвешивая их в руках:
— Это не мне надо говорить.
Я подождала несколько дней и потом решила спросить Марию Тинс. Мне хотелось узнать, скажет ли мне кто-нибудь про это напрямую. Я зашла к ней в комнату с распятием после обеда, когда Катарина спала, а девочки отправились с Мартхе на Скотный рынок. Таннеке сидела на кухне и шила, приглядывая за Иоганном и Франциском.
— Можно мне с вами поговорить, сударыня? — тихо сказала я.
— Ну что еще? — Она разожгла свою трубку и смотрела на меня через дым. — Опять что-то случилось? — спросила она усталым голосом.
— Не знаю, сударыня, но до меня дошел какой-то странный слух.
— До нас всех доходят странные слухи.
— Я слышала, что хозяин собирается рисовать меня вместе с Ван Рейвеном.
Мария Тинс хохотнула:
— Действительно странный слух. Что, на рынке болтают?
Я кивнула.
Она откинулась в кресле и пыхнула трубкой:
— Ну а сама ты что об этом думаешь?
Я не знала, как ей ответить.
— А что мне думать, сударыня? — тупо спросила я.
— Других я не стала бы об этом спрашивать. Таннеке, например, когда он ее рисовал, была рада-радешенька позировать ему несколько месяцев, наливая молоко из кувшина. Несколько месяцев! И никаких сомнений у нее не возникало, благослови Господи ее простодушие. Ты много думаешь про себя, но никому своих мыслей не поверяешь. Хотела бы я знать, что у тебя в голове.
Тогда я сказала ей то, чего она не могла не понять:
— Я не хочу позировать вместе с Ван Рейвеном, сударыня. Его намерения относительно меня нельзя назвать благородными.
— У него никогда не бывает благородных намерений в отношении молодых девушек.
Я нервно вытерла руки фартуком.
— Но твоя честь вне опасности. У нее есть защитник, — продолжала она. — Оказывается, моему зятю так же мало нравится мысль рисовать тебя с Ван Рейвеном, как тебе — позировать вместе с ним.
Я не смогла скрыть облегчения.
— Однако, — предупредила меня Мария Тинс, — Ван Рейвен — его патрон, богатый и могущественный человек. Мы не можем себе позволить проявить к нему неуважение.
— Что же вы ему скажете, сударыня?
— Я еще не решила. А пока что тебе придется потерпеть и не отрицать, что такое может случиться. Нам совсем ни к чему, чтобы до Ван Рейвена дошел с рынка слух, что ты отказываешься позировать вместе с ним.
Видимо, по моему лицу она поняла, что мне это совсем не нравится.
— Не вешай нос, — буркнула Мария Тинс, стуча трубкой по столу, чтобы выбить пепел. — Что-нибудь придумаем. Веди себя тихо, занимайся своими делами и никому ни слова.
— Хорошо, сударыня.
До этого я избегала Питера-младшего. Это было совсем не трудно — всю неделю на Скотном рынке шли аукционы: вошедшие в тело за лето и осень животные были готовы к забою перед началом зимы. Питер ходил туда каждый день.
Но на следующий день после разговора с Марией Тинс я отправилась искать его на Скотном рынке, который был от нас совсем близко — как только завернешь за угол с Ауде Лангендейк. После обеда там было спокойнее, чем утром, когда проходили аукционы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55