Таким образом, техническая рациональность защищает, вместо того чтобы разрушать, легитимацию подчинения, и инструментальный горизонт разума раскрывается в рационально тоталитарное общество» [31, с. 334].
Что же мы видим сегодня в России, разрушаемой в соответствии с мифами евроцентризма? Устранение не только социальных, но и глубинных культурных и психологических оснований власти, которая в России всегда легитимировалась не технологической эффективностью, а моральными ценностями — идеями любви и справедливости (чему совершенно не противоречат вспышки жестокости, которым бывают подвержены и отец, и царь, и кухарка). И в то же время России не дали вырастить ни ту форму демократии, к которой она совершенно очевидно и быстро эволюционировала (сравните ряд Сталин — Хрущев — Брежнев), ни ту, которая стала нарождаться в травмах перестройки — парламентскую, но сугубо российскую. Ей навязывают совсем уж несусветную модель технократического «государства принятия решений».
Вторую иллюстрацию деструктурирования России при подгонке ее под постулаты евроцентризма возьмем с другого конца спектра проблем. Взглянем на судьбу не власти, а «маленького человека» — отработавшего свой век пенсионера. Это — вопрос о социальном обеспечении, система которого в конечном счете предопределяется антропологической моделью, из которой исходит социальный порядок. Евроцентризм, как говорилось, исходит из представления о человеке экономическом — рационально считающим, прогнозирующим, знающим свою выгоду и накапливающим состояние. Такой человек чуть ли не с детства знает, что станет старым, больным и нетрудоспособным — и копит, копит, копит. Он знает также, что дети в старости ему не помогут — но и он им если и даст денег в долг, то под расписку (и под проценты). Раз так, неолибералы с полным основанием требуют ликвидировать всякие предусмотренные законом виды социального обеспечения, ибо оно есть не что иное, как регулярное изъятие некоторой доли из доходов всех людей и возвращение пенсионерам этих денег в старости (но уже на уравнительной основе). Это — ущемление свободы человека. Пусть, считают философы неолиберализма, он сам распоряжается этой долей дохода, а если распорядится неразумно (например, промотает в молодости), то это будет его ошибка.
В России, с энтузиазмом восприняв этот тезис, начали срочную ликвидацию «уравнительной» системы социального обеспечения, сведя на нет покупательную способность пенсии, ее наполнение реальной потребительной стоимостью (на деле просто украв изъятое у людей ранее средства ради формирования «слоя предпринимателей»). Одновременно началось создание альтернативных «западных» систем. Гайдар даже заявил, что он рассчитывал за 1992 год «изменить экономическое поведение населения России» — силой приучить их копить деньги на случай болезни и старости. Это было сказано в расчете на человека с полностью промытыми мозгами — для изменения стереотипа экономического поведения должно пройти несколько поколений. Совершенно очевидно, что даже если по приказу это поведение изменят люди самого активного возраста — 30-40 лет, они уже нормальным путем накопить себе на старость не смогут, они опоздали на 10-20 лет (не говоря уже о невозможности копить во время кризиса). О более старших поколениях и речь не идет. Схема реформы принципиально предопределяет заведомую бедность и страдания в старости большинства живущих ныне граждан России — даже если будет преодолен кризис и дела молодых пойдут на лад. Для пояснения рассмотрим показательный пример — положение стариков в Испании.
Он показателен потому, что среди западных стран Испания имеет с Россией наибольшее число существенных сходных черт. Во-первых, Испания в течение пяти веков была частью арабского мира и сегодня тесно связана с Магрибом — исламской частью средиземноморской цивилизации. В мироощущении, мышлении и поведении испанцев видны многие особенности той синкретической евразийской культуры, которые, по мнению многих философов, характерны для России (они проявились, например, и в иррациональной народной войне против Наполеона, несшего прогрессивные порядки, и в необъяснимой страсти гражданской войны в ХХ веке). Во-вторых, индустриализация началась в Испании позже, чем в остальной части Европы, и Испания — одна из немногих стран, сохранивших крестьянство, тесную связь горожанина с деревенскими родственниками и сильные пережитки крестьянского мышления и традиционных норм человеческих отношений4.
В— третьих, Испания, особенно ее старшие поколения — явно христианская страна. Евангельские догмы являются здесь и культурными нормами и оказывают существенное влияние на общественную жизнь, служа контрапунктом рационализму буржуазного общества. Наконец, Испания в течение 40 лет тоталитарного режима Франко приучалась к патерналистской политике государства (хотя и в условиях капитализма), сильной социальной защите и наличию элементов уравнительного распределения. Поэтому очень большая часть испанцев в сравнении с типичным индивидуумом стран протестантского капитализма не были накопителями.
И вот, в этой социокультурной среде после смерти Франко тоже произошла «перестройка». Не так, как в СССР — принципиально по-иному. Никаких революций, никакого демонтажа структур, никаких идеологических чисток или сведения политических счетов. Мирный и осторожный, постепенный переход к либеральной экономике и открытому обществу, а также федеративному устройству с постепенным увеличением прав автономий. Запад с самого начала решил «принять» Испанию в свое лоно и не желал никаких разрушений. Но не это нас здесь интересует. Важно то, что даже при таком бережном переходе к «цивилизованному» порядку поколения испанцев начиная с 40 лет и старше не смогли быстро перестроить свое экономическое поведение и накопить достаточно средств на старость. Нынешние старики в Испании оказались резко отброшенными в бедность. Радостный лозунг, который часто звучит в Испании, — «мы уже европейцы!» — означает, что сильно потеснен патернализм государства, и в то же время сильно ослабли связь поколений и помощь молодежи старикам. И старики стали намного беднее, чем более молодые поколения. Вот некоторые данные.
13 августа 1993 г. одна центральная газета опубликовала выдержки из доклада о социальном положении пожилых людей в Арагоне — одной из самых благополучных автономных областей Испании (при среднем уровне безработицы в Испании 23% в Арагоне он 14,7%; по среднему душевому доходу Арагон приближается к ЕЭС). Читаешь, и не веришь своим глазам. 57% жителей Арагона в возрасте старше 65 лет живут ниже уровня бедности и имеют доходы менее 15 тыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Что же мы видим сегодня в России, разрушаемой в соответствии с мифами евроцентризма? Устранение не только социальных, но и глубинных культурных и психологических оснований власти, которая в России всегда легитимировалась не технологической эффективностью, а моральными ценностями — идеями любви и справедливости (чему совершенно не противоречат вспышки жестокости, которым бывают подвержены и отец, и царь, и кухарка). И в то же время России не дали вырастить ни ту форму демократии, к которой она совершенно очевидно и быстро эволюционировала (сравните ряд Сталин — Хрущев — Брежнев), ни ту, которая стала нарождаться в травмах перестройки — парламентскую, но сугубо российскую. Ей навязывают совсем уж несусветную модель технократического «государства принятия решений».
Вторую иллюстрацию деструктурирования России при подгонке ее под постулаты евроцентризма возьмем с другого конца спектра проблем. Взглянем на судьбу не власти, а «маленького человека» — отработавшего свой век пенсионера. Это — вопрос о социальном обеспечении, система которого в конечном счете предопределяется антропологической моделью, из которой исходит социальный порядок. Евроцентризм, как говорилось, исходит из представления о человеке экономическом — рационально считающим, прогнозирующим, знающим свою выгоду и накапливающим состояние. Такой человек чуть ли не с детства знает, что станет старым, больным и нетрудоспособным — и копит, копит, копит. Он знает также, что дети в старости ему не помогут — но и он им если и даст денег в долг, то под расписку (и под проценты). Раз так, неолибералы с полным основанием требуют ликвидировать всякие предусмотренные законом виды социального обеспечения, ибо оно есть не что иное, как регулярное изъятие некоторой доли из доходов всех людей и возвращение пенсионерам этих денег в старости (но уже на уравнительной основе). Это — ущемление свободы человека. Пусть, считают философы неолиберализма, он сам распоряжается этой долей дохода, а если распорядится неразумно (например, промотает в молодости), то это будет его ошибка.
В России, с энтузиазмом восприняв этот тезис, начали срочную ликвидацию «уравнительной» системы социального обеспечения, сведя на нет покупательную способность пенсии, ее наполнение реальной потребительной стоимостью (на деле просто украв изъятое у людей ранее средства ради формирования «слоя предпринимателей»). Одновременно началось создание альтернативных «западных» систем. Гайдар даже заявил, что он рассчитывал за 1992 год «изменить экономическое поведение населения России» — силой приучить их копить деньги на случай болезни и старости. Это было сказано в расчете на человека с полностью промытыми мозгами — для изменения стереотипа экономического поведения должно пройти несколько поколений. Совершенно очевидно, что даже если по приказу это поведение изменят люди самого активного возраста — 30-40 лет, они уже нормальным путем накопить себе на старость не смогут, они опоздали на 10-20 лет (не говоря уже о невозможности копить во время кризиса). О более старших поколениях и речь не идет. Схема реформы принципиально предопределяет заведомую бедность и страдания в старости большинства живущих ныне граждан России — даже если будет преодолен кризис и дела молодых пойдут на лад. Для пояснения рассмотрим показательный пример — положение стариков в Испании.
Он показателен потому, что среди западных стран Испания имеет с Россией наибольшее число существенных сходных черт. Во-первых, Испания в течение пяти веков была частью арабского мира и сегодня тесно связана с Магрибом — исламской частью средиземноморской цивилизации. В мироощущении, мышлении и поведении испанцев видны многие особенности той синкретической евразийской культуры, которые, по мнению многих философов, характерны для России (они проявились, например, и в иррациональной народной войне против Наполеона, несшего прогрессивные порядки, и в необъяснимой страсти гражданской войны в ХХ веке). Во-вторых, индустриализация началась в Испании позже, чем в остальной части Европы, и Испания — одна из немногих стран, сохранивших крестьянство, тесную связь горожанина с деревенскими родственниками и сильные пережитки крестьянского мышления и традиционных норм человеческих отношений4.
В— третьих, Испания, особенно ее старшие поколения — явно христианская страна. Евангельские догмы являются здесь и культурными нормами и оказывают существенное влияние на общественную жизнь, служа контрапунктом рационализму буржуазного общества. Наконец, Испания в течение 40 лет тоталитарного режима Франко приучалась к патерналистской политике государства (хотя и в условиях капитализма), сильной социальной защите и наличию элементов уравнительного распределения. Поэтому очень большая часть испанцев в сравнении с типичным индивидуумом стран протестантского капитализма не были накопителями.
И вот, в этой социокультурной среде после смерти Франко тоже произошла «перестройка». Не так, как в СССР — принципиально по-иному. Никаких революций, никакого демонтажа структур, никаких идеологических чисток или сведения политических счетов. Мирный и осторожный, постепенный переход к либеральной экономике и открытому обществу, а также федеративному устройству с постепенным увеличением прав автономий. Запад с самого начала решил «принять» Испанию в свое лоно и не желал никаких разрушений. Но не это нас здесь интересует. Важно то, что даже при таком бережном переходе к «цивилизованному» порядку поколения испанцев начиная с 40 лет и старше не смогли быстро перестроить свое экономическое поведение и накопить достаточно средств на старость. Нынешние старики в Испании оказались резко отброшенными в бедность. Радостный лозунг, который часто звучит в Испании, — «мы уже европейцы!» — означает, что сильно потеснен патернализм государства, и в то же время сильно ослабли связь поколений и помощь молодежи старикам. И старики стали намного беднее, чем более молодые поколения. Вот некоторые данные.
13 августа 1993 г. одна центральная газета опубликовала выдержки из доклада о социальном положении пожилых людей в Арагоне — одной из самых благополучных автономных областей Испании (при среднем уровне безработицы в Испании 23% в Арагоне он 14,7%; по среднему душевому доходу Арагон приближается к ЕЭС). Читаешь, и не веришь своим глазам. 57% жителей Арагона в возрасте старше 65 лет живут ниже уровня бедности и имеют доходы менее 15 тыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49