И тем не менее Великая Дорога строилась, и поручик все чаще и чаще думал, что здесь без прямого соизволения Господня не обошлось.
* * *
Курбана доставили в полицейский участок в том же состоянии, в каком спасли от есаула Добродиева, – с плотно связанными за спиной руками. Сунули в камеру, а уже вечером полицейские приволокли его на первый допрос.
– Слушай меня, монгол, – холодно и даже как-то равнодушно произнес сидящий за столом худой, практически целиком седой китаец – тот самый, что шел вслед отряду несколько месяцев подряд, – сейчас ты расскажешь мне о русских все: где шли, что делали, с кем говорили. Ты меня понял?
– Я не монгол, – так же холодно отозвался Курбан, – а про русских пусть тебе расскажут сами русские. Если сумеешь расспросить…
Кан Ся передернуло. Он знал, что монголу не может быть известно о гибели всего – до последнего человека, включая есаула Добродиева, – русского отряда. Просто потому, что этого толмача увели с места происшествия раньше, намного раньше финала бойни. И тем не менее, судя по этому издевательскому тону, монгол определенно кое-что знал.
– Ты расскажешь все, монгол, – угрожающе произнес Кан Ся. – Или ты отсюда не выйдешь. Выбирай.
Курбан медленно покачал головой из стороны в сторону.
– Ты меня не понял, китаец. Я не буду вставать ни на чью сторону – ни на вашу, ни на их. Разбирайтесь сами, – он усмехнулся, – и пусть ваши боги вам помогут.
Кан Ся встал из-за стола, подошел, внимательно заглянул шаману в глаза и вызвал охрану.
С этого дня Курбана приводили на допрос один раз в неделю. Допрашивал, а точнее, выполнял ритуал допроса сам начальник полиции. Он раскладывал перед собой листки оставленного Кан Ся вопросника и – пункт за пунктом – произносил все, что хотел знать давно уже уехавший имперский агент. И каждый раз Курбан молча выслушивал все, о чем его спрашивали, ни словом, ни даже вздохом не показывая, что ему хоть что-нибудь известно. И тогда его снова отправляли в камеру – на семь долгих дней.
Понятно, что Курбан первым делом присмотрелся, можно ли отсюда бежать, однако вскоре убедился: охрана служит как полагается, а старые каменные наверное, еще в эпоху династии Мин построенные, стены крепки и надежны. Да и сама эта маленькая, четыре на четыре шага, камера была упрятана глубоко под землю – ни окон, ни даже посторонних звуков.
Пожалуй, только выработанная годами самоизоляции привычка к тишине и спасла шамана от сумасшествия, но даже ему день за днем и неделя за неделей становилось все тяжелее. К нему постоянно приходила измученная жаждой Мечит, а затем наступило время, когда сморщенное обезьянье лицо призванной изменить ход истории богини замерло под потолком камеры да так и осталось там висеть – круглые сутки напролет.
Это было странно и даже как-то дико: некогда капризная и сумасбродная богиня день ото дня становилась все тише и тише, а ее глубокие черные глаза гасли и затягивались тоскливой поволокой неизбывного голода.
Но более всего Курбана удивляло даже не угасание Мечит; шаман никак не мог понять, почему великий Эрлик-хан все это терпит. И на шестьдесят четвертую неделю, наконец-то осознав, что Владыка Преисподней либо забыл о них, либо отказался от возмездия, Курбан решил пойти на контакт с полицией.
– Я могу рассказать о русских, ваше превосходительство, – прямо заявил он, – что вы хотите знать?
Начальник полицейского участка вздрогнул, удивленно распахнул глаза и начал судорожно копаться в вопроснике.
– Экспедиция производила разведывательные действия на территории Поднебесной?
– Я вас почти не понимаю, ваше превосходительство, – покачал головой Курбан, – не надо говорить со мной на языке ученых.
Полицейский достал из кармана платок и вытер мокрый от выступившего пота лоб.
– Русские были возле города Гирина? Подходили к арсеналам? К оружейным заводам и складам?
– Русские пытались туда пройти, – кивнул Курбан, – но им помешали хунгузы. Едва не перестреляли…
Полицейский едва сдержал улыбку радости и ткнул пальцем в следующий вопрос. Затем караульный принес чаю и лепешек, затем еще чаю, а спустя четыре часа напряженного даже не допроса – почти дружеского расспроса – вызвал караул и показал в сторону Курбана.
– Усиленное питание и камеру на втором этаже с окном на южную сторону.
– У нас же там нет одиночных… – оторопело моргнул старший караула.
– Нет-нет, не надо одиночную, – сделал обороняющий жест рукой начальник. – В общую, как всех.
* * *
Едва Курбана завели в новую камеру, как стало ясно: вечное одиночество кончилось. На каменном полу вповалку, подложив под себя у кого что нашлось, лежали человек двадцать. Он быстро пробежал глазами по лицам: несколько человек – заядлые курильщики опиума с явно прописанными в морщинах биографиями падения, трое с глазами отчаянных хунгузов, пара крестьян, остальные – ворье.
А потом дверь захлопнулась, и четыре часа подряд просидевший за чаем Курбан осмотрелся в поисках отхожего места, нашел и, развязав на просторных штанах засаленный шнурок, присел над просверленной в каменной плите дырой. И вот тогда в глазах одного из только что обретенных Курбаном сокамерников – рыжего, как огонь, – мелькнул наполненный изумлением интерес.
– Эй! Братья! Вы посмотрите, кого нам прислали!
Народ заворочался и начал подымать головы.
– Клянусь небом, это – баба! – взвизгнул рыжий уголовник. – Вон! Смотрите!
Курбан побледнел. Привыкнув за год одиночки к абсолютной независимости, он и забыл о чужих глазах. А тем временем арестанты уже поднимались со своих мест…
– Где? Кто? Откуда?
– Хо-хо! – счастливо оскалился заросший бородой до глаз здоровенный хунгуз, – это мне ко дню рождения начальник тюрьмы подарок прислал!
– Не, Борода, она моя! Я ее первым увидел! – возразил ему рыжий. – А ну-ка, приведите ее ко мне!
Курбан стиснул зубы, неторопливо поднялся и так же неторопливо принялся завязывать шнурок.
– Ты, сестренка, не торопись, – смешливо присвистнул кто-то, – ты теперь эти штаны не скоро завяжешь!
Камера отозвалась дружным гоготом, а те, что оказались поближе, уже начали подступать ближе. Причем было их так много, что Курбан даже растерялся.
– А ну, показывай, что там у тебя…
– Не… ребята, это мужик…
– А может, евнух? – смешливо предположил рыжий. – А что? Тоже неплохо. Я еще никогда евнухов не покрывал… Смотрите, братья, у него и бороды совсем нет!
«Великий Эрлик! – взмолился Курбан. – Сделай что-нибудь!» Прислушался, но владыка ада не отзывался.
А тем временем они подходили все ближе.
«Мечит! – почти закричал он. – Разве я тебе не угождал?!» И тут же признал, что Мечит слишком ослабла, чтобы сразу же прийти на помощь.
– Гляньте, братья, как она губами шевелит!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87