Возьмут ли его с собой? Или не возьмут? Хочет ли он, чтоб его взяли? Он не знал. Пожалуй, лучше всего пойти сейчас домой и в постели поразмышлять о том, хочет ли он в Америку. Он, наверно, заплакал бы в постели. А может быть, од стал бы читать Карла Мая и грызть шоколад. Стоит ли верить Карлу Маю? Вашингтон уверяет, что индейцы остались только в голливудских фильмах. Идти ему домой или нет? Лечь или не ложиться в постель? Да и вообще, стоит ли ломать голову над этими проблемами? На площадь выехала машина, похожая на самолет. Сторож указал ей место на стоянке. Из машины вышли Кристофер и Эзра. Эзра огляделся. Значит, все же приехал. И он заинтересован в сделке. Отступления для Хейнца нет. Он уже не ляжет в свою постель. Отказаться теперь от сделки — трусость. Кристофер направился в пивной зал. Эзра медленно шел позади Кристофера. Он поминутно оглядывался. Хейнц подумал: «Не подозвать ли его?» Потом прикинул: «Нет, еще рано, пусть старый янки, его папаша, сначала сядет и закажет пиво».
«Какой он молоденький, этот парень, совсем молодой янки, — думала девушка, — он первый вечер в Германии, а я его уже знаю». Девушка была хорошенькая. У нее были темные волосы и ослепительно-белые зубы. Ричард познакомился с ней на центральной улице. Это она устроила так, что он подошел к ней. Она поняла, что Ричард ищет знакомства с какой-нибудь девушкой, но слишком робок, чтобы завязать разговор. Она пришла к нему на выручку. Девушка как бы случайно попалась ему навстречу. Ричард догадался, что она хочет облегчить ему первый шаг. Девушка ему понравилась, но он подумал: «Что, если она больная?» В Америке ему посоветовали избегать случайных знакомств. Американских солдат, покидающих родину, всегда предостерегают от таких знакомств. Но он подумал также: «Мне ведь от нее ничего не надо, а может быть, она вовсе и не больная». Она не была больной. И кроме того, не была уличной девкой. Ричарду повезло. Девушка работала продавщицей в универмаге на привокзальной площади. Она продавала носки. Универмаг прилично зарабатывал на носках. Девушка зарабатывала гроши. Заработанные ею гроши она отдавала родителям. Но она не испытывала ни малейшего желания сидеть вечерами дома и слушать музыку по выбору отца: ежедневную передачу «Гори-светлячок-гори», невыносимо нудный концерт по заявкам, прочнейшее наследство «великогерманского рейха». Пока горел светлячок, отец читал газету. Он говорил: «При Гитлере было иначе! Размах чувствовался». Мать кивала. Она думала об их прежней, дотла сгоревшей квартире; да, размах чувствовался, особенно в поднявшемся до небес пламени. Мать думала о приданом, которое всегда берегла: оно сгорело без остатка. Она не могла забыть про бельевой шкаф с приданым, но остерегалась возражать отцу; отец служил швейцаром в Объединенном банке, он был человек с положением. После носков и музыки по программе «Светлячка» девушка пыталась хоть немного встряхнуться. Ей хотелось пожить. Пожить собственной жизнью. Девушка не хотела, чтобы ее жизнь была такой же, как жизнь ее родителей. Жизнь ее родителей не достойна подражания. Ее родители — банкроты. Они бедны. Они нежизнерадостны, они несчастливы и мрачны. Они сидят помрачневшие, в мрачноватой комнате, под звуки музыки, бодрой до помрачения. Девушка мечтала о другой жизни, о других развлечениях и — уж если ей суждено их иметь — о других переживаниях. Американские юноши ей нравились больше, чем немецкие. Американские юноши не напоминали девушке о мрачном быте, который ее окружал. Они не напоминали девушке о том, о чем она и думать не могла без отвращения: вечные неудобства, вечная теснота в квартире, необходимость по-одежке-протягивать-ножки, затаенная в людях злость, всеобщее раздражение, подавленность и уныние. Американских юношей овевал другой воздух — воздух дальних краев, за ними лежала загадочная чужбина, откуда они пришли, и поэтому они казались намного красивее. Американские юноши были приветливы, наивны и беззаботны. Судьба и страх, сомнения и безнадежность не отягощали их. Их не отягощало прошлое. К тому же девушка знала, сколько зарабатывает служащий в универмаге; знала о лишениях, которые он претерпевает, когда хочет купить себе новый костюм, готовый костюм, сшитый безвкусно и грубо, в котором он будет выглядеть еще более несчастным. Когда-нибудь она выйдет замуж за переутомленного, разочарованного, безвкусно одетого человека. Но сегодня ей не хотелось об этом думать. Она с радостью пошла бы на танцы. Но Ричард хотел в пивной зал. Что ж, в пивном зале тоже бывает весело. И вот они пришли в пивной зал. Но в пивном зале звучала все та же музыка: «Гори-светлячок-гори».
Зал был переполнен. Содружество немцев и ненемцев шумело, оглашая ревом его прославленный, не раз воспетый уют. Из огромных бочек струилось и пенилось пиво; оно струилось и пенилось непрерывным потоком; бочки не затыкались; официанты подставляли под струю кружки, убирали, едва они наполнялись, обтирали, уже держа наготове следующую. На пол не проливалось ни капли. По восемь, по десять, по дюжине кружек подавали официантки на столы. Шел праздник в честь, бога Гамбринуса. Люди чокались, пили до дна, ставили на стол пустые кружки и ждали, когда их вновь наполнят. В пивном зале играл оркестр горцев. Это были немолодые мужчины в кожаных шортах, открывавших волосатые покрасневшие колени. Оркестр играл «Гори-светлячок-гори», играл «Мальчик-розу-увидал». Все дружно подпевали, брались за руки, вскакивали, залезали на скамейки, подымали кружки и ревели нараспев и с чувством «Розу-на-лужайке». Затем опять садились. Опять пили. Пили отцы, пили матери, пили маленькие дети; вокруг чана с грязной посудой стояли старики; они искали кружки с недопитым пивом и, найдя, жадно опрокидывали в себя. Все говорили об убийстве шофера. Какой-то черный солдат убил шофера такси. Речь шла, разумеется, о смерти Йозефа; однако молва превратила носильщика в шофера такси. Видимо, молва сочла, что носильщик как жертва убийства слишком ничтожен. Общее настроение было не в пользу американцев. Кругом ворчали, ругали жизнь, прорывалось недовольство. Пиво разжигает национальное самосознание немцев. В некоторых странах национальная гордость проступает под действием вина, в других — под, действием виски. В Германии же именно пиво пробуждает любовь к отечеству, тяжело одурманивая немецкие головы. К отдельным представителям оккупации, подавшим на шабаш в пивной зал, здесь относились по-соседски дружелюбно. Американцы нередко захаживали в пивной зал. Они говорили, что чувствуют себя там уютно и безмятежно. Некоторые даже утверждали, что по уюту и безмятежности пивной зал превосходит все, что они о нем читали или слышали. Оркестр заиграл «Баденвейлерский марш», любимый марш покойного фюрера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
«Какой он молоденький, этот парень, совсем молодой янки, — думала девушка, — он первый вечер в Германии, а я его уже знаю». Девушка была хорошенькая. У нее были темные волосы и ослепительно-белые зубы. Ричард познакомился с ней на центральной улице. Это она устроила так, что он подошел к ней. Она поняла, что Ричард ищет знакомства с какой-нибудь девушкой, но слишком робок, чтобы завязать разговор. Она пришла к нему на выручку. Девушка как бы случайно попалась ему навстречу. Ричард догадался, что она хочет облегчить ему первый шаг. Девушка ему понравилась, но он подумал: «Что, если она больная?» В Америке ему посоветовали избегать случайных знакомств. Американских солдат, покидающих родину, всегда предостерегают от таких знакомств. Но он подумал также: «Мне ведь от нее ничего не надо, а может быть, она вовсе и не больная». Она не была больной. И кроме того, не была уличной девкой. Ричарду повезло. Девушка работала продавщицей в универмаге на привокзальной площади. Она продавала носки. Универмаг прилично зарабатывал на носках. Девушка зарабатывала гроши. Заработанные ею гроши она отдавала родителям. Но она не испытывала ни малейшего желания сидеть вечерами дома и слушать музыку по выбору отца: ежедневную передачу «Гори-светлячок-гори», невыносимо нудный концерт по заявкам, прочнейшее наследство «великогерманского рейха». Пока горел светлячок, отец читал газету. Он говорил: «При Гитлере было иначе! Размах чувствовался». Мать кивала. Она думала об их прежней, дотла сгоревшей квартире; да, размах чувствовался, особенно в поднявшемся до небес пламени. Мать думала о приданом, которое всегда берегла: оно сгорело без остатка. Она не могла забыть про бельевой шкаф с приданым, но остерегалась возражать отцу; отец служил швейцаром в Объединенном банке, он был человек с положением. После носков и музыки по программе «Светлячка» девушка пыталась хоть немного встряхнуться. Ей хотелось пожить. Пожить собственной жизнью. Девушка не хотела, чтобы ее жизнь была такой же, как жизнь ее родителей. Жизнь ее родителей не достойна подражания. Ее родители — банкроты. Они бедны. Они нежизнерадостны, они несчастливы и мрачны. Они сидят помрачневшие, в мрачноватой комнате, под звуки музыки, бодрой до помрачения. Девушка мечтала о другой жизни, о других развлечениях и — уж если ей суждено их иметь — о других переживаниях. Американские юноши ей нравились больше, чем немецкие. Американские юноши не напоминали девушке о мрачном быте, который ее окружал. Они не напоминали девушке о том, о чем она и думать не могла без отвращения: вечные неудобства, вечная теснота в квартире, необходимость по-одежке-протягивать-ножки, затаенная в людях злость, всеобщее раздражение, подавленность и уныние. Американских юношей овевал другой воздух — воздух дальних краев, за ними лежала загадочная чужбина, откуда они пришли, и поэтому они казались намного красивее. Американские юноши были приветливы, наивны и беззаботны. Судьба и страх, сомнения и безнадежность не отягощали их. Их не отягощало прошлое. К тому же девушка знала, сколько зарабатывает служащий в универмаге; знала о лишениях, которые он претерпевает, когда хочет купить себе новый костюм, готовый костюм, сшитый безвкусно и грубо, в котором он будет выглядеть еще более несчастным. Когда-нибудь она выйдет замуж за переутомленного, разочарованного, безвкусно одетого человека. Но сегодня ей не хотелось об этом думать. Она с радостью пошла бы на танцы. Но Ричард хотел в пивной зал. Что ж, в пивном зале тоже бывает весело. И вот они пришли в пивной зал. Но в пивном зале звучала все та же музыка: «Гори-светлячок-гори».
Зал был переполнен. Содружество немцев и ненемцев шумело, оглашая ревом его прославленный, не раз воспетый уют. Из огромных бочек струилось и пенилось пиво; оно струилось и пенилось непрерывным потоком; бочки не затыкались; официанты подставляли под струю кружки, убирали, едва они наполнялись, обтирали, уже держа наготове следующую. На пол не проливалось ни капли. По восемь, по десять, по дюжине кружек подавали официантки на столы. Шел праздник в честь, бога Гамбринуса. Люди чокались, пили до дна, ставили на стол пустые кружки и ждали, когда их вновь наполнят. В пивном зале играл оркестр горцев. Это были немолодые мужчины в кожаных шортах, открывавших волосатые покрасневшие колени. Оркестр играл «Гори-светлячок-гори», играл «Мальчик-розу-увидал». Все дружно подпевали, брались за руки, вскакивали, залезали на скамейки, подымали кружки и ревели нараспев и с чувством «Розу-на-лужайке». Затем опять садились. Опять пили. Пили отцы, пили матери, пили маленькие дети; вокруг чана с грязной посудой стояли старики; они искали кружки с недопитым пивом и, найдя, жадно опрокидывали в себя. Все говорили об убийстве шофера. Какой-то черный солдат убил шофера такси. Речь шла, разумеется, о смерти Йозефа; однако молва превратила носильщика в шофера такси. Видимо, молва сочла, что носильщик как жертва убийства слишком ничтожен. Общее настроение было не в пользу американцев. Кругом ворчали, ругали жизнь, прорывалось недовольство. Пиво разжигает национальное самосознание немцев. В некоторых странах национальная гордость проступает под действием вина, в других — под, действием виски. В Германии же именно пиво пробуждает любовь к отечеству, тяжело одурманивая немецкие головы. К отдельным представителям оккупации, подавшим на шабаш в пивной зал, здесь относились по-соседски дружелюбно. Американцы нередко захаживали в пивной зал. Они говорили, что чувствуют себя там уютно и безмятежно. Некоторые даже утверждали, что по уюту и безмятежности пивной зал превосходит все, что они о нем читали или слышали. Оркестр заиграл «Баденвейлерский марш», любимый марш покойного фюрера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62