Я шел. Вокруг ничего не видно. Уши вбирают шум снега, скребущегося в вышине, там, где вода застывает и облака превращаются в пуховые подушки; шум идет и снизу - шум снега, который оседает на развалинах или на другом, ранее выпавшем, снеге. Горы снега растут. Зелень исчезает, пропадают все краски, я шагаю до тех пор, пока не выхожу на большое поле, где растут персиковые деревья. В метре от меня по земле, нет, прямо по снегу ходят крохотные черные птички и птицы побольше, похожие на дроздов; они стайками по четыре, по пять садятся на деревья, перескакивают с ветки на ветку, карабкаются, потому что летать уже бесполезно: снег сковывает крылья. Я вижу только белизну: снежная пелена на земле, несметный рой снежинок в воздухе, и я иду, охваченный блаженством. Я знаю, куда идти. Вот точно так же в 1930 году, когда был снег и только пылающие повсюду костерки согревали старые руки и пар шел изо рта, все - и старики, и молодежь - шли вечером в кинотеатр "Эдем" посмотреть фильм об Африке, об охотниках за слоновой костью или о погонщиках верблюдов в пустынях. Весь Городок протягивал руки к экрану: вид горячего песка согревал людей. Вот почему и теперь в снежном вихре я возвращался в старый, разрушенный кинотеатр "Эдем" и смотрел на уцелевшую желтоватую стенку, на выступившие от сырости пятна зеленой плесени, похожие на шагающих слонов и заснувших львов, и мне чудились хищные звери в снежном водовороте вокруг меня. Представление для одного зрителя. Крадусь, как зверь, чувствую, что за мной гонится целая туча белых бабочек, убегаю и преследую сам, нахожусь в самой гуще событий. Слух чутко впитывает мягкие шумы, а зрение окрашивает в белый цвет все препятствия, и препятствия исчезают. Теперь передо мной равнина, разделенная на прямоугольники. Черные строчки деревьев подчеркивают белизну. Равнина, вернувшая вещам геометрический порядок. Но я не вижу моря. Его голубая строчка - за снежным облаком.
Если я шел с юга на север и потом оборачивался, то за плечами у меня внезапно возникал пейзаж из деревьев и ветвей. Они отчетливо чернели на снегу, более того, теперь, когда они рождались из белого цвета, их можно было сосчитать. Виднелись непонятные темные линии, тянувшиеся горизонтально от одной точки к другой, и служившая когда-то для линии электропередач опора, которую я теперь прекрасно различал; за ней выделялись подвешенные к небу черные запятые, скорее всего какие-то железки, торчавшие из белых стен. И было здорово считать деревья и переплетающиеся ветки.
Если же я шел с севера на юг и оборачивался, то деревья исчезали - и оставалась лишь белая пустыня. Дело в том, что снег падал наискось и прилеплялся к стволам и ветвям с южной стороны, и потому не удавалось разглядеть стволы. Я долго ходил и наблюдал, как за моей спиной то появляются, то исчезают деревья.
Потом слышится хриплый крик какой-то крупной птицы, возможно дикой утки. Она летит в снежном облаке, и крик обрушивается мне прямо на голову, как бы рассыпаясь снежной мукой. Он то удаляется, то приближается. Я стараюсь шагать под этим криком и с минуты на минуту ожидаю встречи с птицей.
Крик напоминает человечий, он звучит как протяжный дифтонг. Я пытаюсь разобрать отдельные звуки этого дифтонга. Кажется, уа-уа-уа! Я повторяю вслед за птицей. Вероятно, она слушает меня, потому что, отдалившись, опять возвращается и повисает над моей головой. Но я не вижу ее. Крылья птицы толкают снег вниз, заставляя его падать быстрее; может быть, именно птичьи крылья создают в воздухе легкий ветер. Крик удаляется. Я возвращаю его все тем же призывом. Должно быть, я самец, а в небе - отчаявшаяся, голодная, замерзшая самка. Во всей этой белизне она не находит места, куда бы сесть. Внезапно я слышу, как она пролетает у меня над головой, в нескольких метрах: отчетлив удар крыла, мне даже кажется, что я замечаю темную тень, метнувшуюся передо мной почти на бреющем полете. Но тут же крик взмывает высоко в небо. "Уа" повторяется, на этот раз жалобнее. У меня возникает ощущение, что это голос моей жены. И сразу же крик падает на землю. Я слышу, как его издает кто-то идущий по снегу неподалеку. Это может быть моя жена. Неужели она наконец стала искать меня?
Старик, задыхаясь, плыл в снегу. Ты куда? Куда мы идем? Я крикнул это, но даже не успел его рассмотреть: старик ни на миг не остановился, только весь ощетинился, как зверь. Он двигался в каком-то определенном направлении, но с большим трудом, утопая в бездонном пространстве, так по крайней мере казалось - возможно, потому, что, даже если ему удавалось отдалиться, белизна снега стирала расстояние. Все деревья выстроились перед глазами в один ряд, даже те, что поначалу как будто стояли дальше. Я тащился за стариком, ступая след в след. Мы были совсем близко друг от друга. Я слышал его тяжелое дыхание. Потом наконец я увидел, за кем он гнался. Это был огромный павлин, четко выделявшийся на девственной белизне. Его хвост волочился по снегу, голубые и зеленые пятна на нем промокли. Павлин шагал впереди нас. Откуда он взялся? Может, он тоже обитал в заброшенном Городке, а теперь потерял способность к мимикрии и больше не мог жить спокойно? Голова павлина с растрепанным хохолком и помутневшими глазами была повернута назад, где за его спиной шагала смерть в образе старика, простирающего к нему руки с когтями. Я услышал, как павлин в последний раз крикнул "уа".
Снег больше не идет, небо чистое.
Я спустился в Городок, чтобы записать звуки, отскакивающие от снега. Это были влажные звуки и шумы. Больше всего мне нравились мои шаги на снегу, скрип ботинок. Тогда я стал ходить взад-вперед по заснеженным развалинам и записывать звук шагов на магнитофон. Неожиданно я ощутил, что ступаю по телу своей жены. Ее профиль вырисовывался в трещинах домов... В сущности, я гоняюсь за шумами для того, чтобы найти жену, причину ее исчезновения. Именно поэтому я чувствую ее присутствие вокруг и даже под ногами настолько, что все мне кажется мягким и холмики руин видятся мне в этой снежной пустыне округлыми бугорками ее грудей. А может быть, это не так, и я вовсе не для того пришел сюда, чтобы искать именно ее. Все дело в том, что, потеряв жену и затратив столько времени на ее поиски, я обрел постоянную потребность искать, и часто, что бы я ни делал, у меня создается впечатление, будто я ищу ее. Кстати, в течение месяца или двух я, чтобы найти ее, пытался обнаружить звук, который мог вызвать у нее психическую травму. Может, поэтому, а может, и по другой причине, о которой я не догадываюсь, мне теперь кажется, что я иду по телу жены и все время вижу ее вокруг себя. А вечером я перечитываю все написанное мною о нашем супружестве; очевидно, я должен буду передать записи какому-нибудь полицейскому, ибо у меня всегда было предчувствие, что жизнь жены завершится трагически, скажем в сточной канаве или в заброшенном доме, а это, естественно, заставит блюстителей порядка копаться в прошлом и требовать объяснений у того человека или тех людей, которые были близки жертве, если речь идет о жертве, или сумасшедшему, если речь идет о сумасшедшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
Если я шел с юга на север и потом оборачивался, то за плечами у меня внезапно возникал пейзаж из деревьев и ветвей. Они отчетливо чернели на снегу, более того, теперь, когда они рождались из белого цвета, их можно было сосчитать. Виднелись непонятные темные линии, тянувшиеся горизонтально от одной точки к другой, и служившая когда-то для линии электропередач опора, которую я теперь прекрасно различал; за ней выделялись подвешенные к небу черные запятые, скорее всего какие-то железки, торчавшие из белых стен. И было здорово считать деревья и переплетающиеся ветки.
Если же я шел с севера на юг и оборачивался, то деревья исчезали - и оставалась лишь белая пустыня. Дело в том, что снег падал наискось и прилеплялся к стволам и ветвям с южной стороны, и потому не удавалось разглядеть стволы. Я долго ходил и наблюдал, как за моей спиной то появляются, то исчезают деревья.
Потом слышится хриплый крик какой-то крупной птицы, возможно дикой утки. Она летит в снежном облаке, и крик обрушивается мне прямо на голову, как бы рассыпаясь снежной мукой. Он то удаляется, то приближается. Я стараюсь шагать под этим криком и с минуты на минуту ожидаю встречи с птицей.
Крик напоминает человечий, он звучит как протяжный дифтонг. Я пытаюсь разобрать отдельные звуки этого дифтонга. Кажется, уа-уа-уа! Я повторяю вслед за птицей. Вероятно, она слушает меня, потому что, отдалившись, опять возвращается и повисает над моей головой. Но я не вижу ее. Крылья птицы толкают снег вниз, заставляя его падать быстрее; может быть, именно птичьи крылья создают в воздухе легкий ветер. Крик удаляется. Я возвращаю его все тем же призывом. Должно быть, я самец, а в небе - отчаявшаяся, голодная, замерзшая самка. Во всей этой белизне она не находит места, куда бы сесть. Внезапно я слышу, как она пролетает у меня над головой, в нескольких метрах: отчетлив удар крыла, мне даже кажется, что я замечаю темную тень, метнувшуюся передо мной почти на бреющем полете. Но тут же крик взмывает высоко в небо. "Уа" повторяется, на этот раз жалобнее. У меня возникает ощущение, что это голос моей жены. И сразу же крик падает на землю. Я слышу, как его издает кто-то идущий по снегу неподалеку. Это может быть моя жена. Неужели она наконец стала искать меня?
Старик, задыхаясь, плыл в снегу. Ты куда? Куда мы идем? Я крикнул это, но даже не успел его рассмотреть: старик ни на миг не остановился, только весь ощетинился, как зверь. Он двигался в каком-то определенном направлении, но с большим трудом, утопая в бездонном пространстве, так по крайней мере казалось - возможно, потому, что, даже если ему удавалось отдалиться, белизна снега стирала расстояние. Все деревья выстроились перед глазами в один ряд, даже те, что поначалу как будто стояли дальше. Я тащился за стариком, ступая след в след. Мы были совсем близко друг от друга. Я слышал его тяжелое дыхание. Потом наконец я увидел, за кем он гнался. Это был огромный павлин, четко выделявшийся на девственной белизне. Его хвост волочился по снегу, голубые и зеленые пятна на нем промокли. Павлин шагал впереди нас. Откуда он взялся? Может, он тоже обитал в заброшенном Городке, а теперь потерял способность к мимикрии и больше не мог жить спокойно? Голова павлина с растрепанным хохолком и помутневшими глазами была повернута назад, где за его спиной шагала смерть в образе старика, простирающего к нему руки с когтями. Я услышал, как павлин в последний раз крикнул "уа".
Снег больше не идет, небо чистое.
Я спустился в Городок, чтобы записать звуки, отскакивающие от снега. Это были влажные звуки и шумы. Больше всего мне нравились мои шаги на снегу, скрип ботинок. Тогда я стал ходить взад-вперед по заснеженным развалинам и записывать звук шагов на магнитофон. Неожиданно я ощутил, что ступаю по телу своей жены. Ее профиль вырисовывался в трещинах домов... В сущности, я гоняюсь за шумами для того, чтобы найти жену, причину ее исчезновения. Именно поэтому я чувствую ее присутствие вокруг и даже под ногами настолько, что все мне кажется мягким и холмики руин видятся мне в этой снежной пустыне округлыми бугорками ее грудей. А может быть, это не так, и я вовсе не для того пришел сюда, чтобы искать именно ее. Все дело в том, что, потеряв жену и затратив столько времени на ее поиски, я обрел постоянную потребность искать, и часто, что бы я ни делал, у меня создается впечатление, будто я ищу ее. Кстати, в течение месяца или двух я, чтобы найти ее, пытался обнаружить звук, который мог вызвать у нее психическую травму. Может, поэтому, а может, и по другой причине, о которой я не догадываюсь, мне теперь кажется, что я иду по телу жены и все время вижу ее вокруг себя. А вечером я перечитываю все написанное мною о нашем супружестве; очевидно, я должен буду передать записи какому-нибудь полицейскому, ибо у меня всегда было предчувствие, что жизнь жены завершится трагически, скажем в сточной канаве или в заброшенном доме, а это, естественно, заставит блюстителей порядка копаться в прошлом и требовать объяснений у того человека или тех людей, которые были близки жертве, если речь идет о жертве, или сумасшедшему, если речь идет о сумасшедшем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15