Я помню, и меня так везли неведомо куда на заре дней, и однообразный гул мотора звучал, а детские свежие очи цеплялись за что ни попало и открывали где-то в другом мире, в прозрачной охристой полосе далеко отстоящей посадки летящий параллельно грузовик. В нем сидели люди с граблями. И рябили просыхающие пашни, как морские волны, и гулял меж ними ветер, уже не ледяной, но теплый, несущий с собой светлые вести. Как сон из первых лет, проступала повсюду на земле, и в небе, и во встречных просыхающих дворах, и на стогах прошлогодней соломы, где греблись куры, и в голубеющих небесами лужах, и везде – надежда. Но то была весна.
Окаймленные резиной стекла и рукоятки на вентиляционных люках в потолке иссеребрились инеем. Был в автобусе морозный вечер. Ехали, и однообразный гул мотора звучал. Но вот Андрей открывал глаза и солнечный слабый луч щекотал его сквозь ветви. Он увидел за обшлагами рукавов и истертыми пуговицами шуб двух девушек, чья природа была живость и веселье. Белявая улыбалась светло и ясно, и лицо ее светилось даже тогда, когда улыбка сходила с уст, и набегало минутное раздумье. А темноволосая ее подруга вдруг прыскала со смеху, прикрывалась невольно, но, не в силах удержаться, подавалась вперед и хваталась за колени белявой, и та вспыхивала, и обнажался молниеносно ряд зубов. Была у них своя игра бессловесная. И Андрей снова забывался сном.
Чего не видел Андрей.
– «Водитель!» – кричали и барабанили в потолок, – «Водитель, открой задний проход!» «Ой, деточки, не сойду, не успею». «Открывай, пацюк, проход!» Даже шепот, обыкновенный для отсановок, прекратил свое распространение и стих. Что там творилось? Пассажиры оборачивались. Как будто некая старушка с неподъемными, точно набитыми пушечными ядрами, сумками неожиданно вспомнила, что ей как раз выходить. Ей взбрела в голову это счастливая мысль точно тогда, когда водитель уже закрыл двери и всем своим видом показывал, что вот, вот даст газу. «Ой, спасайте, выпускайте!» – вопила старушка. Передние двери раскрылись, и все стали ждать, что будет. «Открой задний проход!» – донеслось снова. «Что творит!» – проговорил, пробираясь чуть не по головам дядька с непомерно широким лбом. Волосы его курчавились мокрые из-под шапки, кожух распахнулся, оттуда вывалились шарф и узоры зеленого свитера, и белоснежная майка глядела уголком на происходящее. Это он барабанил, и кулаки у него, при ближайшем рассмотрении, оказались довольно страшными, мог и поручни в сердцах погнуть! – Рассказывала Олена Григорьевна Капыш, сошедшая в Опишне.
– Этого не пересказать. Что вы! Это уму не постижимо. Турецкий плен! Революция в Китае! Вам порассказать про наши автобусы, так вы ничего не поверите. Это нужно самому прочувствовать, побывать и прощупать собственной шкурой. Где еще такое отыщется? Разве что в африканских джунглях, но и то, немножечко получше. А у нас! На такой маршрут и всего один автобус. А для чего сняли остальные? Кому они мешали? На вокзале в Зенькове автобус брали приступом. Видели вы в кино, как крепость осаждают? Так та крепость ничто, в сравненье с нашим автобусом. Ее и стенобитными всякими там машинами и голодом можно добиться, а в автобус только по воле господней попадешь. Видели вы как у басурман на их новый год людское море стекается, туда, где им положено в то время быть? Так возьмите двести таких морей вместе, и будут те желающие, кому надо до зарезу в Полтаву на нашем автобусе. Я то садилась еще за поворотом, за вокзалом, где водитель сходит на минутку передохнуть и съесть кружок колбасы, и выпить стаканчик кофе, а остальные! Будь ты хромая, беременная, будь ты трижды с аппендицитом, никто не пропустит вперед, а если доведется протиснуться, никто тебе места не уступит. Бабы, мужики, поусаживались как в бронепоезд, не спихнешь, лишь очами поводят, как жуки на картошке. Прошлый раз мой зять Антошка четыре часа простоял на одной ноге, потому что какая-то курва не пожелала убирать сумку. А старушкам как стареньким? А старичкам? А одному хлопчику недавно даже плохо сделалось, так его трясло кашлем, так лихорадило. Поместили ближе к окну. Ребята приятели при нем были, заботливые, сразу видно – верные друзья. И заплатили за него, а после сошли.
Ехали, и однообразный гул мотора звучал. Андрею несказанно повезло, что попал на нужное направление. Но никто его не встречал там, куда он ехал, куда гудела машина, зажигая желтые фары.
Чего не видел Андрей.
Исподволь вынесло автобус за поворот в новую местность. Скоро темнело, и видимость была не та, что днем, но ветер, ударивший в щели, и запах резкий открытого пространства притянули ехавших к стеклам. Близкие обыкновенные приметы пути разом пропали, во все обозрение засияла сиреневая пропасть. Что такое? Приглядитесь-ка, что там виднеется такое?
Открывалась широчайшая долина, окаймлявшие которую высоты далеко разнеслись и сливались с темными небесами. Дальние снега высветлялись полосами, на них собирались в стаи туманные древесные фигуры. Теперь они были неразличимы, а в светлое время оказались бы прибрежными вербами, спутниками неизвестной, хитро виющейся реки, текущей где-то подо льдами. Вербы, и тополя, и осины, и густые переплетения кустарника точно охраняли ее от постороннего взгляда. Картина прорисовалась мгновенно во всей необозримости расстояний. Так становилось легко и внезапно радостно, будто поверялась тайна, и даже бабам в черных шубах и толстых серых платках, оправлявшим их края и складывавшим губы дудочкой очарование проскальзывало за ворот и в душу. Неосознанно они похватались, кто за что успел, и ощутили новый поворот. Тысячи звездочек и разноцветных огоньков заискрились повсюду. Показалось большое селение.
«Это Диканька? Диканька?» – всполошился Андрей, разбуженный оглушающим покоем, потому что была остановка. Между тем, многие выходили и прощались с остающимися, и желали удачи. «Нет, сыночек, это Опишня. Такое село. До Диканьки далеко, ох как далеко!» – спешила утешить женщина, занимавшая сразу два сиденья вместо одного.
Потом ехали потемками и мраками, и однообразный гул мотора звучал.
Видения Андрея.
В окна светило со всех сторон, и автобус весь изнутри был наполнен светом, как лишь в яркий летний полдень бывает. И автобус был пуст, подпрыгивал на неровностях дороги, только два почтенных пожилых кума сидели поближе к водителю, полу оборотившись один к другому. И занавесочка у водителя так прохладно на ветру колыхалась, туда – сюда, туда – сюда, меленько, а то вдруг резко.
– И как вы это, куме, объясните? – спрашивал один кум.
– Это не поддается объяснению, а только предположению, – отвечал другой кум.
– Нет, дорогой мой куме, все на свете поддается объяснению, – возразил первый кум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17