Говорят, что желтый цвет — цвет разлуки. Это неправда. Желтый цвет — цвет солнца, цвет надежды, цвет его волос.
Где ты, Джек Т. Коултон? Ау-у? По каким морям и океанам носит тебя судьба? Или снова проблемы с полицией?
Отзовись, Джек Т. Коултон.
Высокие каблуки итальянских туфель, точно таких, из которых он когда-то сделал удобные тапочки, четко выстукивали по асфальту: Джек — Т
— Коул — тон, Джек — Т — Коул — тон…
Господи, это наваждение какое-то…
Господи, это наваждение какое-то!
Прямо передо мной, на перекрестке, почти в центре Нью-Йорка, на Пятой авеню, выросла яхта. Его яхта! Я не могла ошибиться! Джек столько рассказывал мне о ней. Я знала ее в лицо, как человека. Два белых паруса, как огромные крылья неведомой птицы, хлопали по ветру. Белоснежный корпус отражал косые лучи и, казалось, светился. Маленькие окна иллюминаторов смотрели на меня ЕГО глазами!
Другой бы человек, конечно, воскликнул: «Не может быть!» Но только не я. Я знала точно, что это его яхта. ЕГО МЕЧТА, приехавшая за мной даже и в центр Нью-Йорка.
А почему бы и нет?
— Эй! — крикнула я, подняв голову.
И вот из рубки вышел ОН. Джек Т. Коултон. Ну, не совсем тот Джек, но этот был еще лучше.
В брезентовой матросской робе, свитере, какой-то возмужавший, уверенный, независимый.
И только глаза его совсем не изменились. Синими огоньками звали они в дорогу, как на станции, где проходят поезда.
Он ничего не сказал. Молча подошел к борту и толкнул ногой веревочный трап.
Эй! — услышал Джек и вышел из рубки.
Внизу на тротуаре стояла ОНА с охапкой желтых цветов, и лицо ее светилось, как тогда, на лугу. ОНА была так прекрасна, что у Джека перехватило дыхание. Джоан казалась главным цветком в букете, который держала в руках.
Другой бы подумал, что у него начался бред, но не он.
Джек точно знал, что разыщет ее, хоть на краю вселенной. И вот она стоит здесь и кричит ему «Эй!», а он даже не может ответить, боясь открыть рот.
Джоан Уайлдер. Как же ты прекрасна. Но я же говорил, что у тебя все будет в порядке.
Он подошел к борту и столкнул на землю трап, чтобы королева могла подняться.
Ух ты! Вот это да! Что-то до боли знакомое было в ботинке, которым он удерживал трап. Что-то родное, полосатое.
— Мне нравятся твои сапоги, — сказала я вместо приветствия, глядя ему в глаза.
Джек втащил меня на палубу и обнял, глядя в лицо, как будто давно не видел. Я, лично, видела его каждую минуту перед собой, с тех пор как мы расстались.
— Да, это бедный зубастый. У него случилось несварение желудка. Он умер в моих объятиях, — Джек не отводил глаз, словно искал в моем лице ответ на свой вопрос.
— Я его понимаю. Я больше нигде не хотела бы умереть.
Он облегченно вздохнул. И тихо сказал, будто никогда в жизни не говорил таких слов:
— Я все время думал только о тебе. Даже прочел все твои книги.
Конечно, это был великий подвиг, и я не могла оставить его без вознаграждения.
— И значит, ты знаешь, чем они кончаются?
— Да.
«ЕГО ГУБЫ НАШЛИ МОИ ГУБЫ, И Я ПОНЯЛА, ЧТО МЫ НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ РАССТАНЕМСЯ!» Прохожие с удивлением смотрели на новое чудо. По Нью-Йорку, на длинной платформе, проплывала яхта, на палубе которой, обнявшись, застыли парень и девушка. Они были прекрасны, как боги. Белый корабль уносил их все дальше и дальше от будней, от злобы, от ненависти.
Они уходили в безбрежный океан неизведанного. На белой корме четко выделялась надпись:
«АНЖЕЛИНА В КОЛУМБИИ».

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43