«Непонятно: если он вдарил тебя кастетом в висок, то почему у тебя даже синяка не осталось?»…
— Между прочим, я успел ознакомиться с твоей биографией, Бу… Слегин, — донесся откуда-то с другого края Вселенной голос Сабурова. — На самом деле ты умирал дважды. Первый раз — когда вместе с грузовиком влетел в интервильское Озеро и оказался почти в эпицентре вакуумного взрыва. А второй раз — уже в Инске, когда тебе проломил череп уголовник, подосланный Крейлисом, чтобы убрать тебя с дороги…
— Этого не может быть, — упрямо сказал Слегин. — Тут какая-то ошибка. В Интервиле мне просто повезло, вот и все! Да еще доктору Анклюгу, покойному, спасибо — собрал меня из кусочков, как детский конструктор… А Фонарь, наверное, промахнулся в темноте и лишь чиркнул кастетом вскользь по моему черепу. Сабуров тяжко вздохнул.
— Беда с вами, «возвращенцами», — посетовал он. — Почему-то вы никак не хотите поверить даже в документально зафиксированные факты своей гибели. Наверное, это защитное свойство человеческой психики — не допускать, что когда-нибудь с тобой может произойти то, что сплошь и рядом случается с другими.
— Ну и какие же факты про меня у тебя имеются? — скептически осведомился Слегин.
Сабуров достал из своего пухлого портфеля папку-скоросшиватель, аккуратно отцепил от нее листок плотной бумаги и протянул его раскрутчику.
— Читай сам, — скупо посоветовал он и потянулся за бутылкой, чтобы наполнить опустевшие стаканы.
Это была медицинская карта, заведенная на Слегина в реанимационном центре лично Робертом Анклюгом. В графе «Симптомы и диагноз» взгляд Слегина выхватил фразы: «Множественные переломы костей, позвоночника и тяжкие повреждения внутренних органов… Проникающие ожоги третьей категории занимают 90% общей площади тела… Общий вывод — реанимации не подлежит ввиду явного летального исхода…».
Читать дальше Слегину почему-то расхотелось. Он швырнул бланк на колени Сабурову, схватил свой стакан и, словно воду, одним движением влил в себя коньяк.
Потом откинулся на высокую спинку кресла «самолетного» типа и тупо уставился в пространство.
В голове его вертелись лишь жалкие стенания, не заслуживающие звания мыслей: «Сапожник без сапог — вот я, значит, кто… Больной врач… „Вскрытие показало, что покойный скончался от вскрытия“…
Сабуров тактично помалкивал. Сидел себе, смакуя мелкими глоточками «Пуатье крессон», и терпеливо ждал, когда его спутник сам выкарабкается из состояния ступора.
— Откуда это у тебя, Лен? — хрипло сказал наконец Слегин, ткнув пальцем в медкарту.
«Рука дрожит, как у алкоголика с похмелья, — отметил он про себя. — Спокойно, бывший мертвец, спокойно. В конце концов, ничего особо ужасного с тобой пока еще не случилось. Ну, хорошо, ты — феникс, и что дальше?..»
— Этот документ хранился в личном сейфе доктора Анклюга, — спокойно сообщил Сабуров. — Я ведь почему опоздал перехватить тебя вовремя… Сразу из аэропорта я помчался в реанимационный центр. Я подозревал, что там для меня может найтись немало интересного. И, в принципе, не скажу, что напрасно потерял время…
Доктор Анклюг заинтересовал меня вот почему, — продолжал инвестигатор. — Именно через его центр в разное время проходили многие из фениксов. Еще до командировки в Инск я принимал участие в одной научной дискуссии по проблеме так называемой смерти после жизни. И одной из ключевых фигур на этом сборище был не кто иной, как Анклюг. Правда, тогда он категорически отвергал саму идею загробной жизни. Помнится, я даже задавал ему провокационные вопросы из зала, но он не клюнул на мои попытки поймать его на крючок… Ты же знаешь, официально он слыл одним из лучших реаниматологов мира, и поэтому никто особо не удивлялся, что даже самые безнадежные больные, попав в его центр, в конце концов полностью избавляются от своих недугов. Но никому и в голову не приходило, что отдельные из пациентов Анклюга были на самом деле мертвы еще ДО поступления к нему. Просто они чудесным образом оживали, и занимался ими лично Анклюг, а не другие реаниматоры его центра.
В этой связи у меня возник естественный вопрос.
Если видный ученый и медик сделал некое сенсационное открытие, позволяющее ему в буквальном смысле слова возвращать людей с того света, то почему он молчит об этом и не претендует на Нобелевскую премию?
Вариантов ответа на этот вопрос могло быть два.
Либо автор открытия до конца не уверен в действенности того средства или способа, которым пользуется и пока что втихую, в экспериментальном порядке, апробирует его на людях — а ведь даже школьнику известно, что любые медицинские эксперименты на живом, так сказать, материале преступны и влекут за собой уголовную ответственность…
Либо он просто-напросто не хочет, чтобы об этом открытии кто-то знал. Этакий узурпатор от науки… Но отсюда следует столь же логичный вопрос — из чего вытекает желание гениального ученого скрываться в тени? Из страха перед последствиями массового применения своего детища? Из ненависти к людям? Или из тривиального стремления к материальной выгоде? Ведь если поставить дело по воскрешению почти мертвецов или УЖЕ мертвецов на коммерческие рельсы, то «поезд» этот привезет к такой прибыли, перед которой померкнут любые премии, награды и почести!..
А потом стоит задаться другим вопросом: а ограничивалась ли деятельность нашего, выражаясь словами персонажей одного мультика моей молодости, «уважаемого, но ныне покойного» доктора лишь теми «безнадежными» пациентами, которые стали известны широкой публике? Не является ли это только верхушкой айсберга, плывущего в мутной воде?..
Сабуров замолчал, чтобы закинуть в рот маслину размером со сливу, начиненную анчоусами, — не считая лимона и плитки шоколада, это была их основная закуска.
— Послушай, Лен, — внезапно сказал Слегин. — А ведь мы с тобой, оказывается, коллеги… Я-то думал, что ваша контора интересуется только аномалыциной, а вы, оказывается, и криминальной грязью не брезгуете…
— А где в жизни проходит граница между чистым и грязным? — прищурился инвестигатор. — И есть ли она вообще?.. Да, в принципе, мы предпочитаем работать головой. Но если, образно выражаясь, у нас появляется подозрение, что найденный нами на месте предполагаемой посадки «летающей тарелки» кусок дерьма принадлежит инопланетянину, то приходится переквалифицироваться в ассенизаторов…
— Ладно, — махнул рукой Слегин. — Не отвлекайся от темы…
— Да, — сказал Сабуров. — Ты прав. Это на меня коньяк уже влияет… Так вот, в отношении доктора Анклюга мне тоже пришлось переквалифицироваться… не в ассенизатора, конечно, а в придирчивого, хотя и тайного, ревизора. И знаешь, быстро выяснилось, что в реанимцентр вливались целые реки неучтенных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Между прочим, я успел ознакомиться с твоей биографией, Бу… Слегин, — донесся откуда-то с другого края Вселенной голос Сабурова. — На самом деле ты умирал дважды. Первый раз — когда вместе с грузовиком влетел в интервильское Озеро и оказался почти в эпицентре вакуумного взрыва. А второй раз — уже в Инске, когда тебе проломил череп уголовник, подосланный Крейлисом, чтобы убрать тебя с дороги…
— Этого не может быть, — упрямо сказал Слегин. — Тут какая-то ошибка. В Интервиле мне просто повезло, вот и все! Да еще доктору Анклюгу, покойному, спасибо — собрал меня из кусочков, как детский конструктор… А Фонарь, наверное, промахнулся в темноте и лишь чиркнул кастетом вскользь по моему черепу. Сабуров тяжко вздохнул.
— Беда с вами, «возвращенцами», — посетовал он. — Почему-то вы никак не хотите поверить даже в документально зафиксированные факты своей гибели. Наверное, это защитное свойство человеческой психики — не допускать, что когда-нибудь с тобой может произойти то, что сплошь и рядом случается с другими.
— Ну и какие же факты про меня у тебя имеются? — скептически осведомился Слегин.
Сабуров достал из своего пухлого портфеля папку-скоросшиватель, аккуратно отцепил от нее листок плотной бумаги и протянул его раскрутчику.
— Читай сам, — скупо посоветовал он и потянулся за бутылкой, чтобы наполнить опустевшие стаканы.
Это была медицинская карта, заведенная на Слегина в реанимационном центре лично Робертом Анклюгом. В графе «Симптомы и диагноз» взгляд Слегина выхватил фразы: «Множественные переломы костей, позвоночника и тяжкие повреждения внутренних органов… Проникающие ожоги третьей категории занимают 90% общей площади тела… Общий вывод — реанимации не подлежит ввиду явного летального исхода…».
Читать дальше Слегину почему-то расхотелось. Он швырнул бланк на колени Сабурову, схватил свой стакан и, словно воду, одним движением влил в себя коньяк.
Потом откинулся на высокую спинку кресла «самолетного» типа и тупо уставился в пространство.
В голове его вертелись лишь жалкие стенания, не заслуживающие звания мыслей: «Сапожник без сапог — вот я, значит, кто… Больной врач… „Вскрытие показало, что покойный скончался от вскрытия“…
Сабуров тактично помалкивал. Сидел себе, смакуя мелкими глоточками «Пуатье крессон», и терпеливо ждал, когда его спутник сам выкарабкается из состояния ступора.
— Откуда это у тебя, Лен? — хрипло сказал наконец Слегин, ткнув пальцем в медкарту.
«Рука дрожит, как у алкоголика с похмелья, — отметил он про себя. — Спокойно, бывший мертвец, спокойно. В конце концов, ничего особо ужасного с тобой пока еще не случилось. Ну, хорошо, ты — феникс, и что дальше?..»
— Этот документ хранился в личном сейфе доктора Анклюга, — спокойно сообщил Сабуров. — Я ведь почему опоздал перехватить тебя вовремя… Сразу из аэропорта я помчался в реанимационный центр. Я подозревал, что там для меня может найтись немало интересного. И, в принципе, не скажу, что напрасно потерял время…
Доктор Анклюг заинтересовал меня вот почему, — продолжал инвестигатор. — Именно через его центр в разное время проходили многие из фениксов. Еще до командировки в Инск я принимал участие в одной научной дискуссии по проблеме так называемой смерти после жизни. И одной из ключевых фигур на этом сборище был не кто иной, как Анклюг. Правда, тогда он категорически отвергал саму идею загробной жизни. Помнится, я даже задавал ему провокационные вопросы из зала, но он не клюнул на мои попытки поймать его на крючок… Ты же знаешь, официально он слыл одним из лучших реаниматологов мира, и поэтому никто особо не удивлялся, что даже самые безнадежные больные, попав в его центр, в конце концов полностью избавляются от своих недугов. Но никому и в голову не приходило, что отдельные из пациентов Анклюга были на самом деле мертвы еще ДО поступления к нему. Просто они чудесным образом оживали, и занимался ими лично Анклюг, а не другие реаниматоры его центра.
В этой связи у меня возник естественный вопрос.
Если видный ученый и медик сделал некое сенсационное открытие, позволяющее ему в буквальном смысле слова возвращать людей с того света, то почему он молчит об этом и не претендует на Нобелевскую премию?
Вариантов ответа на этот вопрос могло быть два.
Либо автор открытия до конца не уверен в действенности того средства или способа, которым пользуется и пока что втихую, в экспериментальном порядке, апробирует его на людях — а ведь даже школьнику известно, что любые медицинские эксперименты на живом, так сказать, материале преступны и влекут за собой уголовную ответственность…
Либо он просто-напросто не хочет, чтобы об этом открытии кто-то знал. Этакий узурпатор от науки… Но отсюда следует столь же логичный вопрос — из чего вытекает желание гениального ученого скрываться в тени? Из страха перед последствиями массового применения своего детища? Из ненависти к людям? Или из тривиального стремления к материальной выгоде? Ведь если поставить дело по воскрешению почти мертвецов или УЖЕ мертвецов на коммерческие рельсы, то «поезд» этот привезет к такой прибыли, перед которой померкнут любые премии, награды и почести!..
А потом стоит задаться другим вопросом: а ограничивалась ли деятельность нашего, выражаясь словами персонажей одного мультика моей молодости, «уважаемого, но ныне покойного» доктора лишь теми «безнадежными» пациентами, которые стали известны широкой публике? Не является ли это только верхушкой айсберга, плывущего в мутной воде?..
Сабуров замолчал, чтобы закинуть в рот маслину размером со сливу, начиненную анчоусами, — не считая лимона и плитки шоколада, это была их основная закуска.
— Послушай, Лен, — внезапно сказал Слегин. — А ведь мы с тобой, оказывается, коллеги… Я-то думал, что ваша контора интересуется только аномалыциной, а вы, оказывается, и криминальной грязью не брезгуете…
— А где в жизни проходит граница между чистым и грязным? — прищурился инвестигатор. — И есть ли она вообще?.. Да, в принципе, мы предпочитаем работать головой. Но если, образно выражаясь, у нас появляется подозрение, что найденный нами на месте предполагаемой посадки «летающей тарелки» кусок дерьма принадлежит инопланетянину, то приходится переквалифицироваться в ассенизаторов…
— Ладно, — махнул рукой Слегин. — Не отвлекайся от темы…
— Да, — сказал Сабуров. — Ты прав. Это на меня коньяк уже влияет… Так вот, в отношении доктора Анклюга мне тоже пришлось переквалифицироваться… не в ассенизатора, конечно, а в придирчивого, хотя и тайного, ревизора. И знаешь, быстро выяснилось, что в реанимцентр вливались целые реки неучтенных денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115