Вор опускает глаза. Помолчав, Знаменский меняет тему:
– Послушайте, Царапов… Мы уже подбиваем бабки, а что я о вас знаю?
Царапов молчит, колеблясь.
– Интересуетесь, как я свихнулся? Подножка судьбы. А потом уже катишься… Стоит споткнуться, Пал Палыч, по тебе пройдут, затопчут, не оглянутся.
Знаменский примерно представляет, о чем речь: крутой жи­тейский переплет, из которого двадцатилетний парень вышел замаранным и его отторгла прежняя благопристойная среда. Но…
– Вас не затоптали, Царапов. Вы после подножки три года работали.
– Если не затоптали, то выкинули на обочину. И я стал жить поперек… Геологические партии, спасатель на водах… Мне нужно было напряжение, полная отдача, опасность. Нервы, риск… Ну, а потом надоело выкладываться задаром.
– Как-то обидно за вас, Царапов. Значит, будь вы посерее да потрусливей – жили бы благополучно?
– Наверняка.
– Н-да… А вы думали, как будете там? И как потом?
– Был знакомый алкаш, он говорил: «Под каждым забором можно найти свою ветку сирени».
– Я серьезно, Царапов.
Царапов проводит рукой по лицу и произносит безнадежно:
– Думать… О чем же думать? Сколько ни думай, вывод один – жизнь не состоялась.
– Знаете, в этом кабинете сиживали люди, которые меняли курс в пятьдесят, – говорит Пал Палыч, неисправимый пропо­ведник. – Не понимаю, что так гнет вас в дугу. Ну дадут срок, вы же знали, что когда-то не миновать? На суд вы пойдете в прилич­ной упаковке: обвиняемый чистосердечно во всем признался. Выдал котел денег в лесу, который бы медведь не раскопал. По словам Глазуновой, проявил даже некое рыцарство, защищая ее в квартире Пузановского. Она – отличный свидетель защиты.
– Пал Палыч! – звенящим голосом прерывает Царапов. – Не надо! В эту сторону поезда не ходят!
«Вот оно, значит, как, – думает Знаменский, стоя позже у окна. – Тут уж ничего не поделаешь. Тут следователь бессилен… До чего жизнь изобретательна бывает по части мелодрамы!»

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18