Нельзя сказать, что Тед использовал ее, потому что она, конечно, сердцем, душой и разумом была предана делу гражданских прав человека, но…
– Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?
Три сотни или больше протестующих подошли к началу Телеграф-авеню, где он упирался в Банкрофт-Вей. Чашки с кофе, кружки с пивом, металлические стулья и деревянные шахматные фигурки – все полетело наземь, когда толпа наперла на столики, установленные на тротуаре перед кафетериями и закусочными. Людская масса хлынула на автостраду Банкрофт-Вей. Заскрежетали тормоза машин, загудели сигнальные гудки. Меньше чем за минуту демонстранты захватили контроль над этой улицей, их передние ряды оказались всего в нескольких шагах от полиции.
– Внимание! Внимание!
Резкий металлический звук громкоговорителя эхом отозвался над криками и смятением толпы.
– К вам обращается полиция. Демонстрация незаконна. У вас нет разрешения…
– Клали мы на ваше разрешение!
– …собираться здесь. Вы мешаете дорожному движению и подлежите аресту!
Объявление полиции утонуло в улюлюканье толпы. Катя увидела Теда, который держал в руке громкоговоритель и вышел на пространство, отделявшее демонстрантов от полиции.
– Мы имеем полное право собираться здесь. Здесь и в любом другом месте, где захотим.
Толпа заревела в знак согласия.
– Мы имеем полное право требовать, чтобы университет порвал связи с фашиствующими поджигателями войны, которые посылают наших детей убивать детей Вьетнама! У нас полное право и святая обязанность поставить администрацию университета на колени, закрыть университет до тех пор, пока наши требования не будут выполнены!
– «О нет, Тед! – воскликнула про себя Катя. – Что ты делаешь?»
Взбудораженная толпа, казалось, обрела волю, устремившись к рядам полиции.
– Охладим Спрул! Охладим Спрул! Охладим Спрул!
Катя не верила своим ушам. На жаргоне демонстрантов «охладим» означало закроем и захватим. Под «Спрулом» подразумевался Спрул-холл, главное административное здание в студенческом городке Беркли. Тед подстрекал своих последователей захватить нервный центр университета.
«А также сделать еще ряд вещей, – подумала Катя, – вроде хождения в неположенном месте, незаконный захват, нанесение ущерба частной собственности, и поскольку столкновение неизбежно, то нападение на полицейских и сопротивление аресту».
Лейтенант полиции с мегафоном сказал вслух то, о чем подумала Катя.
– Внимание! Если вы немедленно не разойдетесь, то будете арестованы. Если вы попытаетесь пересечь полицейскую линию, то будете арестованы. Если будете мешать полицейским выполнять свой долг, будете арестованы!
Неожиданно толпа смолкла. Коллективное сознание предупредило ее, что наступил момент истины. Все еще сохранялась возможность предотвратить кровопролитие и несчастье. Катя затаила дыхание. Единственными звуками, которые долетали до нее, были щелчки фотоаппаратов репортеров, снимавшие для газет Беркли «Барб», «Голос городка» и для национальных газет.
Катя видела, что Тед заколебался, как будто его загипнотизировали фотосъемки. Он знал, какой у него выбор: либо отвести людей назад, рискуя потерять свой наступательный, революционный образ, либо драматическим жестом бросить их вперед, что обеспечит ему заголовки по всей стране. В ожидании фотоаппараты нацелились на него.
Тед выбросил вперед сжатый кулак, откинул назад голову и гаркнул: «Охладим Спрул!»
Демонстранты рванулись вперед. Катя инстинктивно отступила, подавшись спиной в сторону холма. Она поскользнулась на траве, упала, но продолжала отползать на корточках. Когда она поднялась, то увидела, что идет схватка. Демонстранты пытались прорваться через полицейский заслон, а полицейские вступили в борьбу, размахивая дубинками. Крики боли и возгласы гнева раздавались отовсюду, где полицейские жестоко избивали всех, подвернувшихся под руку. Нескольким протестующим удалось прорваться через кордон, их по пятам преследовали полицейские.
Ноги у Кати подкашивались. Конечно, полицейских было меньше, даже с учетом солдат по борьбе с волнениями, которые присоединились к схватке. Она пыталась отыскать в толпе Теда, но безуспешно. Дрожа от страха, она подалась к тротуару, где лежала примерно дюжина окровавленных демонстрантов из первой ринувшейся волны, сбитых полицией с ног. Она проходила по очереди мимо них, всматриваясь в искаженные от боли лица.
Толпа взревела, когда услышала четкие хлопки взрывавшихся газовых снарядов. Через несколько секунд по улицам потянулся густой, едкий дым. Теперь у полицейских, надевших маски, появилось явное преимущество. Демонстранты кашляли, задыхались, слепо бежали куда попало, пытаясь спастись от газа. Они превратились в легкую добычу, и одного за другим их валили дубинками наземь.
Катя обернулась и увидела, как несколько демонстрантов с трудом пробивались сквозь клубы газа, их преследовали двое полицейских. Когда полицейские их догнали, то кровь брызнула из голов демонстрантов.
– Нет!
Не раздумывая, Катя прыгнула вперед и решительно встала Между преследователями и их жертвами.
– Я – адвокат…
– Пошла ты к такой-то матери, сука!
Полицейская дубинка саданула ей по локтю, парализовав руку. Второй удар пришелся ей чуть выше колен. Катя услышала свой вопль, потом свернулась в тугой клубок, пытаясь защитить тело от армейских бутс, которыми полицейский стал избивать ее. Кашляя и ловя ртом воздух, она кое-как откатилась в сторону и затихла, проехавшись щекой по асфальту, выплакивая вместе со слезами свою боль, гнев и унижение.
– Подождите минутку. Дайте мне взглянуть на нее.
Ее руки были за спиной в наручниках, плечи прижаты к грузовику для арестованных. Катя почувствовала, как ее повернули. Она узнала лейтенанта, который в мегафон пытался урезонить протестующих разойтись. Его лицо закоптилось, если не считать кусочка белой кожи с точками, где рот и нос закрывала противогазовая маска.
– Катя Мейзер, правильно?
– Правильно.
Ответ Кати больше напоминал карканье. В горле першило от слезоточивого газа.
– Я видел вас в отделении. Моя фамилия Крандал. Возможно, и вы заметили меня. – Лейтенант обратился к сержанту: – Освободите ее. Я хочу переговорить с ней.
Как только с ее рук сняли наручники, Катя рукавами блузки вытерла глаза.
– Сильно пристает, правда? – спросил он, проводя ее мимо работников «скорой помощи», которые оказывали помощь избитым и раненым. Некоторые из них лежали на носилках, другие сидели, глядя в пространство, не замечая ни боли, ни крови.
– Вот, положите на глаза, – предложил Крандал, протягивая ей прохладный влажный компресс. – Знаете, этого могло бы не произойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Эй, эй, Эл Би Джей, сколько ты сегодня пристукнул парней?
Три сотни или больше протестующих подошли к началу Телеграф-авеню, где он упирался в Банкрофт-Вей. Чашки с кофе, кружки с пивом, металлические стулья и деревянные шахматные фигурки – все полетело наземь, когда толпа наперла на столики, установленные на тротуаре перед кафетериями и закусочными. Людская масса хлынула на автостраду Банкрофт-Вей. Заскрежетали тормоза машин, загудели сигнальные гудки. Меньше чем за минуту демонстранты захватили контроль над этой улицей, их передние ряды оказались всего в нескольких шагах от полиции.
– Внимание! Внимание!
Резкий металлический звук громкоговорителя эхом отозвался над криками и смятением толпы.
– К вам обращается полиция. Демонстрация незаконна. У вас нет разрешения…
– Клали мы на ваше разрешение!
– …собираться здесь. Вы мешаете дорожному движению и подлежите аресту!
Объявление полиции утонуло в улюлюканье толпы. Катя увидела Теда, который держал в руке громкоговоритель и вышел на пространство, отделявшее демонстрантов от полиции.
– Мы имеем полное право собираться здесь. Здесь и в любом другом месте, где захотим.
Толпа заревела в знак согласия.
– Мы имеем полное право требовать, чтобы университет порвал связи с фашиствующими поджигателями войны, которые посылают наших детей убивать детей Вьетнама! У нас полное право и святая обязанность поставить администрацию университета на колени, закрыть университет до тех пор, пока наши требования не будут выполнены!
– «О нет, Тед! – воскликнула про себя Катя. – Что ты делаешь?»
Взбудораженная толпа, казалось, обрела волю, устремившись к рядам полиции.
– Охладим Спрул! Охладим Спрул! Охладим Спрул!
Катя не верила своим ушам. На жаргоне демонстрантов «охладим» означало закроем и захватим. Под «Спрулом» подразумевался Спрул-холл, главное административное здание в студенческом городке Беркли. Тед подстрекал своих последователей захватить нервный центр университета.
«А также сделать еще ряд вещей, – подумала Катя, – вроде хождения в неположенном месте, незаконный захват, нанесение ущерба частной собственности, и поскольку столкновение неизбежно, то нападение на полицейских и сопротивление аресту».
Лейтенант полиции с мегафоном сказал вслух то, о чем подумала Катя.
– Внимание! Если вы немедленно не разойдетесь, то будете арестованы. Если вы попытаетесь пересечь полицейскую линию, то будете арестованы. Если будете мешать полицейским выполнять свой долг, будете арестованы!
Неожиданно толпа смолкла. Коллективное сознание предупредило ее, что наступил момент истины. Все еще сохранялась возможность предотвратить кровопролитие и несчастье. Катя затаила дыхание. Единственными звуками, которые долетали до нее, были щелчки фотоаппаратов репортеров, снимавшие для газет Беркли «Барб», «Голос городка» и для национальных газет.
Катя видела, что Тед заколебался, как будто его загипнотизировали фотосъемки. Он знал, какой у него выбор: либо отвести людей назад, рискуя потерять свой наступательный, революционный образ, либо драматическим жестом бросить их вперед, что обеспечит ему заголовки по всей стране. В ожидании фотоаппараты нацелились на него.
Тед выбросил вперед сжатый кулак, откинул назад голову и гаркнул: «Охладим Спрул!»
Демонстранты рванулись вперед. Катя инстинктивно отступила, подавшись спиной в сторону холма. Она поскользнулась на траве, упала, но продолжала отползать на корточках. Когда она поднялась, то увидела, что идет схватка. Демонстранты пытались прорваться через полицейский заслон, а полицейские вступили в борьбу, размахивая дубинками. Крики боли и возгласы гнева раздавались отовсюду, где полицейские жестоко избивали всех, подвернувшихся под руку. Нескольким протестующим удалось прорваться через кордон, их по пятам преследовали полицейские.
Ноги у Кати подкашивались. Конечно, полицейских было меньше, даже с учетом солдат по борьбе с волнениями, которые присоединились к схватке. Она пыталась отыскать в толпе Теда, но безуспешно. Дрожа от страха, она подалась к тротуару, где лежала примерно дюжина окровавленных демонстрантов из первой ринувшейся волны, сбитых полицией с ног. Она проходила по очереди мимо них, всматриваясь в искаженные от боли лица.
Толпа взревела, когда услышала четкие хлопки взрывавшихся газовых снарядов. Через несколько секунд по улицам потянулся густой, едкий дым. Теперь у полицейских, надевших маски, появилось явное преимущество. Демонстранты кашляли, задыхались, слепо бежали куда попало, пытаясь спастись от газа. Они превратились в легкую добычу, и одного за другим их валили дубинками наземь.
Катя обернулась и увидела, как несколько демонстрантов с трудом пробивались сквозь клубы газа, их преследовали двое полицейских. Когда полицейские их догнали, то кровь брызнула из голов демонстрантов.
– Нет!
Не раздумывая, Катя прыгнула вперед и решительно встала Между преследователями и их жертвами.
– Я – адвокат…
– Пошла ты к такой-то матери, сука!
Полицейская дубинка саданула ей по локтю, парализовав руку. Второй удар пришелся ей чуть выше колен. Катя услышала свой вопль, потом свернулась в тугой клубок, пытаясь защитить тело от армейских бутс, которыми полицейский стал избивать ее. Кашляя и ловя ртом воздух, она кое-как откатилась в сторону и затихла, проехавшись щекой по асфальту, выплакивая вместе со слезами свою боль, гнев и унижение.
– Подождите минутку. Дайте мне взглянуть на нее.
Ее руки были за спиной в наручниках, плечи прижаты к грузовику для арестованных. Катя почувствовала, как ее повернули. Она узнала лейтенанта, который в мегафон пытался урезонить протестующих разойтись. Его лицо закоптилось, если не считать кусочка белой кожи с точками, где рот и нос закрывала противогазовая маска.
– Катя Мейзер, правильно?
– Правильно.
Ответ Кати больше напоминал карканье. В горле першило от слезоточивого газа.
– Я видел вас в отделении. Моя фамилия Крандал. Возможно, и вы заметили меня. – Лейтенант обратился к сержанту: – Освободите ее. Я хочу переговорить с ней.
Как только с ее рук сняли наручники, Катя рукавами блузки вытерла глаза.
– Сильно пристает, правда? – спросил он, проводя ее мимо работников «скорой помощи», которые оказывали помощь избитым и раненым. Некоторые из них лежали на носилках, другие сидели, глядя в пространство, не замечая ни боли, ни крови.
– Вот, положите на глаза, – предложил Крандал, протягивая ей прохладный влажный компресс. – Знаете, этого могло бы не произойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112