– спрашиваю, когда мы остаемся наедине.
– Ты погоди, братан. Идти, куда идти? Думаешь, поставил каракуль и отделался? Думаешь, все так просто, да? А шо ты на это скажешь, а, падлюка?
Чудной поднимает бумагу перед собой и вдруг стремительно рвет ее пополам, а потом сминает две половины, скатывает в ком и рвет снова…
Я тупо смотрю на его действия. Что-то застревает в горле и мешает дышать. Хочу что-то сказать, хочу спросить, почему, зачем он это делает – но слова упорно не желают выходить наружу. Перед глазами только руки Чудного, рвущие на мелкие клочки ненавистный документ, который я только что подписывал с таким трудом.
– Оп-па – и нету! Вишь, как оно просто, прохвесор? А ты думал, мне твоя бумажка нужна? Бабки нужны? Да я ж не идиот, братан! Типа я не знаю, что никому ничего ты бы этой бумажкой не доказал? И ты тоже это знаешь. А какого тогда обманул?
– Я не… я бы попытался…
– Нахрен мне твоя попытка нужна! Жить ты хотел, мудак, потому и обманул, вот что! Тока ниче у тебя не вышло, сука, потому шо я не хочу, шобы ты жил! Понял, да?
"…когда Чудной разберется, уже не с чем прикалываться будет…"
"Он мне пока живым нужен…"
Пока…
А в его руке уже оказывается пистолет.
– Мне не бумажка была нужна – я на твою морду посмотреть хотел, когда ты свой дерьмовый автограф выводить будешь. Как ты, падла, все свои убеждения продашь, тока шобы жить. Так вот – дешевка это, твои убеждения! Больше чем на пару минут жизни не потянет!
В моем поле зрения оказывается тот самый железный прут, с которым Чудной "искал" оружие. Если бы я был героем боевика, я бы сейчас сделал стремительное движение, схватил прут, долбанул его по башке, он бы потерял пистолет, а потом…
"Это тебе не фильм – это жизнь!"
А что мне мешает это сделать в реальной жизни, сейчас?
А вот этот самый пистолет и мешает. И еще – тело, неспособное на подобный рывок.
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
– Ты, сука, знаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь в людях веру! У них в жизни все и так черным-черно, и без просвета никакого. Они от болезней умирают, на крыши лезут и под машины бросаются! Так ведь не все бросаются, потому что верят, что будет когда-нить лучшее время. Что даже от неизлечимой болезни есть средство, и при самой паршивой жизни судьба может повернуться к лучшему. А тут приходят такие мудаки как ты, и говорят: излечения нет! Судьбы нет! И ваще – чудес, дорогие мои, не бывает! Смиритесь с этим, и живите, как можете! Так ведь не могут, братан! Не могут!.. Ты отбираешь у них надежду, а надежда, сам знаешь, умирает последней. Нет надежды – нет больше человека. Не может он жить без надежды на чудо! Вот ты же щас надеешься на чудо? Знаешь, сука, шо я выстрелю, а ведь надеешься, шо не выстрелю, а? Ну так напрасно надеешься! Потому что какого хрена ты должен жить, когда они умирают? Какого, я тя спрашиваю?!
Я не вижу ничего, кроме черного круга с отверстием посредине. Он, словно змея, парализует меня, не давая ни двигаться, ни говорить.
"Как змея… Ты же всегда боялся змей."
"Это не сверхспособность – это вещь!"
Нет никаких сверхспособностей! Не было, нет, и не будет… Как жаль, что это правда!..
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
"Не стреляйте в пианиста – он…"
"Не стреляйте…"
Щелчок – Чудной взвел курок.
– Молчишь, братан? Потому что нечего те сказать! Потому что я прав, а ты нет! Это у себя в кабинете ты мог прикалываться как хотел, а здесь мы играем по моим правилам.
"…не с чем прикалываться будет…"
– И в моих правилах написано, что игре конец пришел. Такие вот дела, прохвесор!
Я все еще смотрю в одну точку. Сейчас оттуда вылетит птичка. Птичка-синичка… И полетишь ты далеко-далеко, в теплые края…
"В края, из которых не возвращаются!"
– Ну ладно, братан, я ж те не зверь какой. В таких случаях последнее желание полагается. Или хоть последнее слово. Скажешь последнее слово? Ну скажи, что ты, блин, борец за справедливость, а я, эта… продажная девка империализма… Скажешь? Ну хоть че-та?
Хоть что-то… хоть бы он уже поскорее… зачем так долго…
"Солнышко в руках…" С другой стороны…
Приходят двое громил, и летит все…
– Дайте еще один… шанс…
Только когда Чудной отвечает, до меня доходит, что я произнес это вслух.
– Шанс, говоришь? Хорошо, прохвесор! Я даю тебе шанс. Радуйся – не каждый получает такой шанс. Шанс начать все с самого начала. С самого-самого начала. Ты же веришь… не, че это я, ты же у нас ни во что кроме науки не веришь. Куда уж тебе в это… переселение душ… А, один хрен! Мож, и выйдет из тя в следующей жизни че-нить стоящее. А не выйдет, так и не очень хотелось! Три!
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
– Два!
Валечка! Алешка! Как же так?.. Ведь нельзя же… Они же не переживут, они…
– Один!
Вот и все. Вот ты и получил доказательство. До конца жизни запомнил. Вот ведь как бывает…
– Пли!
Ба-бах!
Меня швыряет назад, и голова бьется о что-то твердое. Туман, радуга… Шум прибоя… Блаженство!
Куда я попал – в ад или в рай?
"Разве мог такой, как ты, попасть в рай?"
Ада нет. И рая нет. И реинкарнации тоже нет.
А что же тогда есть, если я все еще могу думать?
– Отомри, прохвесор! Я мимо стрельнул!
"Не верь ему! Сейчас ты успокоишься, а он выстрелит второй раз, и теперь уже – по-настоящему!.."
Только почему он так странно смеется?
– Эх, никчемный ты человек, братан! Пустышка!
Я начинаю различать черты его лица – и не вижу в них больше никакой злобы и агрессии, никакого желания мстить. Разве что любопытство – словно я какой-нибудь экспонат на выставке. Или подопытная морская свинка.
Но почему меня так задели эти его слова?
Потому что он сказал их без наигранной бравады, без всякого понта и желания намеренно унизить человека, как было до этого. Он просто сказал то, что подумал.
Потому что это правда!
– Сколько времени и сил я на тебя потратил! Сколько возможностей у тебя было! Сначала, когда они тебя взяли на улице. Потом – в машине. Потом – сразу после приезда на дачу. Дальше – когда ты лежал в подвале. Наконец, когда тебя притащили сюда. Но ты не использовал ни одной, ни одной!
Я четко слышу каждое слово, и все же смысл этих слов ускользает от меня, потому что тут же подменяется на другой – я все еще жив! И даже более того – откуда-то я знаю, что теперь мне уже ничего не угрожает, что теперь я останусь жить и дальше, что я наконец-то уйду отсюда, потому что…
Не знаю, почему. Но знаю, что так будет.
– А я рассчитывал, что даже у такого закоренелого скептика, как ты, может что-то прорезаться. Ты же хотел жить, хотел, как ничего и никогда больше не хотел, почему ты не боролся за свою жизнь? Почему, я тебя спрашиваю?!
Меня даже не удивляет, что Чудной говорит сейчас чистым языком, без всяких простоватых и нецензурных словечек.
1 2 3 4 5 6 7 8
– Ты погоди, братан. Идти, куда идти? Думаешь, поставил каракуль и отделался? Думаешь, все так просто, да? А шо ты на это скажешь, а, падлюка?
Чудной поднимает бумагу перед собой и вдруг стремительно рвет ее пополам, а потом сминает две половины, скатывает в ком и рвет снова…
Я тупо смотрю на его действия. Что-то застревает в горле и мешает дышать. Хочу что-то сказать, хочу спросить, почему, зачем он это делает – но слова упорно не желают выходить наружу. Перед глазами только руки Чудного, рвущие на мелкие клочки ненавистный документ, который я только что подписывал с таким трудом.
– Оп-па – и нету! Вишь, как оно просто, прохвесор? А ты думал, мне твоя бумажка нужна? Бабки нужны? Да я ж не идиот, братан! Типа я не знаю, что никому ничего ты бы этой бумажкой не доказал? И ты тоже это знаешь. А какого тогда обманул?
– Я не… я бы попытался…
– Нахрен мне твоя попытка нужна! Жить ты хотел, мудак, потому и обманул, вот что! Тока ниче у тебя не вышло, сука, потому шо я не хочу, шобы ты жил! Понял, да?
"…когда Чудной разберется, уже не с чем прикалываться будет…"
"Он мне пока живым нужен…"
Пока…
А в его руке уже оказывается пистолет.
– Мне не бумажка была нужна – я на твою морду посмотреть хотел, когда ты свой дерьмовый автограф выводить будешь. Как ты, падла, все свои убеждения продашь, тока шобы жить. Так вот – дешевка это, твои убеждения! Больше чем на пару минут жизни не потянет!
В моем поле зрения оказывается тот самый железный прут, с которым Чудной "искал" оружие. Если бы я был героем боевика, я бы сейчас сделал стремительное движение, схватил прут, долбанул его по башке, он бы потерял пистолет, а потом…
"Это тебе не фильм – это жизнь!"
А что мне мешает это сделать в реальной жизни, сейчас?
А вот этот самый пистолет и мешает. И еще – тело, неспособное на подобный рывок.
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
– Ты, сука, знаешь, что ты делаешь? Ты убиваешь в людях веру! У них в жизни все и так черным-черно, и без просвета никакого. Они от болезней умирают, на крыши лезут и под машины бросаются! Так ведь не все бросаются, потому что верят, что будет когда-нить лучшее время. Что даже от неизлечимой болезни есть средство, и при самой паршивой жизни судьба может повернуться к лучшему. А тут приходят такие мудаки как ты, и говорят: излечения нет! Судьбы нет! И ваще – чудес, дорогие мои, не бывает! Смиритесь с этим, и живите, как можете! Так ведь не могут, братан! Не могут!.. Ты отбираешь у них надежду, а надежда, сам знаешь, умирает последней. Нет надежды – нет больше человека. Не может он жить без надежды на чудо! Вот ты же щас надеешься на чудо? Знаешь, сука, шо я выстрелю, а ведь надеешься, шо не выстрелю, а? Ну так напрасно надеешься! Потому что какого хрена ты должен жить, когда они умирают? Какого, я тя спрашиваю?!
Я не вижу ничего, кроме черного круга с отверстием посредине. Он, словно змея, парализует меня, не давая ни двигаться, ни говорить.
"Как змея… Ты же всегда боялся змей."
"Это не сверхспособность – это вещь!"
Нет никаких сверхспособностей! Не было, нет, и не будет… Как жаль, что это правда!..
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
"Не стреляйте в пианиста – он…"
"Не стреляйте…"
Щелчок – Чудной взвел курок.
– Молчишь, братан? Потому что нечего те сказать! Потому что я прав, а ты нет! Это у себя в кабинете ты мог прикалываться как хотел, а здесь мы играем по моим правилам.
"…не с чем прикалываться будет…"
– И в моих правилах написано, что игре конец пришел. Такие вот дела, прохвесор!
Я все еще смотрю в одну точку. Сейчас оттуда вылетит птичка. Птичка-синичка… И полетишь ты далеко-далеко, в теплые края…
"В края, из которых не возвращаются!"
– Ну ладно, братан, я ж те не зверь какой. В таких случаях последнее желание полагается. Или хоть последнее слово. Скажешь последнее слово? Ну скажи, что ты, блин, борец за справедливость, а я, эта… продажная девка империализма… Скажешь? Ну хоть че-та?
Хоть что-то… хоть бы он уже поскорее… зачем так долго…
"Солнышко в руках…" С другой стороны…
Приходят двое громил, и летит все…
– Дайте еще один… шанс…
Только когда Чудной отвечает, до меня доходит, что я произнес это вслух.
– Шанс, говоришь? Хорошо, прохвесор! Я даю тебе шанс. Радуйся – не каждый получает такой шанс. Шанс начать все с самого начала. С самого-самого начала. Ты же веришь… не, че это я, ты же у нас ни во что кроме науки не веришь. Куда уж тебе в это… переселение душ… А, один хрен! Мож, и выйдет из тя в следующей жизни че-нить стоящее. А не выйдет, так и не очень хотелось! Три!
"Не стреляйте в пианиста – он играет, как умеет."
– Два!
Валечка! Алешка! Как же так?.. Ведь нельзя же… Они же не переживут, они…
– Один!
Вот и все. Вот ты и получил доказательство. До конца жизни запомнил. Вот ведь как бывает…
– Пли!
Ба-бах!
Меня швыряет назад, и голова бьется о что-то твердое. Туман, радуга… Шум прибоя… Блаженство!
Куда я попал – в ад или в рай?
"Разве мог такой, как ты, попасть в рай?"
Ада нет. И рая нет. И реинкарнации тоже нет.
А что же тогда есть, если я все еще могу думать?
– Отомри, прохвесор! Я мимо стрельнул!
"Не верь ему! Сейчас ты успокоишься, а он выстрелит второй раз, и теперь уже – по-настоящему!.."
Только почему он так странно смеется?
– Эх, никчемный ты человек, братан! Пустышка!
Я начинаю различать черты его лица – и не вижу в них больше никакой злобы и агрессии, никакого желания мстить. Разве что любопытство – словно я какой-нибудь экспонат на выставке. Или подопытная морская свинка.
Но почему меня так задели эти его слова?
Потому что он сказал их без наигранной бравады, без всякого понта и желания намеренно унизить человека, как было до этого. Он просто сказал то, что подумал.
Потому что это правда!
– Сколько времени и сил я на тебя потратил! Сколько возможностей у тебя было! Сначала, когда они тебя взяли на улице. Потом – в машине. Потом – сразу после приезда на дачу. Дальше – когда ты лежал в подвале. Наконец, когда тебя притащили сюда. Но ты не использовал ни одной, ни одной!
Я четко слышу каждое слово, и все же смысл этих слов ускользает от меня, потому что тут же подменяется на другой – я все еще жив! И даже более того – откуда-то я знаю, что теперь мне уже ничего не угрожает, что теперь я останусь жить и дальше, что я наконец-то уйду отсюда, потому что…
Не знаю, почему. Но знаю, что так будет.
– А я рассчитывал, что даже у такого закоренелого скептика, как ты, может что-то прорезаться. Ты же хотел жить, хотел, как ничего и никогда больше не хотел, почему ты не боролся за свою жизнь? Почему, я тебя спрашиваю?!
Меня даже не удивляет, что Чудной говорит сейчас чистым языком, без всяких простоватых и нецензурных словечек.
1 2 3 4 5 6 7 8