— А правда, что она скоро?… — закричал вдогонку Зайчиков, свесившись через перила. Но старик уже не слышал его.
Машина стояла в большом подвальном помещении. Когда-то, несколько лет назад, она целиком помещалась в комнате Свиридова на большом столе с резными ножками и суконным верхом. Потом машина выросла— и переехала на пол. Она заслонила окно, загородила книжный шкаф и совершенно вытеснила оставшееся от покойной жены трюмо. Когда машина стала покушаться на место, занимаемое кроватью, старик пошел в домоуправление и выпросил одну из пустовавших комнат подвала.
На его счастье, техник-смотритель был человек восторженный и очень желал хоть чем-нибудь помочь научному прогрессу. Поэтому комнату он дал, хотя до этого предполагал занять ее под склад. Он даже откомандировал в распоряжение Свиридова кружок “Умелые руки”, занимавшийся в том же подведомственном ему подвале. Как раз в тот момент, когда Свиридов мучительно размышлял, как ему справиться с переноской разросшейся машины, к нему в комнату ввалилась шумная ватага радиолюбителей и вообще технически грамотных ребят. В дверях торчали головы технически неграмотных.
Войти они не смели, но им очень хотелось если не помочь, то хотя бы поглядеть на удивительную машину.
Старик вначале засомневался. Уже десять лет — с тех пор как умерла его жена — он мало бывал на людях, все свое время отдавая усовершенствованию машины. Детей у старика не было. Машина была его единственным детищем, в котором все, до последнего винтика, было изготовлено его собственными руками. Но ребячьи глаза глядели так просительно-трогательно, что старик, скрепя сердце, разрешил ребятам помочь. Раскаиваться ему не пришлось. Переноска и монтаж машины на новом месте прошли благополучно, если не считать двух-трех разбитых радиоламп, сожженного трансформатора да неизвестно куда пропавшей красивой ручки от контактора. Впрочем, вскоре ручка нашлась в кармане у одного из технически неграмотных.
С легкой руки техника-смотрителя о машине узнал весь дом. Прослышал о ней и Зайчиков. Он явился в подвал, похмыкал, потом изрек: “Реникса”.
Обиженный старик стал защищать свое детище.
— Знаете, папаша, — с нежной улыбкой сказал Зайчиков, — у нас такую штуку весь институт строил — два академика, пять докторов. Не вышло. Не дошла еще наука. Вот так-то.
Однако эта отповедь ничуть не поколебала уверенности старика. Как раз в это время он вышел на пенсию. Времени у него стало много, и он целиком посвятил его улучшению машины. В голове у Свиридова постоянно появлялись новые идеи, которые он немедленно начинал претворять в жизнь. Поэтому постройка машины длилась довольно долго. Но все на свете имеет конец. Однажды наступил день, когда изобретатель, волнуясь, нажал кнопку пуска, и на панели машины загорелся большой зеленый глаз. Машина ожила.
Свиридов взял с табуретки пачку свежих газет и начал по одной опускать их в широкую щель на панели. Внутри раздалось довольное урчание. Зеленый глаз замигал и потух, потом зажегся снова. Тогда изобретатель засунул в щель последний номер “Огонька”.
Первые дни машина была неразборчива в чтении и принимала любую печатную продукцию. Но вскоре старик с удовлетворением заметил, что у машины начинает вырабатываться вкус. Она с удовольствием читала “Смену” и “Неделю”, любила журналы “Знамя” и “Советский экран”, но не выносила “Литературную Россию”. К “Новому миру” и “Октябрю” она относилась довольно сдержанно, зато вдумчиво прочитывала “Футбол—хоккей” и “За рубежом”. Ее любимыми журналами были “Знание—сила” и “Курьер ЮНЕСКО”.
Отсутствием аппетита машина не страдала. Зеленый глаз зажигался то и дело. Чтобы насытить машину, Свиридов покупал все газеты и журналы, какие только мог.
Когда-то очень давно студент-электротехник Свиридов мечтал стать писателем. Особенно это желание возросло после того, как его заметка “За чистоту в аудиториях!” была напечатана в институтской многотиражке. Он пробовал писать стихи, но редакции возвращали их. Одна из газет чуть не напечатала его очерк “Скромные герои хлебопечения”, но вовремя обнаружила, что автор выдумал наиболее яркие эпизоды из жизни героев-пекарей.
С годами стремление к творчеству приняло у Свиридова новое направление. Как большинство современников, он свято верил в точные науки, и в горячей битве “физиков” и “лириков” безоговорочно выступил на стороне тех, кто видел будущее человечества в интеграле, и презирал анапест. Бурное развитие кибернетики, теории информации, математической лингвистики и тому подобных наук привело его к мысли, что талант и гений — суть критические состояния оптимальных саморегулирующихся систем (себя он с присущей ему самокритичностью тоже причислял к оптимальным системам). Следующим логическим шагом было утверждение, что состояние гениальности можно запрограммировать. И Свиридов сделал этот шаг.
Конечно, Свиридов понимал, что программу, заложенную в него отцом и матерью при рождении, современная наука изменить не в силах. И он решил создать механического гения — машину, способную на литературное творчество.
Над идеей этой машины он трудился много лет. В конце концов на свет появилась стройная теория, впитавшая в себя итоги долгих ночных бдений, многочасовых поисков в библиотеках, проверок на электронной вычислительной машине “Ласточка—85”, к которой он как сменный инженер машиносчетной станции всегда имел свободный допуск. За эти годы Свиридов прочитал множество критических работ, изучил кучу учебников по теории и истории литературы, стилистике, лексике, фразеологии, орфографии и пунктуации. Он знал наизусть, каков процент глагольных окончаний в поэмах Маяковского и одах Ломоносова, он одолел двухтомный труд “Язык и стиль Толстого”, выучил наизусть брошюры “Некрасов как редактор” и “Горький как редактор”, проконспектировал статью “Партийная организация и партийная литература”, прочитал все стенограммы съездов писателей и передовицы “Литературной газеты” за последние десять лет.
В бесчисленных разноцветных ящиках, стоявших у него на столе, окне, комоде, даже под кроватью, хранились тысячи карточек, из которых можно было составить новую литературную энциклопедию томов на сорок. Картотека эта все время пополнялась и обновлялась.
Из многочисленных критических трудов Свиридов знал, что главные ошибки писателей — это отсутствие связи с массами, бегство от действительности, уход в психологизм, наносящие ущерб художественному описанию трудовых будней, аполитичность героев и противопоставление их коллективу. Возможность подобных ошибок следовало предусмотреть при составлении программы машины-романиста.
1 2 3 4