Я поймал себя на том, что смотрю на Торвальда, выпучив глаза. Ведь он был, можно считать, подростком, и на этой неделе не раз вел себя именно как подросток, то и дело теряя выдержку и нарушая дисциплину. Но вот наступили тяжелые времена — и он повзрослел на глазах. Мне бы такое вряд ли удалось за сто лет. Поэтому он заслуживал с моей стороны уважения, подобающего верному другу.
— Если ты считаешь, что это необходимо, — сказал я, — то я тебе верю. Но должен сообщить вам обоим кое о чем, что вам нужно знать.
Я коротко рассказал им о том, что случилось с Элизабет Лавлок, а потом был вынужден рассказать об этом сначала, потому что пришел Аймерик, который ничего не знал. С каждым разом, рассказывая об этой трагедии, я распалялся все сильнее. Видимо, меня, аквитанца, в данном случае особенно поразила та жестокость, с которой была убита donzelha. Но Торвальд и Пол были потрясены не меньше меня. Холодная ярость, вспыхнувшая в их глазах, яснее ясного сказала мне, что очень многое каледонское в душах моих новых друзей претерпело изменения.
— Я должен обязательно рассказать об этом Кларити и отцу, — заявил Аймерик. — Быть может, это поможет Кларити возмутиться и выйти из ступора. А у отца, пожалуй, могут возникнуть какие-то идеи, как быть с такими проявлениями насилия. Я только что говорил по интеркому с ПСП. Судя по всему, большая часть высокопоставленных политзаключенных в ближайшее время будет отпущена под домашний арест. Это означает, что я смогу навещать отца и Кларити, но им из дома отлучаться будет нельзя. Кроме того, в ближайшее время я намерен позвонить послу Шэну. Думаю, нужно ему все рассказать как есть.
Мы дружно кивнули. Пока Гуманитарный Совет был целиком и полностью на нашей стороне.
— Что ж, пойду звонить. — Аймерик медленно поднялся и кивнул Полу и Торвальду. — Постарайтесь сделать ваш манифест таким, чтобы к нему невозможно было подкопаться. А я… при нынешнем положении вещей я лишен слова, но зато имею возможность делать все, что пожелаю нужным, пользуясь привилегиями дипломатического иммунитета.
Пол и Торвальд вернулись к прерванному делу, а я спустился вниз. Оказалось, что образовалось сразу пять кризисных ситуаций, и Маргарет уже успешно разобралась со всеми, но тут возникла очередная заморочка.
— Нам нужно как можно скорее возобновить занятия, иначе «псипы» начнут вынуждать людей требовать обратно деньги, уплаченные за обучение. У тебя найдется время подумать над тем, как снова превратить Центр в учебное заведение из крупнейшего в Утилитопии Дома Еретиков?
Можете считать, что я проявил чистейшей воды милосердие. Можете также считать, что я решил потренироваться в искусстве флирта, дабы не утратить навыки оного. Но я сказал Маргарет, что о чем бы она меня ни попросила, я просто не в силах отказать ей. Она по обыкновению зарделась и от-. вела глаза, но была явно рада такому проявлению внимания с моей стороны. Я вдруг понял, что мне нравится доставлять ей радость. Когда она радовалась, внешне она становилась почти симпатичной.
Почти.
Я сидел наверху, за компьютером, пытаясь придумать, как же нам разместить всех таким образом, чтобы начать занятия в соответствии с обычным расписанием, как вдруг послышался робкий стук в дверь.
— Venetz, — рассеянно проговорил я.
Робко вошла запыхавшаяся Валери.
— Вы… ты занят?
— Невероятно, midons, но для тебя у меня всегда найдется минутка.
— Я просто хотела… хотела узнать, как у тебя дела.
Разница между Валери и Маргарет состояла в том, что обе они одинаково хорошо владели каледонской манерой кокетства (вернее было бы сказать, что эта манера никакого кокетства вообще не предусматривала), но при том, что Маргарет со мной вообще не кокетничала, а просто, в меру сил, общалась, Валери кокетничать пыталась, но это у нее не получалось. И все же я с удовольствием смотрел на ее чистую кожу, громадные сверкающие глаза и думал о том, что даже простое общение с такой красавицей может доставить удовольствие.
— Как у меня дела… — рассеянно проговорил я. — Устал, потому что то и дело недосыпаю, а работы столько, что непонятно, как с ней справиться. Но пока хотя бы «псипы» не могут ничего плохого сделать лично мне, так что положение у меня лучше, чем у кого-либо из вас, и поэтому я стараюсь выжать из него все, что только можно.
Тирада получилась еще более усталая и деловая, чем мне хотелось, и даже, если хотите, более каледонская.
Валери тепло улыбалась. Она опустила глаза и приобрела несколько загадочный вид. Для девушки-аквитанки такая попытка пококетничать была бы грубой и неумелой, но здесь, в Каледонии, многого стоила даже такая попытка.
— Я знаю, как ты много делаешь для всех нас. Но я хотела спросить тебя… Ты, случайно, не думал о нашем… джеме?
Слово «джем» она произнесла так, чтобы напомнить мне о его местном значении. Но зря она опасалась — я не забыл этого.
— Честно говоря, пока это было самым приятным, что мне здесь довелось пережить, — признался я. — Ты хотела что-то конкретное обсудить?
— Просто мне бы хотелось еще раз выступить с тобой.
Пол и Торвальд очень решительно занимаются манифестом нашего творческого объединения. Если все получится, то будет больше возможностей выступать, и… Ну, ты понимаешь.
Мне просто хотелось удостовериться в том, что ты не против.
— Будем считать, что мы осваиваем риторические вопросы?
Сам не знаю, с чего это мне вздумалось шутить. Может быть, я опасался того, что она вот-вот сделает мне более конкретное предложение, а может быть, совсем наоборот — того, что она мне такого предложения не сделает, и тогда я останусь один на один со своей дерзостью. Конечно, мне не хотелось, чтобы она уходила, и мне безумно нравилось любоваться легким румянцем, залившим ее щеки. При этом мне было положительно все равно, чем вызван румянец — смущением или волнением.
— Но пока Пол и Торвальд не доработают манифест, как мы, не побоюсь этого слова, истинные художники, сможем понять для себя, минималисты ли мы?
Если у «псипов» еще остались в Центре «жучки», то, думаю, от нашей беседы с Валери у них должны были дико разболеться головы.
— О, но… В общем, я думаю, что все художники и артисты — минималисты. Пол мне рассказывал об этом. У него глаза просто горели. Если бы ты его слышал… Он говорил о том, что искусство не имеет цели, что оно само — это цель. Вот это единственное, что я точно запомнила.
У нее глаза тоже горели. Но упоминание имени Пола заставило меня кое о чем вспомнить. Прежде всего мы находились в самой гуще тяжелейшего и опаснейшего политического кризиса. Пол был нужным и полезным работником, а Валери — увы, нет. Кроме того, судя по тому, о чем обмолвилась Маргарет, Валери отличалась способностью создавать вокруг себя хаос и являлась лишним источником переживания для Пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99