Видя тщетность своих усилий, продолжая рыдать, Айсулу Жумакановна медленно пошла к выходу.
– Сынок мой… Сынок мой… Что ты делаешь с матерью?.. На кого ты оставляешь свою мать… ненаглядный мой…
– Доченька… Разве можно оплакивать живого человека, как умершего? Так и беду накликать недолго. Не плачь, доченька, не плачь… Даст бог, все будет еще хорошо… – успокаивала молодую женщину Шаглан-апай.
Вдвоем с Шолпан они помогли Айсулу Жумакановне спуститься с лестницы, вывели из подъезда и усадили в машину. Машина с места рванулась вперед.
Наркес продолжал стоять в коридоре, глядя в проем оставшейся открытой двери. «Кто?! Кто?! Кто затеял все это? – в страшном молчании гневно кричал он себе. – О если б я знал, я разнес его вдребезги!» – Тяжело ступая, он подошел к двери и закрыл ее.
Через некоторое время вошли Шолпан и Шаглан-апай.
После всех треволнений ужинать сели поздно. Шаглан-апа хлопотала так, словно она накануне провинилась перед всеми. Наркес вел себя ровно, как обычно, словно ничего и не случилось. Юноша понимал, что своей чуткостью и тактичностью он хотел помочь ему освободиться от скованности и неловкости за все происшедшее, но тем не менее чувство вины угнетало его. Молча сидела за столом и Шолпан. После ужина все разошлись по своим комнатам. Баян снова остался наедине со своими мыслями. Весь вечер продумал о своем и Наркес. Как страшно, что он стал большим ученым. Снова, как и в те годы, когда он болел и погибал от недуга, его посетила черная зависть к судьбе простого человека, лишенного мук великой цели. Почему не стал он одним из многих рядовых специалистов, далеким от всяких мировых проблем? Почему он всю жизнь строит грандиозные планы? Почему он всю жизнь желает всего? Какая сила безжалостной железной рукой постоянно толкает его к сверхчеловеческим, титаническим дерзаниям, через все страдания и муки его судьбы? Почему все гении до него с беспощадной явственностью ощущали в своих судьбах ее указующий перст? И что это за сила?
Он думал о жизни и о себе. Ему тридцать два года. Его считают величайшим ученым. На многих языках мира о нем пишут монографии, трактаты, статьи. Быть может, сложат легенды. В глазах всех он – величайший мастер познания. А что, в сущности, он знает о таинстве жизни больше, чем любой из тех, которые боготворят его? Он искал ответа на мучивший его вопрос у всех великих мыслителей, творцов, философов, но не нашел его. Сейчас, в апогее славы и могущества, он знает об этом не больше, чем в первый день своего рождения. Что есть жизнь? Зачем человек рождается и куда он уходит? Почему в древние времена люди с нравственным максимализмом, борясь с обступавшими их со всех сторон злом и насилием, искренне веровали, что это и есть самое достойное для человека дело – стремиться к максимальной чистоте души? Почему гении творят, жертвуя всем: счастьем, семьями, здоровьем, жизнью своей наконец – лишь бы свершить нечто великое для человечества? И почему некоторые все колоссальнейшие силы человеческой души направляют только на благополучие своих семей и самих себя? Почему кто-то в чудовищных танталовых муках должен думать о человечестве, а другой только о себе? Почему?
И понял он одну истину, простую и сложную. Не для себя живет человек на земле. Каждый живет для человечества. Нравственные максималисты своим примером звали других к совершенству души. Гении творят не для себя, для человечества. Мать рождает дитя, продолжая этим самым род человеческий. Пахарь пашет землю, чтобы собрать обильный урожай для людей. Рабочий трудится, чтобы трудом своим возвысить и прославить Родину. И все это – для человечества.
Нет, не для себя живет человек. В суровом ритме труда, изо дня в день, из века в век он созидает человечество. Но каждый участвует в этом созидании в меру своих сил. И от этого непостижимо трудного и высокого долга перед людьми не убежать и не уйти никуда.
В эту ночь Наркес снова передумал о многом… Он лег спать поздно ночью, в одной комнате с Баяном.
15
Наркес провел с Баяном еще два дня. Юноше было по-прежнему тяжело, но он крепился из последних сил и уже не убегал никуда. Из комнаты, в которой он находился, время от времени доносились выкрики: «Я справлюсь!» – и один раз – плач. Жестокая психологическая борьба Баяна с индуктором продолжалась.
На третий день Наркес решил съездить в Институт. Поднявшись к себе, он поговорил с Динарой, доложившей, кто искал его за прошедшие два дня, и попросил ее:
– Позвоните, пожалуйста, Ахметову. Пусть принесет личные дела своих сотрудников и кандидатов в экстрасенсы. И еще вот что, – добавил он, – не пускайте, пожалуйста, никого, пока я буду занят.
Девушка кивнула.
В ожидании Ахметова с документами Наркес прошелся по кабинету. «Не отсюда ли приходит беда?» – думал он.
Через несколько минут с грудой папок пришел Ахметов. Он был, как всегда, в прекрасном настроении и безупречно одет. Новая, старательно отутюженная рубашка со стоячим, не гнущимся от обилия крахмала воротником, – весь его облик говорил о том, что этот человек был бесконечно далек от той великой драмы, в которую в последние дни был втянут Наркес.
– О, Наркес, привет, привет! Где ты был два дня? Похудел, что ли, немного? – участливо спрашивал он, положив папки на стол и пожимая Наркесу руку.
– Дела были разные… – Наркес сразу перешел к делу. – Я хотел познакомиться с личными делами твоих сотрудников и кандидатов в экстрасенсы. Давно я не интересовался твоей лабораторией…
– Пожалуйста, пожалуйста. Мы всегда рады, – с готовностью ответил Капан.
Его предупредительность почему-то раздражала Наркеса. «Ясный всегда, как весеннее солнышко. Ни тени сомнений…» – подумал он про себя.
Он склонился над папками и стал знакомиться с делами сотрудников и кандидатов в экстрасенсы. Честные, открытые лица смотрели на него с фотографий. Ни одной мысли не утаивали прямые взгляды молодых, большей частью, сотрудников и кандидатов.
«Может быть, все-таки сказать ему? – подумал Наркес. – Нет, вряд ли он сможет помочь, да еще в большом деле. Недалекий… К тому же правильно говорят в народе: «Слово, вылетевшее из уст, достигает сорока родов».
Капан, читавший подшивку «Советской культуры» за длинным столом, тихо откашлялся.
Кончив знакомиться с делами, Наркес вернул папки.
– Ну, как ребята? – с улыбкой спросил Капан.
– Хорошие ребята, – задумчиво ответил Наркес.
– Плохих не принимаем, – снова улыбнулся Капан.
Наркес молча кивнул. После ухода Капана он встал и поехал домой. Великая загадка индуктора осталась неразрешенной.
Наркес опять неотлучно находился рядом с юношей. В эти дни решалась не только судьба Баяна, но и его судьба – В эти дни решалась и судьба, быть может, величайшего за всю историю человечества открытия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80