Логично предположить, что они-то уж точно будут настороже и распознают любую ложь, однако как раз им можно внушить практически все. Наверное, вы обратили на это внимание, не так ли?
— Да.
Он сказал:
— Вот что я хотел вам сообщить: вчера вечером Крис не явился домой. Потому-то мама и расстроена больше обычного; а когда сегодня утром я забрал почту, то обнаружил там, адресованное ему письмо, в котором, как мне показалось, могло быть что-нибудь любопытное, и я аккуратно вскрыл его. — Он достал из кармана письмо и протянул мне. — Лучше прочитайте его сейчас, а на случай, если Крис вернется, хотя, по-моему, он вряд ли уже вернется, опять его запечатаю и положу в завтрашнюю почту.
— Почему ты так думаешь? — спросил я, взяв письмо.
— Ну, он ведь и правда Розуотер...
— Ты говорил с ним об этом?
— У меня не было возможности. С тех пор, как вы сообщили мне об этом, я его не видел.
Я посмотрел на письмо, которое держал в руке. На конверте стоял почтовый штемпель: Бостон, Массачусетс, двадцать седьмое декабря 1932 года, а адрес был надписан женским почерком, в котором было что-то детское:
«Мистеру Кристиану Йоргенсену, гостиница „Кортлэнд“, Нью-Йорк».
— Что надоумило тебя вскрыть его? — спросил я, вынимая письмо из конверта.
— Я не верю в интуицию, — ответил Гилберт, — но, по всей видимости, существуют такие вещи как разные запахи, звуки или, быть может, особенности почерка, которые не поддаются анализу и в которых не отдаешь себе отчета, однако они — эти вещи — иногда влияют на твои решения. Не знаю, что именно на меня повлияло — я просто почувствовал: это письмо может содержать ценную информацию.
— И часто тебя одолевают подобные чувства при виде семейной почты?
Он бросил на меня быстрый взгляд, словно пытаясь убедиться, не разыгрываю ли я его, и сказал:
— Не часто, но мне уже приходилось вскрывать их письма. Я же говорил вам, что занимаюсь изучением людей.
Я принялся читать письмо:
"Дорогой Вик!
Ольга написала мне, что ты опять находишься в Соединенных Штатах под именем Кристиан Йоргенсен и женат на другой женщине. Ты прекрасно знаешь, Вик, что это несправедливо, так же, как несправедливо было бросить меня на все эти годы, не подавая никаких признаков жизни. И не присылая денег. Я понимаю, что тебе необходимо было уехать в связи с неприятностями, которые ты имел с мистером Уайнантом, однако он, я уверена, уже давно забыл обо всем, и, по-моему, ты мог бы мне написать, поскольку, как тебе хорошо известно, я всегда была твоим другом и по-прежнему готова в любой момент сделать для тебя все, что в моих силах. Я не хочу сердить тебя, Вик, но мне необходимо с тобой увидеться. В воскресенье и понедельник по случаю Нового года я буду свободна от работы в магазине и приеду в Нью-Йорк в субботу вечером, чтобы поговорить с тобой. Напиши мне, в какое время и где ты будешь ждать меня, поскольку я не хочу причинять тебе неприятностей. Можешь быть в этом уверен, и напиши мне сразу же, чтобы я успела получить письмо вовремя.
Твоя настоящая жена,
Джорджия".
В письме был и обратный адрес.
Я сказал:
— Так-так-так, — и вложил письмо обратно в конверт. — И тебе удалось преодолеть искушение рассказать об этом матери?
— О, я знал, какова будет ее реакция. Вы же видели, что она вытворяла из-за тех пустяков, о которых вы ей сообщили. Как вы думаете, что мне следует предпринять по этому поводу?
— Тебе следует разрешить мне рассказать обо всем полиции.
Он с готовностью кивнул.
— Согласен, раз вы полагаете, что так будет лучше. Если хотите, можете показать им письмо.
— Спасибо, — сказал я и положил письмо в карман.
Он произнес:
— И вот еще что: у меня было немного морфия, около двадцати гран — я с ним экспериментировал, — и кто-то украл его.
— Каким образом экспериментировал?
— Принимал. Изучал эффект.
— Ну и как тебе понравился эффект? — спросил я.
— О, я и не рассчитывал, что он мне понравится. Мне просто хотелось знать, каков он. Я не люблю вещей, одурманивающих мозг. Поэтому я почти не пью и даже не курю. Хотя, собираюсь попробовать кокаин, поскольку предполагается, что он делает ум острее, верно?
— Предполагается. Кто, по-твоему, умыкнул морфий?
— Я подозреваю Дороти, так как на ее счет у меня есть теория. Поэтому я собираюсь к тетушке Элис на ужин: Дороти все еще у нее, и мне хочется проверить. Я могу вытянуть из сестры что угодно.
— Вообще-то, если она все время была там, — спросил я, — каким образом ей удалось...
— Вчера вечером она ненадолго заезжала домой, — ответил он, — а кроме того, я не знаю точно, когда морфий пропал. Сегодня я впервые за последние три-четыре дня открыл коробку, в которой он хранился.
— Дороти знала о том, что он у тебя есть?
— Да. Это одна из причин, по которой я подозреваю ее. Не думаю, что кто-либо еще мог его украсть. На Дороти я тоже экспериментировал.
— Ну и как, ей понравилось?
— О да, понравилось, однако, она бы и без того его взяла. Но я хотел спросить вас о другом: могла ли она пристраститься к наркотику за такое короткое время?
— Насколько короткое?
— Неделя... нет... десять дней.
— Вряд ли, если только она сама себя в этом не убедила. Много ты ей давал?
— Нет.
— Дай мне знать, когда все выяснишь, — сказал я. — Здесь я возьму такси. До скорого.
— Вы ведь еще приедете к нам сегодня, да?
— Если смогу. Может, тогда и увидимся.
— Да, — сказал он, — и огромное вам спасибо.
У ближайшей аптеки я остановился, чтобы позвонить Гилду, не ожидая, что застану его на службе, и надеясь узнать номер его домашнего телефона. Оказалось однако, что он все еще был там.
— Работаете допоздна, — сказал я.
Его «ага» прозвучало весьма оптимистично. Я прочел ему письмо Джорджии и продиктовал ее адрес.
— Хороший улов, — сказал он.
Я сообщил, что Йоргенсен со вчерашнего дня не появлялся дома.
— Думаете, мы найдем его в Бостоне? — спросил он.
— Либо там, — предположил я, — либо где-нибудь на юге — не знаю, как далеко ему удалось за это время удрать.
— Поищем и там, и там, — по-прежнему оптимистично сказал Гилд. — А у меня для вас тоже есть одна новость. Нашего друга Нанхейма с ног до головы начинили пулями тридцать второго калибра примерно через час после того, как он улизнул от нас; теперь он мертв — мертвее не бывает. Стреляли, похоже, из того же пистолета, из которого прикончили секретаршу Вулф. — В данный момент эксперты сравнивают пули. Думаю, сейчас Нанхейм жалеет, что не остался и не поговорил с нами.
XX
Когда я вернулся домой, Нора держала в одной руке кусок холодной утки, а другой рукой собирала картинку-головоломку.
— Я думала, ты остался жить у нее, — сказала она. — Ты ведь был когда-то сыщиком: найди мне коричневатый кусочек, напоминающий по форме улитку с длинной шеей.
— Кусочек утки или головоломки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Да.
Он сказал:
— Вот что я хотел вам сообщить: вчера вечером Крис не явился домой. Потому-то мама и расстроена больше обычного; а когда сегодня утром я забрал почту, то обнаружил там, адресованное ему письмо, в котором, как мне показалось, могло быть что-нибудь любопытное, и я аккуратно вскрыл его. — Он достал из кармана письмо и протянул мне. — Лучше прочитайте его сейчас, а на случай, если Крис вернется, хотя, по-моему, он вряд ли уже вернется, опять его запечатаю и положу в завтрашнюю почту.
— Почему ты так думаешь? — спросил я, взяв письмо.
— Ну, он ведь и правда Розуотер...
— Ты говорил с ним об этом?
— У меня не было возможности. С тех пор, как вы сообщили мне об этом, я его не видел.
Я посмотрел на письмо, которое держал в руке. На конверте стоял почтовый штемпель: Бостон, Массачусетс, двадцать седьмое декабря 1932 года, а адрес был надписан женским почерком, в котором было что-то детское:
«Мистеру Кристиану Йоргенсену, гостиница „Кортлэнд“, Нью-Йорк».
— Что надоумило тебя вскрыть его? — спросил я, вынимая письмо из конверта.
— Я не верю в интуицию, — ответил Гилберт, — но, по всей видимости, существуют такие вещи как разные запахи, звуки или, быть может, особенности почерка, которые не поддаются анализу и в которых не отдаешь себе отчета, однако они — эти вещи — иногда влияют на твои решения. Не знаю, что именно на меня повлияло — я просто почувствовал: это письмо может содержать ценную информацию.
— И часто тебя одолевают подобные чувства при виде семейной почты?
Он бросил на меня быстрый взгляд, словно пытаясь убедиться, не разыгрываю ли я его, и сказал:
— Не часто, но мне уже приходилось вскрывать их письма. Я же говорил вам, что занимаюсь изучением людей.
Я принялся читать письмо:
"Дорогой Вик!
Ольга написала мне, что ты опять находишься в Соединенных Штатах под именем Кристиан Йоргенсен и женат на другой женщине. Ты прекрасно знаешь, Вик, что это несправедливо, так же, как несправедливо было бросить меня на все эти годы, не подавая никаких признаков жизни. И не присылая денег. Я понимаю, что тебе необходимо было уехать в связи с неприятностями, которые ты имел с мистером Уайнантом, однако он, я уверена, уже давно забыл обо всем, и, по-моему, ты мог бы мне написать, поскольку, как тебе хорошо известно, я всегда была твоим другом и по-прежнему готова в любой момент сделать для тебя все, что в моих силах. Я не хочу сердить тебя, Вик, но мне необходимо с тобой увидеться. В воскресенье и понедельник по случаю Нового года я буду свободна от работы в магазине и приеду в Нью-Йорк в субботу вечером, чтобы поговорить с тобой. Напиши мне, в какое время и где ты будешь ждать меня, поскольку я не хочу причинять тебе неприятностей. Можешь быть в этом уверен, и напиши мне сразу же, чтобы я успела получить письмо вовремя.
Твоя настоящая жена,
Джорджия".
В письме был и обратный адрес.
Я сказал:
— Так-так-так, — и вложил письмо обратно в конверт. — И тебе удалось преодолеть искушение рассказать об этом матери?
— О, я знал, какова будет ее реакция. Вы же видели, что она вытворяла из-за тех пустяков, о которых вы ей сообщили. Как вы думаете, что мне следует предпринять по этому поводу?
— Тебе следует разрешить мне рассказать обо всем полиции.
Он с готовностью кивнул.
— Согласен, раз вы полагаете, что так будет лучше. Если хотите, можете показать им письмо.
— Спасибо, — сказал я и положил письмо в карман.
Он произнес:
— И вот еще что: у меня было немного морфия, около двадцати гран — я с ним экспериментировал, — и кто-то украл его.
— Каким образом экспериментировал?
— Принимал. Изучал эффект.
— Ну и как тебе понравился эффект? — спросил я.
— О, я и не рассчитывал, что он мне понравится. Мне просто хотелось знать, каков он. Я не люблю вещей, одурманивающих мозг. Поэтому я почти не пью и даже не курю. Хотя, собираюсь попробовать кокаин, поскольку предполагается, что он делает ум острее, верно?
— Предполагается. Кто, по-твоему, умыкнул морфий?
— Я подозреваю Дороти, так как на ее счет у меня есть теория. Поэтому я собираюсь к тетушке Элис на ужин: Дороти все еще у нее, и мне хочется проверить. Я могу вытянуть из сестры что угодно.
— Вообще-то, если она все время была там, — спросил я, — каким образом ей удалось...
— Вчера вечером она ненадолго заезжала домой, — ответил он, — а кроме того, я не знаю точно, когда морфий пропал. Сегодня я впервые за последние три-четыре дня открыл коробку, в которой он хранился.
— Дороти знала о том, что он у тебя есть?
— Да. Это одна из причин, по которой я подозреваю ее. Не думаю, что кто-либо еще мог его украсть. На Дороти я тоже экспериментировал.
— Ну и как, ей понравилось?
— О да, понравилось, однако, она бы и без того его взяла. Но я хотел спросить вас о другом: могла ли она пристраститься к наркотику за такое короткое время?
— Насколько короткое?
— Неделя... нет... десять дней.
— Вряд ли, если только она сама себя в этом не убедила. Много ты ей давал?
— Нет.
— Дай мне знать, когда все выяснишь, — сказал я. — Здесь я возьму такси. До скорого.
— Вы ведь еще приедете к нам сегодня, да?
— Если смогу. Может, тогда и увидимся.
— Да, — сказал он, — и огромное вам спасибо.
У ближайшей аптеки я остановился, чтобы позвонить Гилду, не ожидая, что застану его на службе, и надеясь узнать номер его домашнего телефона. Оказалось однако, что он все еще был там.
— Работаете допоздна, — сказал я.
Его «ага» прозвучало весьма оптимистично. Я прочел ему письмо Джорджии и продиктовал ее адрес.
— Хороший улов, — сказал он.
Я сообщил, что Йоргенсен со вчерашнего дня не появлялся дома.
— Думаете, мы найдем его в Бостоне? — спросил он.
— Либо там, — предположил я, — либо где-нибудь на юге — не знаю, как далеко ему удалось за это время удрать.
— Поищем и там, и там, — по-прежнему оптимистично сказал Гилд. — А у меня для вас тоже есть одна новость. Нашего друга Нанхейма с ног до головы начинили пулями тридцать второго калибра примерно через час после того, как он улизнул от нас; теперь он мертв — мертвее не бывает. Стреляли, похоже, из того же пистолета, из которого прикончили секретаршу Вулф. — В данный момент эксперты сравнивают пули. Думаю, сейчас Нанхейм жалеет, что не остался и не поговорил с нами.
XX
Когда я вернулся домой, Нора держала в одной руке кусок холодной утки, а другой рукой собирала картинку-головоломку.
— Я думала, ты остался жить у нее, — сказала она. — Ты ведь был когда-то сыщиком: найди мне коричневатый кусочек, напоминающий по форме улитку с длинной шеей.
— Кусочек утки или головоломки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53