И он помогал Красному Кресту, вывозил пострадавших из района бедствия в соседние городки; работы было и здесь хоть отбавляй.
Путь дьявола был хорошо виден. Он двигался в своих семимильных сапогах не прямо, метался по полям, напропалую шагал через лес, иногда, сменив гнев на милость, выходил на дорогу и мчался по ней до первого поворота, а там опять пускался во все тяжкие. Кое-где его путь отмечало поле хлопчатника по виду в полном цвету, на самом же деле усеянное клочьями ваты из сотен одеял и матрасов, возвращенной сюда ураганом.
У груды бревен, которые были недавно негритянским домишком, доктор на минуту остановился послушать разговор двух репортеров с двумя оробевшими негритятами. Старая бабка с перевязанной головой сидела в качалке посреди развалин, что-то жевала беззубым ртом и без остановки качалась.
— Через какую же реку вас перенесло ураганом? — спросил один репортер.
— Через эту.
— Эту?!
Малыши поглядели на бабушку, ища подмоги. — Эту самую, за вашей спиной, — сказала старуха. Газетчики с презрением взглянули на грязный ручей шириной в четыре ярда.
— И это река?!
— Река Менада. Она называлась так, еще когда я девчонкой была. Да, сэр, река Менада. Этих мальчишек перенесло через нее и опустило на том берегу, и у них даже синяков нет. А на меня вот упала печь, — закончила старуха и пощупала голову.
— Только и всего? — возмутился репортер помоложе. — Перенесло через эту речонку! А сто двадцать миллионов людей, введенных в заблуждение, считают…
— Да, да, ребята, — вмешался доктор Джанни. — Для наших мест это настоящая, очень хорошая река, А мальчишки вырастут, и она станет шире.
Он бросил старухе монету и поехал дальше. Проезжая мимо деревенской церкви, он остановился и посчитал свежие бурые холмики, пятнавшие зеленое кладбище. Он приближался к эпицентру бедствия. Здесь стоял дом Хауденов, где погибло трое; на его месте осталась груда обломков, длинная печная труба и уцелевшее по иронии судьбы пугало на огороде. Через дорогу среди руин важно расхаживал по крышке пианино горластый петух, карауля свое имущество: чемоданы, сапоги, консервные банки, книги, календари, циновки, стулья, оконные рамы, помятый репродуктор, безногую швейную машину. И всюду одеяла, матрасы, подушки, покореженные пружины, — он никогда раньше не задумывался, как много времени человек проводит в постели. Там и здесь на лугу опять пасутся коровы, лошади, многие в рыжих пятнах йода. На некотором расстоянии друг от друга разбиты палатки Красного Креста. Возле одной доктор заметил Элен Кирлайн, сидит со своим серым котенком на руках. Знакомая картина — груда бревен, точно постройка из кубиков, разрушенная закапризничавшим ребенком, — поведала доктору о происшедшей здесь трагедии. Сердце у него сжалось.
— Здравствуй, малышка, — сказал доктор ласково. — Понравился твоей киске торнадо?
— Нет, не понравился.
— Что она делала?
— Мяукала.
— А-а.
— Она хотела убежать, а я как навалюсь на нее. Она даже меня поцарапала.
Доктор взглянул на палатку Красного Креста.
— Кто сейчас за тобой смотрит?
— Женщина из Красного Креста и миссис Уэллс, — ответила девочка. — Папу моего ранило. Он заслонил меня своим телом, а я котенка. Папу увезли в Бирмингем, в больницу. Он скоро вернется и построит нам новый дом.
Жалость захлестнула доктора. Он знал, отец Элен не построит больше ни одного дома. Этим утром он умер. Девочка осталась одна и не ведала этого. Над ней, вокруг нее простиралась вселенная, черная, холодная, равнодушная. Она подняла милое доброе личико и доверчиво поглядела на доктора.
— У тебя есть еще какая-нибудь родня? — спросил он.
— Не знаю.
— Зато у тебя есть киска.
— Но ведь это всего-навсего котенок, — возразила девочка и, устыдившись собственного предательства, покрепче прижала к себе свое сокровище.
— Трудно, наверное, растить котенка?
— Очень легко, — поспешила ответить девочка. — С ним никаких хлопот. Он совсем мало ест.
Доктор сунул руку в карман, но, передумав, сказал:
— Знаешь, малышка, я на обратном пути заеду сюда, и мы с тобой все обсудим. Смотри ухаживай за киской получше.
— Ладно, — беспечно ответила девочка.
Доктор поехал дальше. Следующий раз он остановился у дома, не тронутого ураганом. Его хозяин Уолт Каппе чистил на крыльце ружье.
— Что делаешь, Уолт? Готовишь оружие для другого торнадо?
— Другого не будет.
— Ну, не скажи. Видишь, как небо темнеет.
Уолт шлепнул ладонью по ружью и засмеялся.
— Не раньше чем через сотню лет. Это я для мародеров. Их тут немало кругом рыскает. И не только черные. Будете в городе, скажите, чтобы прислали полицию.
— Скажу. Вы, я вижу, не пострадали.
— Слава Богу. Шестеро нас, и все целы. Одну курицу унесло. Должно, до сих пор где-нибудь крутит.
Доктор повернул в город. Какое-то гнетущее чувство давило его. «Это погода, — подумал он. — Воздух такой же тяжелый, как было в субботу».
Вот уже месяц доктор чувствовал неодолимое желание покинуть эти места навсегда. Еще недавно этот сельский край манил покоем. Когда импульс, оторвавший его от засыхающего корня, исчерпал себя, он вернулся сюда отдыхать, любоваться цветущей землей, жить в ладу с собой и соседями. Покой! Он был уверен: ссора с родными не забудется; как раньше, теперь уж не будет, осадок горечи не пройдет. И на его глазах мирная земля обратилась в землю скорби. Покоя здесь нет. Прочь отсюда!
По дороге он нагнал Бэча Джанни, шагавшего в город.
— Я шел к тебе, — сказал Бэч, насупившись. — Ты все-таки сделал операцию Пинки?
— Садись. Да, сделал. Ты откуда знаешь?
— Доктор Берер сказал.
Бэч метнул на доктора быстрый взгляд, в котором явно сквозило недоверие.
— Нам сказали, он не протянет до вечера.
— Мне жаль твою мать.
Бэч недобро засмеялся:
— Как же, жаль!
— Я сказал: мне жаль твою мать, — резко повторил доктор.
— Слышал.
Минуту ехали молча.
— Автомобиль свой нашел?
— Нашел, — Бэч горько усмехнулся, — только автомобилем его больше не назовешь. А ведь я мог за двадцать пять центов застраховать его от торнадо, — голос Бэча дрожал от негодования, — и не застраховал. Всего двадцать пять центов. Но какой дурак страховался тогда от торнадо.
Быстро темнело, на юге погромыхивало.
— Надеюсь, — сказал Бэч, сощурившись, — ты перед операцией ничего не пил?
— Послушай, Бэч, — медленно произнес доктор, — ведь правда было очень гнусно с моей стороны накликать торнадо?
Он понимал, что ирония сказанного вряд ли дойдет до Бэча; но все-таки, ожидая ответа, взглянул на племянника. Лицо у того побелело, рот раскрылся, выпученные глаза устремились вдаль; из груди его вырвался хрип. Как-то сразу обмякнув, он бессильно махнул рукой, и доктор увидел: впереди, меньше чем в миле, огромная черная туча застилала небо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Путь дьявола был хорошо виден. Он двигался в своих семимильных сапогах не прямо, метался по полям, напропалую шагал через лес, иногда, сменив гнев на милость, выходил на дорогу и мчался по ней до первого поворота, а там опять пускался во все тяжкие. Кое-где его путь отмечало поле хлопчатника по виду в полном цвету, на самом же деле усеянное клочьями ваты из сотен одеял и матрасов, возвращенной сюда ураганом.
У груды бревен, которые были недавно негритянским домишком, доктор на минуту остановился послушать разговор двух репортеров с двумя оробевшими негритятами. Старая бабка с перевязанной головой сидела в качалке посреди развалин, что-то жевала беззубым ртом и без остановки качалась.
— Через какую же реку вас перенесло ураганом? — спросил один репортер.
— Через эту.
— Эту?!
Малыши поглядели на бабушку, ища подмоги. — Эту самую, за вашей спиной, — сказала старуха. Газетчики с презрением взглянули на грязный ручей шириной в четыре ярда.
— И это река?!
— Река Менада. Она называлась так, еще когда я девчонкой была. Да, сэр, река Менада. Этих мальчишек перенесло через нее и опустило на том берегу, и у них даже синяков нет. А на меня вот упала печь, — закончила старуха и пощупала голову.
— Только и всего? — возмутился репортер помоложе. — Перенесло через эту речонку! А сто двадцать миллионов людей, введенных в заблуждение, считают…
— Да, да, ребята, — вмешался доктор Джанни. — Для наших мест это настоящая, очень хорошая река, А мальчишки вырастут, и она станет шире.
Он бросил старухе монету и поехал дальше. Проезжая мимо деревенской церкви, он остановился и посчитал свежие бурые холмики, пятнавшие зеленое кладбище. Он приближался к эпицентру бедствия. Здесь стоял дом Хауденов, где погибло трое; на его месте осталась груда обломков, длинная печная труба и уцелевшее по иронии судьбы пугало на огороде. Через дорогу среди руин важно расхаживал по крышке пианино горластый петух, карауля свое имущество: чемоданы, сапоги, консервные банки, книги, календари, циновки, стулья, оконные рамы, помятый репродуктор, безногую швейную машину. И всюду одеяла, матрасы, подушки, покореженные пружины, — он никогда раньше не задумывался, как много времени человек проводит в постели. Там и здесь на лугу опять пасутся коровы, лошади, многие в рыжих пятнах йода. На некотором расстоянии друг от друга разбиты палатки Красного Креста. Возле одной доктор заметил Элен Кирлайн, сидит со своим серым котенком на руках. Знакомая картина — груда бревен, точно постройка из кубиков, разрушенная закапризничавшим ребенком, — поведала доктору о происшедшей здесь трагедии. Сердце у него сжалось.
— Здравствуй, малышка, — сказал доктор ласково. — Понравился твоей киске торнадо?
— Нет, не понравился.
— Что она делала?
— Мяукала.
— А-а.
— Она хотела убежать, а я как навалюсь на нее. Она даже меня поцарапала.
Доктор взглянул на палатку Красного Креста.
— Кто сейчас за тобой смотрит?
— Женщина из Красного Креста и миссис Уэллс, — ответила девочка. — Папу моего ранило. Он заслонил меня своим телом, а я котенка. Папу увезли в Бирмингем, в больницу. Он скоро вернется и построит нам новый дом.
Жалость захлестнула доктора. Он знал, отец Элен не построит больше ни одного дома. Этим утром он умер. Девочка осталась одна и не ведала этого. Над ней, вокруг нее простиралась вселенная, черная, холодная, равнодушная. Она подняла милое доброе личико и доверчиво поглядела на доктора.
— У тебя есть еще какая-нибудь родня? — спросил он.
— Не знаю.
— Зато у тебя есть киска.
— Но ведь это всего-навсего котенок, — возразила девочка и, устыдившись собственного предательства, покрепче прижала к себе свое сокровище.
— Трудно, наверное, растить котенка?
— Очень легко, — поспешила ответить девочка. — С ним никаких хлопот. Он совсем мало ест.
Доктор сунул руку в карман, но, передумав, сказал:
— Знаешь, малышка, я на обратном пути заеду сюда, и мы с тобой все обсудим. Смотри ухаживай за киской получше.
— Ладно, — беспечно ответила девочка.
Доктор поехал дальше. Следующий раз он остановился у дома, не тронутого ураганом. Его хозяин Уолт Каппе чистил на крыльце ружье.
— Что делаешь, Уолт? Готовишь оружие для другого торнадо?
— Другого не будет.
— Ну, не скажи. Видишь, как небо темнеет.
Уолт шлепнул ладонью по ружью и засмеялся.
— Не раньше чем через сотню лет. Это я для мародеров. Их тут немало кругом рыскает. И не только черные. Будете в городе, скажите, чтобы прислали полицию.
— Скажу. Вы, я вижу, не пострадали.
— Слава Богу. Шестеро нас, и все целы. Одну курицу унесло. Должно, до сих пор где-нибудь крутит.
Доктор повернул в город. Какое-то гнетущее чувство давило его. «Это погода, — подумал он. — Воздух такой же тяжелый, как было в субботу».
Вот уже месяц доктор чувствовал неодолимое желание покинуть эти места навсегда. Еще недавно этот сельский край манил покоем. Когда импульс, оторвавший его от засыхающего корня, исчерпал себя, он вернулся сюда отдыхать, любоваться цветущей землей, жить в ладу с собой и соседями. Покой! Он был уверен: ссора с родными не забудется; как раньше, теперь уж не будет, осадок горечи не пройдет. И на его глазах мирная земля обратилась в землю скорби. Покоя здесь нет. Прочь отсюда!
По дороге он нагнал Бэча Джанни, шагавшего в город.
— Я шел к тебе, — сказал Бэч, насупившись. — Ты все-таки сделал операцию Пинки?
— Садись. Да, сделал. Ты откуда знаешь?
— Доктор Берер сказал.
Бэч метнул на доктора быстрый взгляд, в котором явно сквозило недоверие.
— Нам сказали, он не протянет до вечера.
— Мне жаль твою мать.
Бэч недобро засмеялся:
— Как же, жаль!
— Я сказал: мне жаль твою мать, — резко повторил доктор.
— Слышал.
Минуту ехали молча.
— Автомобиль свой нашел?
— Нашел, — Бэч горько усмехнулся, — только автомобилем его больше не назовешь. А ведь я мог за двадцать пять центов застраховать его от торнадо, — голос Бэча дрожал от негодования, — и не застраховал. Всего двадцать пять центов. Но какой дурак страховался тогда от торнадо.
Быстро темнело, на юге погромыхивало.
— Надеюсь, — сказал Бэч, сощурившись, — ты перед операцией ничего не пил?
— Послушай, Бэч, — медленно произнес доктор, — ведь правда было очень гнусно с моей стороны накликать торнадо?
Он понимал, что ирония сказанного вряд ли дойдет до Бэча; но все-таки, ожидая ответа, взглянул на племянника. Лицо у того побелело, рот раскрылся, выпученные глаза устремились вдаль; из груди его вырвался хрип. Как-то сразу обмякнув, он бессильно махнул рукой, и доктор увидел: впереди, меньше чем в миле, огромная черная туча застилала небо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102