..
Второй секретарь по пропаганде, Кучин, долго увязывал свадьбу Насти с международным положением, с посягательствами империалистов...
Однако дальше пошло быстрей, так как Тужиков, председатель райпотребсоюза, речей гладко говорить не умел: колупнул международное положение спутался, завязал было речь о светлом будущем - и тут спутался, махнул рукой и рявкнул:
- Горька-а!!
И столы охотно подхватили:
- Го-орь-ка-а!!
Костя, путаясь в невестиной газовой накидке, послушно потянулся к Насте, клюнул носом в щеку.
- Э-що горь-ка-а!!
Снова клюнул.
Тут кончилась организованность, начался разброд, чокались кто с кем хотел:
- Ой, кум, будь здоров!
- Пашка, едрена-матрена! Забыл? Дотянись!
Пробовали говорить речи в честь гостей, но не получилось, хотя за их здоровье охотно пили.
Грянули дружно две сыгравшиеся гармошки, молодежь зашевелилась, полезла танцевать, но танцы сбил шофер Женька Кручинин со своей Глашкой. Женька выскочил и начал выкаблучивать - мелькали начищенные голенища, летали ладони, моталась разлохмаченная голова, с разгона врастал в землю перед Глашкой:
Эх, хвать да похвать
Я в прямом расстройстве!
Надоть бы свинарку сватать
Ту, что попородистей!
Глашка, чернявая, узкобедрая - сама в невесты годна, хотя и двое детей, - каменея в бровях, вихляя плечиками, плыла, потрясая скомканным платочком в руке:
Ой, мил соколок,
Не держу за локоток:
Приживи свинарочке
Свиночек три парочки...
А их, припадая на колено, фотографировал репортер из областной газеты.
- Товарищи! Граждане! Упустили!! - надрывался Артемий Богданович. Товарищи! Выпить забыли!
- Не забыли - пьем!
- За здоровье забыли выпить! За мать Насти! За ту, которая родила нам, которая для нас вырастила...
- Ура-а Анне Егоровне!
- Ур-ра-а!!
Для всех неожиданно вынырнула пригнувшаяся к столу старушка. Фотограф из газеты сломя голову кинулся к ней... Вынырнула и снова канула, снова куролесил Женька, сверкая начищенными голенищами.
До самого вечера было шумно и весело над рекой Курчавкой, но праздник не дорос до того горячего уровня, когда враги нежно мирятся, а друзья ссорятся. Только деда Исая вывели из-за стола - слишком ослаб, - уложили под ближайший куст, сняли тесные ботинки, чтоб не жали. Да председатель райпотребсоюза Тужиков вдруг вспомнил, что он несчастлив в жизни, и пошел было к реке топиться, но и его отговорили вовремя.
Настя была трезва, сидела за столом как связанная, а Костя обнимал за плечи Артемия Богдановича, втолковывая ему:
- Первый человек у нас - она! - и указывал на Настю. - Второй - ты. А третий - я!
Артемий Богданович, красный, маслянистый, довольный всем, ухмылялся:
- Может быть, может быть... Я ведь, сам знаешь, в гору-то не ползу, могу и без номера походить.
- Нет, ты второй человек. Признаю! Она - первая! А третий - я!
На берегу реки вечер кончился, начинался по деревням. Далеко за полночь надрывались гармошки во славу Насти в девичестве Сыроегиной, ныне Неспановой. Далеко за полночь кипел праздник - и враги мирились, и друзья ссорились.
14
Ранним утром бежала сломя голову на свинарник, затапливала печь под котлом и, пока котел закипал, опять сломя голову мчалась домой, чтоб успеть накормить Костю, проводить его на работу.
А дома ее встречал музыкой пущенный на полную силу приемник, и Костя, уставясь в зеркало, гримасничая, брился, и мать словно бы ожила, воевала с ухватами, тащила к столу топленое молоко.
Костя, робкий, нескладный, какой-то ломкий, и Настя рядом с ним чувствовала себя грубой, сильной, с каждым днем все ощутимей материнская ответственность за него, и, когда уходил из дому, почему-то боялась - а не случится ли там на стороне с ним беды, хотя знала: какая беда, занимается, как и занимался, сельсоветовскими делами. Мало-помалу приходила вера, что не случайно к ней потянулся Костя, что без нее ему трудно, а значит - прочно, значит - надолго, не упорхнет.
До сих пор бабью жалостливость тратила на какого-нибудь полудохлого поросенка, больше некуда, кто ее примет, эту неизбывную жалостливость, кому нужна? Сейчас ее принимает, по ночам, косноязыча от удивления, шепчет:
- Жару в тебе, что в печи, право.
И Настя бешено крутилась между домом и свинарником - ни минуты свободной, некогда оглянуться по сторонам. Вот это жизнь! Даже загадай раньше не смогла бы представить лучше.
А давно уже газеты из номера в номер печатали статьи и заметки под общей шапкой: "Навстречу областному совещанию животноводов!" Давно уже в колхозной конторе подбивали итоги: за такой-то квартал надоено, выращено, продано... И где-то в незнакомом Насте Густоборовском районе жила соперница, тоже свинарка, тоже знатная, знатнее Насти, потому что гремела по области давно, потому что и теперь приплод у нее больше, потому что в свое время была награждена орденом, - Ольга Карпова! С полгода назад Настя и думать не думала с ней сравняться - высока, рукой не достанешь. А теперь Артемий Богданович сказал без обиняков: "Вызывай ее на соревнование, не робей, воробей!" Помог составить Насте письмо.
И, как всегда, Артемий Богданович не остановился на полдороге: "Мало сделать похвальное дело - надо добиться, чтоб за него похвалили..." И он добился, что Настино письмо напечатали сразу в трех газетах: у себя в Загарье, в незнакомом Густоборье и в области.
- И наши утки по верхам летают. - Артемий Богданович потирал руки.
Он поднимал Настю, а сам-то говорил: "Умный в гору не пойдет..." И Настя смутно понимала - хитер, удобно для него посылать в гору кого-то другого, попробуй только попрекнуть: с молоком недовыполнил, с зерном заминка - ан нет, обождите, мы другим славны, все разом не охватишь. Под горой сиди, а на горе-то свой флажок поставь, без этого никак нельзя.
Этот человек все сделал для Насти - вознес, прославил, даже мужа нашел. Должна бы отцом родным величать, благодетелем, но почему-то боялась Артемия Богдановича. Как ни растет вверх Настя, а над ним не вырастет, попробуй только поперек пойти - мягонько эдак ссадит, и славу сдует, и знатность слетит... Ох, Артемий Богданович, Артемий Богданович, благодетель!
Тем свирепей Настя орудовала на свинарнике. Что она без него? Простая баба, каких много. Сорвись, Костя потерпит, потерпит, да и возьмется за шапку. Он-то с образованием - книжки читает, статьи пишет, политические моменты в докладах освещает...
Прошел летний опорос, он был куда обильнее весеннего. Рябина родила одиннадцать поросят, даже неприметная раньше Канитель удивила - девятерых, все крепкие, здоровые, любо-дорого глядеть. Тут-то бы и снять грех с души, покрыть старые прорехи, но уж время очень неудачное - перед совещанием-то животноводов, когда пришлось вызвать на соревнование знатную Ольгу Карпову. У всех свинарок - удача, у тебя одной провал, на белом черное сразу заметят, каждый пальцем ткнет, позлорадствует - эге, мол, оплошечка у знатной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Второй секретарь по пропаганде, Кучин, долго увязывал свадьбу Насти с международным положением, с посягательствами империалистов...
Однако дальше пошло быстрей, так как Тужиков, председатель райпотребсоюза, речей гладко говорить не умел: колупнул международное положение спутался, завязал было речь о светлом будущем - и тут спутался, махнул рукой и рявкнул:
- Горька-а!!
И столы охотно подхватили:
- Го-орь-ка-а!!
Костя, путаясь в невестиной газовой накидке, послушно потянулся к Насте, клюнул носом в щеку.
- Э-що горь-ка-а!!
Снова клюнул.
Тут кончилась организованность, начался разброд, чокались кто с кем хотел:
- Ой, кум, будь здоров!
- Пашка, едрена-матрена! Забыл? Дотянись!
Пробовали говорить речи в честь гостей, но не получилось, хотя за их здоровье охотно пили.
Грянули дружно две сыгравшиеся гармошки, молодежь зашевелилась, полезла танцевать, но танцы сбил шофер Женька Кручинин со своей Глашкой. Женька выскочил и начал выкаблучивать - мелькали начищенные голенища, летали ладони, моталась разлохмаченная голова, с разгона врастал в землю перед Глашкой:
Эх, хвать да похвать
Я в прямом расстройстве!
Надоть бы свинарку сватать
Ту, что попородистей!
Глашка, чернявая, узкобедрая - сама в невесты годна, хотя и двое детей, - каменея в бровях, вихляя плечиками, плыла, потрясая скомканным платочком в руке:
Ой, мил соколок,
Не держу за локоток:
Приживи свинарочке
Свиночек три парочки...
А их, припадая на колено, фотографировал репортер из областной газеты.
- Товарищи! Граждане! Упустили!! - надрывался Артемий Богданович. Товарищи! Выпить забыли!
- Не забыли - пьем!
- За здоровье забыли выпить! За мать Насти! За ту, которая родила нам, которая для нас вырастила...
- Ура-а Анне Егоровне!
- Ур-ра-а!!
Для всех неожиданно вынырнула пригнувшаяся к столу старушка. Фотограф из газеты сломя голову кинулся к ней... Вынырнула и снова канула, снова куролесил Женька, сверкая начищенными голенищами.
До самого вечера было шумно и весело над рекой Курчавкой, но праздник не дорос до того горячего уровня, когда враги нежно мирятся, а друзья ссорятся. Только деда Исая вывели из-за стола - слишком ослаб, - уложили под ближайший куст, сняли тесные ботинки, чтоб не жали. Да председатель райпотребсоюза Тужиков вдруг вспомнил, что он несчастлив в жизни, и пошел было к реке топиться, но и его отговорили вовремя.
Настя была трезва, сидела за столом как связанная, а Костя обнимал за плечи Артемия Богдановича, втолковывая ему:
- Первый человек у нас - она! - и указывал на Настю. - Второй - ты. А третий - я!
Артемий Богданович, красный, маслянистый, довольный всем, ухмылялся:
- Может быть, может быть... Я ведь, сам знаешь, в гору-то не ползу, могу и без номера походить.
- Нет, ты второй человек. Признаю! Она - первая! А третий - я!
На берегу реки вечер кончился, начинался по деревням. Далеко за полночь надрывались гармошки во славу Насти в девичестве Сыроегиной, ныне Неспановой. Далеко за полночь кипел праздник - и враги мирились, и друзья ссорились.
14
Ранним утром бежала сломя голову на свинарник, затапливала печь под котлом и, пока котел закипал, опять сломя голову мчалась домой, чтоб успеть накормить Костю, проводить его на работу.
А дома ее встречал музыкой пущенный на полную силу приемник, и Костя, уставясь в зеркало, гримасничая, брился, и мать словно бы ожила, воевала с ухватами, тащила к столу топленое молоко.
Костя, робкий, нескладный, какой-то ломкий, и Настя рядом с ним чувствовала себя грубой, сильной, с каждым днем все ощутимей материнская ответственность за него, и, когда уходил из дому, почему-то боялась - а не случится ли там на стороне с ним беды, хотя знала: какая беда, занимается, как и занимался, сельсоветовскими делами. Мало-помалу приходила вера, что не случайно к ней потянулся Костя, что без нее ему трудно, а значит - прочно, значит - надолго, не упорхнет.
До сих пор бабью жалостливость тратила на какого-нибудь полудохлого поросенка, больше некуда, кто ее примет, эту неизбывную жалостливость, кому нужна? Сейчас ее принимает, по ночам, косноязыча от удивления, шепчет:
- Жару в тебе, что в печи, право.
И Настя бешено крутилась между домом и свинарником - ни минуты свободной, некогда оглянуться по сторонам. Вот это жизнь! Даже загадай раньше не смогла бы представить лучше.
А давно уже газеты из номера в номер печатали статьи и заметки под общей шапкой: "Навстречу областному совещанию животноводов!" Давно уже в колхозной конторе подбивали итоги: за такой-то квартал надоено, выращено, продано... И где-то в незнакомом Насте Густоборовском районе жила соперница, тоже свинарка, тоже знатная, знатнее Насти, потому что гремела по области давно, потому что и теперь приплод у нее больше, потому что в свое время была награждена орденом, - Ольга Карпова! С полгода назад Настя и думать не думала с ней сравняться - высока, рукой не достанешь. А теперь Артемий Богданович сказал без обиняков: "Вызывай ее на соревнование, не робей, воробей!" Помог составить Насте письмо.
И, как всегда, Артемий Богданович не остановился на полдороге: "Мало сделать похвальное дело - надо добиться, чтоб за него похвалили..." И он добился, что Настино письмо напечатали сразу в трех газетах: у себя в Загарье, в незнакомом Густоборье и в области.
- И наши утки по верхам летают. - Артемий Богданович потирал руки.
Он поднимал Настю, а сам-то говорил: "Умный в гору не пойдет..." И Настя смутно понимала - хитер, удобно для него посылать в гору кого-то другого, попробуй только попрекнуть: с молоком недовыполнил, с зерном заминка - ан нет, обождите, мы другим славны, все разом не охватишь. Под горой сиди, а на горе-то свой флажок поставь, без этого никак нельзя.
Этот человек все сделал для Насти - вознес, прославил, даже мужа нашел. Должна бы отцом родным величать, благодетелем, но почему-то боялась Артемия Богдановича. Как ни растет вверх Настя, а над ним не вырастет, попробуй только поперек пойти - мягонько эдак ссадит, и славу сдует, и знатность слетит... Ох, Артемий Богданович, Артемий Богданович, благодетель!
Тем свирепей Настя орудовала на свинарнике. Что она без него? Простая баба, каких много. Сорвись, Костя потерпит, потерпит, да и возьмется за шапку. Он-то с образованием - книжки читает, статьи пишет, политические моменты в докладах освещает...
Прошел летний опорос, он был куда обильнее весеннего. Рябина родила одиннадцать поросят, даже неприметная раньше Канитель удивила - девятерых, все крепкие, здоровые, любо-дорого глядеть. Тут-то бы и снять грех с души, покрыть старые прорехи, но уж время очень неудачное - перед совещанием-то животноводов, когда пришлось вызвать на соревнование знатную Ольгу Карпову. У всех свинарок - удача, у тебя одной провал, на белом черное сразу заметят, каждый пальцем ткнет, позлорадствует - эге, мол, оплошечка у знатной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21